Фантомная победа: почему результаты голосования по Конституции нельзя считать триумфом власти

Кремль назвал «триумфом» результаты голосования за обнуление сроков Путина и систему его идеологических представлений, инкорпорированных в конституцию. Получили больше голосов, чем ожидали, даже лучше, чем в 2018 году, больше, чем за ельцинскую конституцию 1993 года, и все это на фоне отсутствующих протестов. То, что голосование проходило под принуждением и практически все бюджетозависимое население страны, от «Мосводоканала» до последнего солдата, от пациенток родильных отделений до заключенных СИЗО, проголосовало, не слишком обременяя себя раздумьями над тем, надо это делать или нет, никого не волнует. Равно как и удивительные нарушения и невиданные способы голосования в неприспособленных для этого местах.

Итоговые цифры говорят только об одном: большая часть населения сильно зависит от государства и не готова идти против его воли. Степень поддержки режима эти цифры не демонстрируют. Нормального электорального процесса в России больше нет и при этом политическом режиме не будет: любые выборы — это всегда голосование «за». Степень достоверности результата в принципе не верифицируема. Главный инструмент электоральных игр — принуждение равнодушных и зависимых.

Те же, кто поучаствовал в голосовании, желая показать всем свой голос «нет», вложили его в копилку явки, то есть большей легитимации самого голосования и обнуления. Что и требовалось Кремлю. Ловушка была поставлена умело.

Антураж

Давайте вглядимся в некоторые детали, за пределами стандартных споров и разрывания тельняшек на груди «триумфаторов». В чем природа этого «триумфа», который оказался на самом деле пирровой победой?

Еще до 1 июля, отвечая на вопрос о несколько специфическом «антураже» многодневного голосования за поправки (пеньки и багажники, скамейки и детские карусели), пресс-секретарь президента заметил: «Речь идет о голосовании, о его эффективности и о возможности реализовать право на волеизъявление, на то, чтобы использовать свой голос. Это не вопрос антуража».

Очень важный ответ, даже если мы в нем обнаружим привычные признаки уклончивости. Он выявляет фантомную сущность процедур и институтов путинской России. Процедура — конституционная, процессуально чистая, обставленная правилами и ограничениями («антураж») — не важна, потому что главное — это «волеизъявление». С возможностью волеизъявиться два-три раза. С волеизъявительными преувеличениями-подтасовками, достаточно гротескными, чтобы превратить голосование в юридически ничтожный акт. С широко и масштабно распространившимся принуждением к волеизъявлению. С навязчивой и бесстыдной рекламой голосования «за», которому нет адекватного и юридически корректного названия и которое по сути и смыслу является древней процедурой аккламации (как пояснял профессор Европейского университета в СПб Олег Хархордин, в Византии на константинопольском ипподроме толпа выкрикивала «Axios!» («Достоин!») или «Anaxios!» («Недостоин!»)).

Невнятность процедуры и нечеткость волеизъявления, которое даже корректно посчитать невозможно, марафон голосования –— несколько дней столоверчения на «придомовой» и «надомной» территориях — все это создавало впечатление некоторой призрачности самого действа. Фантомный «народ», пораженный двоемыслием (голосуй, чтоб отвязались!), — источник фантомной «власти». Фантомное «голосование», формирующее фантомное «большинство».

Видимость, иллюзия «большинства» позволяет удерживать меньшинства (в том числе потенциальные, из числа неопределившихся, за кого они) в пассивном и нейтральном состоянии. А пассивное и нейтральное состояние — индифферентность по отношению к власти — и есть та психологическая основа, на которой держится режим, создавая для себя и для всех граждан страны впечатление абсолютной лояльности фантомного «большинства». К нему-то и следует присоединяться сомневающимся.

Получается воображаемая страна, которая держится на «волеизъявлении» воображаемого «большинства». Всю эту ускользающую политическую красоту можно назвать фантомократией.

Брачный контракт

То, что сделали фантомократы в последние дни июня и 1 июля, — это вполне понятный и отнюдь не новый психологический этюд: упражнение по формированию «коллективной души», которая выдается за «народ», состоящий из толпы голосующих на пеньках и в багажниках. Которая, в свою очередь, состоит из адептов режима, бюджетозависимых или просто равнодушных людей, живущих политической жизнью на автопилоте.

Еще в 1895 году Гюстав Лебон писал в «Психологии масс»: «Самый поразительный факт, наблюдающийся в одухотворенной толпе, следующий: каковы бы ни были индивиды, составляющие ее, каков бы ни был их образ жизни, занятия, их характер или ум, одного их превращения в толпу достаточно, чтобы у них образовался род коллективной души, заставляющей их чувствовать, думать и действовать совершенно иначе, чем думал бы, действовал и чувствовал каждый из них в отдельности». И этой самой толпе, замечал далее Лебон, свойственны «нетерпимость, авторитетность и консерватизм».

