Конституция России рождалась в муках, жила трудно и на днях была похоронена теми, кто принимал ее роды. Она заслуживает не некролога, а серьезного анализа ее жизненного пути. А пока небольшой очерк.
Зачатие
Через месяц с хвостиком после победы на апрельском референдуме 1993 года первый президент России Борис Николаевич Ельцин собрал в небольшом зале рядом со своим кабинетом группу экспертов. Президент сидел в торце длинного стола. По левую руку от него сидели человек восемь маститых юристов, а по правую — примерно столько же политологов (маститых политологов тогда еще быть не могло).
Напомню, что из четырех вопросов референдума три относились к президенту, а один — к Съезду народных депутатов. По всем трем вопросам Ельцин получил более половины голосов поддержки, и также более половины высказались за роспуск съезда. Это был четвертый вопрос. Конституционный суд тут же в своем постановлении разъяснил, что для прекращения полномочий съезда нужно больше двух третей голосов, а получилось меньше. Взбодренные антиельцинисты начали атаку на результаты референдума и на президента. Это — контекст.
Ельцин спросил присутствующих: «Что делать?» Результат для меня был ошеломляющим. Со стороны политологов довольно единодушно исходили рекомендации об осторожном маневрировании. Со стороны юристов — «Разгонять к чертовой матери!», не менее единодушно.
К этому времени решение у Ельцина уже было: он выбрал путь резкого ускорения принятия новой конституции. Это было неудивительно. В это трудно поверить, но первый президент был сторонником компромиссов (пока его не прижимали к стенке, после чего он взрывался и побеждал).
Вскоре заработало Конституционное совещание — орган из пяти палат. Первые три из них включали представителей трех уровней власти — федеральной, региональной и муниципальной, четвертая — представители общественных организаций, пятая палата — бизнесмены. И они начали процесс зачатия.
Пренатальный период
К августу у Ельцина был уже довольно прочно сколоченный проект, в котором первые две главы были связаны с основами конституционного строя и с правами граждан. Статьи этих глав были защищены громоздкой и трудной процедурой внесения поправок. За основу были взяты соответствующие главы проекта Конституционной комиссии Съезда народных депутатов (ее тоже возглавлял Ельцин). Остальные главы описывали устройство власти, и все сошлись на формуле президентской республики. В середине июля некий вариант текста был готов, и в сентябре должен был начаться второй, заключительный этап работы над текстом.
Но в конце августа Ельцин получил информацию о том, что в подвалах Парламентского центра на Трубной площади скапливается оружие. Также стало известно, что на ближайшем съезде противники президента, контролирующие Съезд народных депутатов, снова планируют голосование по импичменту, но на этот раз рассчитывают поддержать свой успех силой оружия. Ельцин их опередил и одержал верх. Правда, кровь оказалась на нем. Мы, слава богу, не узнаем, сколько пролилось бы крови, если бы верх взяли они. Но мы помним, кто составлял расстрельные списки.
Время было потеряно. В декабре — выборы в палаты Федерального собрания. Чтобы вынести одновременно на референдум Конституцию, нужно было спешить. Поэтому вместо второго, осеннего, этапа Конституционного совещания работала его сокращенная версия, но более профессиональная. Потом это попадало в Кремль, и там работала небольшая группа юристов.
На последнем этапе с текстом работал президент. Было бы странно, если бы только что пережитая трагедия не влияла на его редактуру. Почти два года руководимый Зорькиным Конституционный суд участвовал в политической борьбе на одной стороне. В результате в последний момент этот важный орган лишился права инициативного рассмотрения дел. Только что противником Ельцина был представительный орган с неограниченными полномочиями. И президент подстраховывался, срезая маневр нового законодательного органа.
В результате с нашей Конституцией произошло то же самое, что происходит с нами. Современная наука имеет очень веские подтверждения, что на нас влияет не только генетика и воспитание, но и особенности пребывания в утробе матери — пренатальный период.
Тяжелые роды
Из способов легализации конституции Ельцин выбрал самый рискованный. Напоминаю, что в те времена не было жесткой вертикали избиркомов во главе с одним известным кабинетом в Кремле, как это обстоит сейчас. И президент потерял в популярности по сравнению с апрелем. Многие ставили ему в вину спасение страны от фашизма и кровавой бойни. Но Ельцин хотел референдума. Правда, по действующей конституции у него не было права объявлять референдум. Поэтому он издал указ о проведении всенародного голосования в соответствии со всеми нормами закона о референдуме. Итак, акушерами оказались избиратели.
Обычно в ситуации общественного ожидания политического обновления избиратели рассматривают проект конституции как будущее любимое дитя. У нас этого не было. Было расколотое почти пополам общество и шок от недавних трагических событий. Само зачатие Конституции многими трактовалось как какие-то московские подковерные игры. Тем не менее риск оказался оправданным: за Конституцию высказалось большинство в 58,4% от принявших участие в голосовании.
Тревожная юность
Едва продрав глаза и научившись говорить, Конституция начала действовать. Она, подкрепленная Конституционным судом, дерзила папе — президенту Ельцину. Она любила своих акушеров — граждан, которые быстро сообразили, что она может их защищать, и лихо пользовались этим в судах, отсуживая у власти невыплаченные льготные деньги по многочисленным популистским законам. Она почувствовала законную гордость за себя, когда в тревожные дни экономического и политического кризиса в 1998 года сам Григорий Явлинский взывал в стенах Совета Федерации: «Главное — не трогать Конституцию!»
Это был момент ее высшего признания. И выход из кризиса оказался абсолютно конституционным. Но всенародной любви она так и не обрела.
Женский позор
Ее одиночество и заброшенность не укрылись от внимания новой власти в новом тысячелетии. С самого начала они стали бросать на нее нехорошие плотоядные взгляды (я сам был тому свидетелем на территории этой власти). Началось гниение ее живых плодов: свободы слова, свободы предпринимательства, разделения властей, федерализма. Не то чтобы вычеркивали что-то из ее текста, как по живому, а просто наплевали. И ей было обидно.
Плевать на нее было легко и приятно. Потому что все считали, что она никому не нужна. И она страдала. Страдала и мечтала, что вот, к примеру, примут к ней поправку, чтобы было больше свобод людям и ответственности власти. Но это было во снах, все реже и реже.
Потом ей перестали сниться сны. И тогда ее просто изнасиловали. Позора она не пережила. И теперь ее нет.
Теперь сны снятся мне. Что когда-нибудь ее вспомнят и поймут, что она была не так уж дурна. Что конституция — это текст. И живет она только людьми, через них. Через неравнодушных к ней при ее жизни людей. Ведь конституция защищает только то общество, которое в состоянии защитить свою конституцию.
Мнение автора может не совпадать с точкой зрения редакции