Ракеты и масло. Почему отказ Трампа от РСМД не взбодрит российский ВВП

Ожидавшееся довольно давно решение главы Белого дома Дональда Трампа выйти из Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РСМД), подписанного в 1987 году президентами СССР и США Михаилом Горбачевым и Рональдом Рейганом, породило в российской экспертной среде полярные реакции. Консенсусным оказалось лишь мнение, что теперь к новой холодной войне добавится, как 70 лет назад, и гонка вооружений. Но прогнозы относительно ее влияния на отечественную экономику различны. Ряд экспертов уверены, что Россия «может повторить», и уже предвещают возрождение высокотехнологичной военной промышленности в стране, создание массы рабочих мест, рост спроса на инженеров и технических специалистов. Другие убеждены в том, что история может повториться вплоть до деталей, и всерьез задумываются о том, когда и при каких обстоятельствах Российская Федерация повторит судьбу Советского Союза, чья экономика не выдержала тягот масштабного противостояния Соединенным Штатам.

Кто прав? Какими окажутся последствия реальной конфронтации Москвы с Западом для российской экономики?

Истории известны многочисленные примеры того, как в отдельных странах, в первую очередь в самих США, перевод экономики на военные рельсы обеспечивал серьезный хозяйственный подъем. Это отмечалось и в 1914–1915 годах, и в начале 1940-х, и на пике холодной войны, когда Рейган предпринял удавшуюся попытку «окончательного решения» проблемы мирового коммунизма. Тем не менее рискну утверждать, что ни один из механизмов позитивного влияния милитаризации экономики на ее перспективный рост и повышение благосостояния граждан, которые в разное время формировались и действовали в США, не сможет быть задействован в современной России.

Прежде всего существенно изменилась сама современная экономика. Пока можно было вести речь о массовом индустриальном производстве, значение концентрации финансовых ресурсов и человеческого потенциала на критически важных направлениях трудно было переоценить. Именно в таких условиях военно-промышленный комплекс становился «центром сборки» новых технологий, а государственные вложения в эту сферу имели наиболее заметный эффект для технологического прогресса. Многие кажущиеся такими привычными сегодня предметы (от микроволновки до Boeing 747) стали следствием использования в гражданской экономике военных разработок. Даже всемирная сеть интернет сформировалась в свое время на технологической платформе, сконструированной с военными целями, но получившей основной импульс к развитию в сугубо гражданской среде. Вспомним также мобильную связь и современную оптику, жидкокристаллические панели и многие новые материалы.

Однако с началом перехода к постиндустриальной экономике роль военного сектора в технологическом развитии сошла на нет. Как прекрасно показано в известной работе американцев Джона Элика и его коллег (Beyond Spinoff: Military and Commercial Technologies in a Changing World), 1980-е стали последним десятилетием, на протяжении которого был заметен чистый трансферт военных технологий в гражданский сектор. Последовавшие 1990-е отличались странным затишьем, а с 2000-х поток начисто развернулся в противоположную сторону. Сегодня в США и Европе оборонный сектор выступает крупнейшим получателем технологий, созданных в гражданских секторах, а порой просто использует их достижения (достаточно вспомнить компанию SpaceX миллиардера Илона Маска и ее частные космические корабли).

В России, где сознание политической элиты соответствует даже не 1980-м годам, а намного более ранним периодам, продолжать по-прежнему утверждать, что вложения в оборонный сектор могут обеспечить экономику новыми технологиями, значит не понимать, что сегодня эти технологии доступны как никогда ранее и без подобных затрат.

Кроме того, теоретики «военного прорыва» имеют очень странные представления об экономике американского ВПК в наиболее славные его периоды. Между тем даже поверхностный взгляд говорит о том, что время резкого роста военных расходов всегда синхронизировалось с периодами прилива денег в экономику либо извне, либо через увеличение государственного долга. В 1914–1916 годах значительные военные заказы приходили из Европы, в 1939–1942 годах оборонные отрасли росли как за счет бюджетного финансирования, так и поставок по ленд-лизу. Более поздние периоды (корейская и вьетнамская войны, а также президентство Рейгана) были отмечены резким ростом бюджетного дефицита и государственного долга. В 1967-1972 годах первый в среднем составлял 1,3% ВВП против 0% в 1954–1958 годах, а второй достиг к концу этого периода 35,7% ВВП. В 1982–1986 годах дефицит в среднем вырос до 4,9% (против 2,3% ВВП в 1977–1980 годах), а совокупный долг — до 46,7% ВВП.

Это означает, что развитие оборонного комплекса происходило не за счет отвлечения средств из других секторов экономики и тем более не благодаря сокращению конечного потребления домохозяйств. Именно в этом, на мой взгляд, и кроется основная причина успешности западных военных производств. Обеспечивая экономический рост и создавая мультипликационный эффект, они провоцировали повышение налоговой базы, из которой позднее (и то частично) покрывался образовывавшийся в периоды роста напряженности бюджетный дефицит. Даже в 2018–2019 годах, несмотря на очень неплохую экономическую ситуацию, рост военных расходов на $77 млрд происходит на фоне повышения бюджетного дефицита на $152 млрд.