Наиболее рациональная модель поведения для среднего гражданина — присоединиться к «большинству», раз уж оно вроде бы доказало, что все-таки является большинством (без кавычек). Одна из целей голосования за обнуление — создать эту иллюзию и тем самым удержать с силовом поле фантомного «большинства», метафорически именуемом «народом», большую часть населения. Непримкнувшие обретают неформальный статус изгоев, недограждан. Как писал в «Восстании масс» (1930) Хосе Ортега-и-Гассет, «кто не такой, как все, кто думает не так, как все, рискует стать отверженным».

О психологическом механизме присоединения к большинству писал и Эрих Фромм в «Бегстве от свободы» (1941): «Став частью силы, которую человек считает неколебимой и прекрасной, он становится причастным к ее мощи и славе». В послевоенной работе «Психоанализ и религия» (1949) Фромм уточнял: «Повиновение сильной власти — один из путей, на котором человек избегает чувства одиночества и ограниченности. В акте капитуляции он теряет независимость и цельность как индивид, но обретает чувство защищенности, становясь как бы частью внушающей благоговение силы».

Сила эта — государство. Совсем не фантомная сущность. Перед нею и капитулирует индивид.

Это ведь только кажется, что современный авторитаризм и (нео)популизм — нечто невиданное. Политическая механика и социальная архитектура диктаторских режимов разной степени жесткости XX века и авторитарных систем разной степени гибридности XXI века — одинаковы. Верхушки этих режимов нуждаются в народной любви и поддержке абсолютного большинства нации, чтобы время от времени предъявлять самим себе, элитам и сомневающимся меньшинствам эту самую любовь. И внушать всем — она ведь, любовь, никуда не ушла. Несмотря на то, что к началу очередного срока (в 2024 году) национального лидера он и нация смогут отпраздновать серебряную политическую свадьбу. Брачный контракт не ржавеет, что и должна была подтвердить 1 июля процедура обновления клятвы.

Орнамент из ритуалов

Еще один важный (и тоже не новый, чтобы не сказать, классический) психолого-политтехнологический прием — нагромождение ритуалов, призванных увеличить градус сакрализации и без того священных для нации событий прошлого (Великая Отечественная война) и, соответственно, способствовать санктификации государства, воплощенного в образе «обнуляющегося» президента. Два парада (авиационный 9 мая и полноценный 24 июня); открытие Храма Вооруженных сил; статья Путина о Второй мировой войне; череда его публичных выступлений, включая последнее перед голосованием за поправки на фоне нового ржевского мемориала — все это должно было составить непрекращающуюся цепь мобилизационных военно-православных мероприятий, орнаментирующих голосование за обнуление.

Ржевский мемориал в этом контексте имел для Путина такое же значение, что и волгоградский мемориал для Брежнева. Легитимность, которую дает приватизированная лидерами память о войне, отливалась в торжественно-скорбных архитектурных формах. Даже памятник солдату напоминает монументальным решением волгоградскую Родину-мать.

Технология окутывания единства первого лица и нации ритуалами тоже, деликатно говоря, не новая. «Вожди в авторитарных системах хорошо понимают потребность в общих ритуалах и предлагают новые формы политически окрашенных церемоний», — писал Эрих Фромм в «Психоанализе и религии».

Повторяемость ритуалов сродни зазубриванию школьного материала. Глубина проникновения ритуализованных ценностей именно в силу поверхностности механизмов усваивания не слишком глубока. Известно, в конце концов, что зубрежка отвращает ученика от предмета.

Вот и «передавливание» с принуждением к голосованию, поощрение двойного мышления (думать можете все, что угодно, но голосовать –— голосуйте, другой власти у вас нет и в течение долгих лет и не будет) способны в отдаленной перспективе сыграть против Путина. Раздражение таким вынужденным соглашательством с государством будет накапливаться и вернется бумерангом в средне- и долгосрочной перспективе.

Естественно, большинство не готово выступать против устоявшихся порядков, но недовольство будет усугубляться, расширяя дистанцию между внушительной статистикой голосования и скромными рейтингами первого лица. Противоречие между электоральной поддержкой и доверием/одобрением кажущееся. Это своего рода логика политического черного рынка: когда вы искусственно держите официальные цены на удобном для государства уровне, неофициальные цены рвутся вверх, обнаруживая реальную девальвацию политической валюты. В такой ситуации мало кто готов оценивать лидера по официальному курсу. И такова цена фантомного «триумфа».

Зря они так там, наверху, перестарались. Могли бы выиграть по-настоящему, пусть и с небольшим перевесом. Зато с уважением отнеслись бы к гражданам страны и не закладывали мину замедленного протестного действия на будущее. Или есть уверенность в том, что результаты 2024 года окажутся еще более внушительными и еще более фантомными, чем сейчас?

Результаты выборов и голосований становятся еще одной фиктивной, фантомной сущностью политического режима, еще один элементом фантомократии. Сотрудничество с властью в этом договорном матче — голосовании — для существенной части граждан вынужденное. И многие из них не простят государству этого унизительного коллаборационизма в своем отечестве. Соглашательства без особой цели, потому что она так и не была внятно сформулирована, если не считать очевидной выгоды для первого лица и близкого к нему истеблишмента. И без особого смысла — потому что его нет.

Мнение автора может не совпадать с точкой зрения редакции

«Продление эры Путина»: как иностранные СМИ отреагировали на итоги голосования по Конституции