Конец технократии. Почему Кремль не останавливает аресты активистов в Москве?
Появление нескольких уголовных дел по итогам акции 27 июля говорит о том, что кураторы внутренней политики в администрации президента или ничего больше не решают, или солидаризировались с силовиками в отношении оппозиции и гражданского общества. Привычные им инструменты — раскол оппозиции (разделение ее на обычную «яблочную» и совсем недоговороспособную вроде сторонников Навального) или поляризация избирателей (поначалу возникшая необходимость выбирать между Соболь и Федермессер, Касамарой и Яшиным) — оказались отброшены за ненадобностью.
По сути дела, происходит постепенный отказ от технологий «информационной диктатуры» — этим термином Сергей Гуриев и Дэниел Трейзман обозначили некоторые свойства современных авторитарных режимов: больше пропаганды, кооптация недовольных, меньше репрессий (или только точечные).
Репрессии пока не являются массовыми, но и точечными их уже не назовешь. Аресты — более чем точечные, «ковровые», по системе «выжженной земли», обыски — тоже, закатывание на много суток лидеров оппозиции — жесткое и бескомпромиссное, угрозы возбуждения дел о массовых беспорядках — сопоставимые с «болотным делом».
Это такая рациональность: когда антизападная пропаганда, милитаристская риторика и идеология власти перестают работать столь же эффективно, как прежде, когда в силу огосударствления экономики рост ВВП стремится к нулю, реальные доходы не выходят из отрицательной зоны, а производство ведет себя в соответствии с названием романа, написанного одним из прежних кураторов внутренней политики Владиславом Сурковым — болтается «околоноля», единственным методом остается прямое полицейское подавление. Причем как с использованием собственно полиции, так и тайной полиции (становящейся, впрочем, явной) — ФСБ.
Вышеупомянутый главный политический манипулятор прежних времен, Владислав Сурков, переброшенный в «поля» — на курирование марионеточных непризнанных республик, управлял политическим полем тонко: грязные провокации, перекупка молодежи, имитация партийной активности, попытки создания фейковых либеральных партий, хитроумные идеологические конструкции вроде «суверенной демократии». Вячеслав Володин был гораздо более прямолинейным: «Есть Путин — есть Россия, нет Путина — нет России», а давить так давить, приняв для этого ряд репрессивных законов. С появлением в АП Антона Вайно и Сергея Кириенко связывались надежды на либерализацию политики, и каждый случайный чих, доносившийся со Старой площади и из Кремля, трактовался в пользу возможной «оттепели».
Но было их не так много. Жить в Кремле по кремлевским законам и быть свободным от Кремля невозможно. Изображать из себя испанских «апертуристов» 1950–1960-х (сторонников большей открытости в экономике и мягкости в политике) в условиях авторитаризма можно, но с той же эффективностью, что и при режиме каудильо, то есть практически с нулевым эффектом.
В российской политике действует правило катка без задней передачи: он может на время остановиться, как это было в истории с Екатеринбургом или Иваном Голуновым, может дать поручение «учесть мнение жителей Архангельской области» в ситуации с Шиесом, но каток не приспособлен к тому, чтобы сдавать назад. Давить и закатывать в асфальт можно, только двигаясь вперед — к еще большему авторитаризму.
Те, кто думает, что для власти рациональнее уступать гражданскому обществу, вести с ним диалог, имитировать послабления, — глубоко заблуждаются. Режим требует полной лояльности, а лояльность сегодня — это беспощадное подавление противников власти.
Поэтому все, что остается гражданскому крылу администрации президента, — пытаться рационализировать действия силовиков. Это значит, оправдывать или встревать изредка со своими более мягкими технологиями. Например, все-таки вернуть кандидату в депутаты Мосгодумы Елене Русаковой подпись Виктора Шейниса, которую изначально признали недействительной. Но даже с такими «уступками» в целом ситуация остается неизменной. Репрессии остаются столь же жесткими — они должны иметь воспитательный смысл и удерживать недовольных граждан от сопротивления и активности любого сорта — гражданской или политической.
Поэтому у гражданского крыла АП и у технократов (либералами их уже не назовешь) из финансово-экономического блока правительства низкая степень влияния на события и политику: технократия без демократии рано или поздно обнаруживает свою неэффективность.
Аналогичная ситуация и с политической моделью: попытки рационализировать власть, для чего и был призван в АП Сергей Кириенко, заканчиваются так же, как и любой такого типа режим, — усилением репрессий, которые выдают не холодную рациональность робота, а страх и бессилие. Период процветания московской модели технократии тоже закончился: в памяти останутся скомканные выборы мэра в 2018 году и кампания-2019, рекордные задержания, карикатурные плитка и бордюры и ироническая фраза «как похорошела Москва».