Провал Советского Союза и неизбежное повторение его опыта Россией в случае новой гонки вооружений был и будет обусловлены прежде всего тем, что оборонные расходы наращивались и наращиваются в условиях ограниченности ресурсов и «загнанности в угол» санкциями. Именно потому сокращаются остальные статьи бюджетных расходов и происходит не ускорение, а замедление хозяйственного роста, что ведет к стагнации и экономическому краху.

Следует обратить внимание также на само функционирование того, что можно назвать «мультипликатором ВПК». Его природа в США и Европе довольно понятна, так как оборонная промышленность не выделена в отдельные корпоративные структуры. Крупнейшие военные подрядчики США — Boeing, General Dynamics, Northrop Grumman, Bechtel Group и другие — также лидируют и в гражданских отраслях. В 2017 году выручка, полученная от оборонных заказов десятью крупнейшими подрядчиками Пентагона, составила 46,1% общего объема продаж их продукции и услуг. Исторически такие заказы предполагают намного более высокую норму прибыли и потому во многом являются инструментом поддержки таких компаний со стороны государства, что позволяет им более успешно конкурировать и в других отраслях. Эта поддержка является важным фактором создания новых рабочих мест и дополнительных вложений в R&D.

Но в отличие от тех же США в России существенный эффект военных ассигнований на гражданские отрасли практически исключен, так как крупнейшие предприятия сектора являются узкоспециализированными компаниями (военные заказы, к примеру, в 2017 году обеспечили 86,4% выручки «Алмаз-Антея», ОАК, корпорации «Тактическое ракетное вооружение», «Вертолетов России» и Уралвагонзавода). Они находятся под государственным контролем, который к тому же постоянно расширяется, что подтверждается недавним поглощение «Ростехом» ОАК. Подобная организация отрасли практически исключает любой мультипликационный эффект и делает военные расходы в России «чистым вычетом» из общественного богатства.

Подобное огосударствление отрасли уже обусловливает ее неэффективность, первым признаком которой стал специфический характер использования бюджетных средств. Во всем мире военные заказы не дешевы, но в России они дорожают особенно стремительно. В 2010–2017 годах себестоимость большинства видов военной продукции выросла в 2,4–3,7 раза, причем в некоторых случаях такое удорожание привело к отказу военных от новых масштабных закупок. Происходит это несмотря на то, что оригинальных разработок в российском ВПК мало, а бóльшая часть производимой товарной номенклатуры использует советские «заделы». При этом часть выделяемых средств зачастую расхищается или «используется не по назначению», а руководители получают диспропорциональные доходы. К примеру, зарплата бывшего гендиректора «Роскосмоса» Игоря Комарова составляла в 2017 году 5,96 млн рублей в месяц, превышая среднюю зарплату инженера его компании более чем в 30 раз. При этом разница в окладах главы NASA ($15 400 в месяц) и инженеров управления не превышала 40%. По сути, компании ВПК в России становятся аналогом государственно-олигархических структур, и дополнительный рост бюджетного финансирования в условиях все более секретной росписи ассигнований (в военном бюджете на 2019 году официально засекречено более 65% расходов) приведет скорее к обогащению их руководства, чем к реальному всплеску производственных результатов.

И, наконец, надеяться на то, что милитаризация экономики вызовет серьезный позитивный эффект, сложно еще по одной причине. Даже если допустить, что российские разработчики готовы предложить передовые образцы военной техники, существует проблема масштабов. Сегодня почти все образцы военной техники производятся в количествах, которые означают возвращение производства чуть ни не к мануфактурной стадии. Если в СССР в 1970-е и 1980-е годы средний срок строительства атомной подводной лодки составлял около полутора лет, а с 1967 по 1991 год был построен 91 такой корабль, то в России после распада Советского Союза введены в строй лишь шесть субмарин, заложенных после 1991 года. Недавно спущенная со стапелей АПЛ «Князь Владимир» начала строиться в 2009 году. Другие образцы советской техники, например, бомбардировщик Ту-160, модернизируются, но возобновить их производство Россия не может. Планы строительства первого отечественного авианосца, соответствующего современным стандартам, перенесены уже на 2024 год. Объемы выпуска танков или боевых машин пехоты в разы отстают сегодня от советских и вряд ли новые ассигнования изменят ситуацию. По крайней мере они не смогли изменить ее в течение последнего десятилетия, когда оборонные расходы в текущих ценах выросли почти в 2,4 раза (с 1,19 трлн рублей в 2009 году до 2,77 трлн рублей в 2018-м).

Следует согласиться с экспертами, которые не видят в денонсировании Вашингтоном Договора РСМД прямой военной угрозы нашей стране. Однако нужно и подчеркнуть, что мультфильм о сверхвозможностях новых российских ракет, показанный президентом России Владимиром Путиным в послании Федеральному собранию 1 марта 2018 года и послуживший, возможно, последней каплей для принятия решения Трампом, вряд ли принесет России экономическую выгоду.