Дело государственной важности: чем история Ивана Сафронова отличается от других судов о госизмене

Впервые почти за 20 лет в России по 275-й статье («государственная измена») обвинили журналиста — Ивана Сафронова. До этого в 2001 году по этой статье был осужден журналист Григорий Пасько, которого я также защищал.

Сафронову инкриминируют госизмену в форме шпионажа. Это одна из трех форм государственной измены, предусмотренных по этой статье. Шпионаж предполагает, что лицо, не допущенное к государственной тайне, специально собирает секретную информацию или хранит ее у себя с целью передачи иностранному субъекту, либо просто передает ее такому субъекту.

Другая форма госизмены — это выдача государственной тайны иностранному гражданину. При этом выдача информации — осознанное действие: человек, допущенный к государственной тайне, выдает ее представителю другого государства или представителю международной или иностранной организации, осознавая, что наносит ущерб своей стране.

Третья форма еще более хитрая — это оказание любой помощи иностранному субъекту для ведения деятельности, направленной против безопасности России. К такой деятельности может быть отнесено что угодно: консультации, финансирование, любое содействие, которое можно себе представить. Законодательство не ограничивает круг действий, подпадающих под «помощь», и простор для фантазии бесконечен.

Любое из этих трех равнозначных действий образует состав преступления государственной измены.

В подобных делах подлежат доказыванию, что лицо, разгласившее гостайну, не просто собирало и хранило информацию, а делало это именно с целью ее передачи. Только это образует состав преступления. Поэтому лучшим подтверждением цели является сам факт передачи — перехваченное электронное письмо или телефонные разговоры, переданный документ, например, провозимый через границу.

Однако, помимо факта передачи информации, необходимо доказать еще два момента: во-первых, что переданные сведения соответствуют действительности и, во-вторых, что они и правда содержат государственную тайну. Для этого на стадии, предшествующей возбуждению уголовного дела, получают заключения специалистов, а в ходе предварительного следствия по уголовному делу — уже экспертов, которые проводят исследования. Два вопроса, на которые они должны ответить: достоверны ли сведения и содержат ли они гостайну.

Ярким примером того, насколько несостоятельными могут быть обвинения по такой статье, является дело Светланы Давыдовой, которое в 2015 году я вел с коллегой, Евгением Смирновым. Давыдову обвиняли в госизмене на том основании, что она, услышав в маршрутке разговор, что военные едут воевать на Донбасс, позвонила в посольство Украины и сообщила об этом.

Я с большим интересом входил в это дело: ведь Россия отрицала свое участие в войне на Донбассе. Я думал тогда: «Неужели мне удастся увидеть документы, подтверждающие участие российской армии в этом конфликте?» Ведь либо информация достоверна, — и тогда обвинение в адрес Давыдовой, возможно, обосновано, — либо обвинение несостоятельно в принципе. Такие документы мне увидеть так и не удалось, а обвинение против Светланы Давыдовой благополучно развалилось. Эксперты не смогли признать информацию об участии России в войне на Донбассе достоверной, по-другому и быть не могло. Вот только чекисты на этапе возбуждения уголовного дела почему-то не подумали об этом. Это дело было прекращено на стадии предварительного следствия.

Другой пример — дело Оксаны Севастиди и еще нескольких жительниц Сочи. Севастиди в 2008 году (за 4 месяца до вооруженного конфликта в Абхазии) написала в текстовом сообщении своим знакомым в Грузию, что видела, как через город Сочи идет железнодорожный состав, груженый военной техникой. Ее задержали в 2014 году.

Оксану и еще нескольких жительниц Сочи, совершивших те же сaмые действия, осудили по 275-й статье в абсолютной тишине, еще до того, как в дело вошла «Команда 29». Севастиди тогда приговорили к семи годам заключения. Другим женщинам также назначили наказания в виде длительных сроков лишения свободы.

Войдя в это дело, мы стали доказывать, что приговор был совершенно неправосудным: ведь как может являться гостайной то, что происходит на всеобщем обозрении? Общедоступная информация не может составлять государственную тайну. Об этом же сказал и Владимир Путин, когда во время пресс-конференции 23 декабря 2016 года ему задали вопрос по делу Севастиди. Он предположил, что «общедоступные и не защищаемые специально сведения не могут быть государственной тайной». Тогда я понял, что для Севастиди и других обвиняемых по этому делу все сложится хорошо. В итоге трех осужденных по «делу об эсэмэс» Путин помиловал, а еще одной Верховный суд сократил срок до отбытого, и она также вышла на свободу.

Вообще в России по 275-й статье был лишь один оправдательный приговор за всю историю. Он вынесен в 1999 году Александру Никитину, чье дело вел адвокат Юрий Шмидт, в команде которого я тогда работал. Никитин был обвинен в госизмене при подготовке главы доклада «Северный флот — потенциальный риск радиоактивного загрязнения региона» для норвежской экологической организации «Беллуна». Тогда защите удалось добиться полного оправдания Никитина. Но много воды утекло с тех пор.

Поскольку чаще всего доказательства вины по 275-й статье весьма спорны и безосновательны, следствие использует характерный набор приемов, чтобы повернуть ситуацию в свою пользу. Например, отбираются подписки о неразглашении ото всех, включая адвокатов и родственников, чтобы заткнуть рты всем причастным к делу под угрозой уголовной ответственности. Также предпринимаются попытки всячески помешать работе адвокатов. Например, при ознакомлении с делом нам не разрешают ни копировать, ни фотографировать, ни выписывать информацию даже из несекретных материалов. При ознакомлении с материалами мы вынуждены запоминать информацию, а иногда это тысячи страниц текста.

Еще один примем — засекречивание всего и вся. Поскольку речь идет о делах, затрагивающих гостайну, под этим предлогом засекречиваются протоколы допроса, протоколы осмотра секретных документов, да и сами документы, на которых строится обвинение. Так, например, мы до сих пор не видели тот документ, — якобы содержащий гостайну, — в передаче которого Китаю обвиняют 78-летнего профессора Валерия Митько.

Дело Сафронова уникально тем, что в отличие от других дел ни нам, его адвокатам, ни суду не предъявляют никаких доказательств того, что подозрения против Ивана хоть как-то обоснованы. В других делах на стадии избрания меры пресечения следователи документально подтверждали, что обвиняемые передавали секретную информацию. В деле Ивана нам не показали никаких документов, хотя мы, дав подписку о неразглашении гостайны, имеем право знакомиться даже с той информацией, которая считается секретной.

По версии обвинения, в 2017 году Сафронов якобы собрал некие сведения, содержащие гостайну, и передал их представителю спецслужбы Чехии. Во-первых, тут следствию необходимо документально проиллюстрировать сам факт передачи какой-то информации. Во-вторых, следствие обязано также документально доказать, что переданные сведения составляют государственную тайну. Ни того, ни другого в деле Сафронова сделано не было. Подозрения в особо тяжком преступлении оказались голословными.

Можно с огромным сожалением констатировать, что дело Ивана Сафронова — лишь одно из звеньев в череде подобных дел. Видимо, эта череда будет тянуться до тех пор, пока наше государство не перестанет искать внутренних врагов для укрепления духа патриотизма, а правоохранительные органы будут видеть цель своей деятельности в сдаче триумфальных отчетов по раскрытию дел государственной важности.

Мнение автора может не совпадать с точкой зрения редакции