Основной, сущностной задачей июльских изменений в Конституции была консервация текущего состояния государства. Прежде всего — обеспечение бессрочного правления нынешнего президента. Это, в общем, давно всем понятно, как понятно и то, что прочие правки конституционного текста были призваны лишь отвлечь внимание от правки главной.
И все же теперь все эти текстуальные изменения вступили в силу. Консервация, которая была главной целью, может получить разные формы или форматы. Все зависит от прихотей начальства и толкования некоторых новых норм. От первых — гораздо больше.
Мы уже слышим о проектах то ли 70, то ли 100 новых законов, которыми предлагается закрепить, зацементировать это новое старое состояние политического режима. Уже мыслятся различные конкретные цементирующие меры.
Количество законов и энергичность мер, очевидно, обусловлены в основном стремлением исполнителей угадать и угодить. Это стремление может доходить до идиотизма, хотя в данном контексте и он может быть опасен. Надеюсь, что хотя бы с изображением радуги на упаковках мороженого пока ничего не случится. Хотя можно ли быть уверенным?
Вообще говоря, следует ожидать дальнейшего расширения и ужесточения контроля государства (или правящей группы) над некоторыми сферами. Их немного, и они известны — это образование (среднее и высшее), медиапространство, политика в сфере культуры. Это те области, которые обычно страдали в прежние застойные периоды. Они уязвимы для любых прихотей, капризов власти. Да, наличие интернета изменило ситуацию. Но не радикально.
Политическая конъюнктура может постепенно оказать влияние на руководство вузов. Могу допустить, что в некоторых университетах оперативно организуют кафедры национальной безопасности или правового обеспечения национальной безопасности (тем более, что определенный опыт уже есть). Печально, если эта конъюнктура отразится и на профессорско-преподавательском составе, на отношении и требованиях к нему.
Вероятно, самым худшим следствием конституционной контрреформы может быть обновление Уголовного кодекса: введение новых составов, предполагающих наказания за какое-нибудь «искажение исторической правды» или «принижение исторической роли». Да, я надеюсь, что все это останется лишь декорацией для иной, уже достигнутой цели. Но, к сожалению, нужно видеть и худшие варианты. Например, нас не слишком удивит уголовная ответственность за использование слов «аннексия Крыма», то есть за саму по себе правовую оценку этого исторического события.
Можно ожидать дальнейшего наступления на редакции независимых негосударственных СМИ — газет и радиостанций (сколько их еще осталось?). В общем, почти все они и так пошли на все возможные компромиссы, то есть свели критику власти к минимуму. И все же иногда в эфире, печати или на страницах интернета выступают довольно бойкие и резкие авторы. Вот им доступ может быть ограничен.
Еще одна специальная тема — подготовка политического поля к очередным выборам в Государственную думу, а также к выборам в региональные парламенты. Главная задача власти тут — не дать появиться на этом уже многократно прополотом поле новым игрокам, способным привлечь хмурого и раздраженного избирателя. А такого избирателя стало гораздо больше. Может, треть, может, почти половина. Думаю, тут власть не обольщается.
И наверняка от легального избирательного процесса будут отсекаться любые общественные силы, партии и бренды, способные нарастить популярность и артикулировать протест широкого слоя людей. Последний пример: удар по партии «Гражданская инициатива». Сначала Минюст не дал ей сменить название на «Партию перемен», а потом и вовсе приостановил деятельность. Все из-за того, что лидером партии стал Дмитрий Гудков, потенциально опасный для власти оппонент.
Тут, кстати, можно высказать пожелание всем прочим оппонентам. Несмотря на то, что власть предсказуемо избегает прямой и честной борьбы с опасными для нее противниками, не регистрирует, отсекает, ослабляет или медленно изводит, ничто не освобождает оппозицию, прежде всего демократическую, от ее прямой обязанности консолидировать свои ряды, найти подходящий бренд и предложить его избирателям. Это мировой опыт, и это долг любой серьезной оппозиции.
А пока легко предположить, что избирателю опять будет предложено политическое меню 20-летней давности, со старыми брендами и, похоже, старыми же физиономиями. Выглядит это все более нелепо, все более уродливо. Карманные партии будут изображать карманную суету.
Индонезийскому диктатору Сухарто такая технология позволила держаться у власти более 30 лет. Правда, это все равно закончилось для него не слишком хорошо.
Стагнация в условиях авторитарного режима обычно связана с выталкиванием граждан из сферы общественной жизни в жизнь сугубо частную. Это один из законов существования подобных режимов. Брежневский застой оставил у какой-то части бывших граждан СССР не самые плохие воспоминания, поскольку до некоторой степени шел навстречу потребительским настроениям.
Но тут важен послойный анализ. В то время как, скажем, москвичи и ленинградцы ухитрялись удерживать неплохой уровень жизни, несмотря на товарный дефицит, гигантские области за Уралом вернулись к карточной системе.
Сегодня среди различных групп населения есть те, кто в любом отклонении от status quo видит риски для своего положения, для каких-то преимуществ или даже привилегий. Но все же о значительной части народа можно сказать, что для нее остается актуальной проблема погружения в бедность. В бедность и бесправие, поскольку у нас первое почти всегда связано со вторым.
В конечном счете застой остается застоем. Он означает реальную остановку экономического и политического развития, тем самым гарантируя дальнейшее отставание страны от конкурентов. Им наш застой в принципе вполне выгоден.
Мнение автора может не совпадать с точкой зрения редакции