Человек или животное? В чем состояли философские предпосылки колониализма и работорговли?
Представим себе огромный корабль, нагруженный рабами. Он выплывает из одного из портов западного побережья Африки и примерно за пять недель переплывает Атлантику. В портах двух Америк работорговцы выгружают рабов и продают их на рынке. После этого на вырученные деньги торговцы покупают у плантаторов рис, табак, сахар или золото, грузят этот товар на корабли и плывут, снова через Атлантический океан, в крупнейший центр морской торговли — Ливерпуль. На карте Атлантического океана этот путь, Африка — Америка — Великобритания, выглядит как треугольник, так что его так и называют — треугольник работорговли (triangular trade) или средний путь (middle passage).
Современные историки колониализма приложили немало усилий, чтобы реконструировать условия, в которых европейцы перевозили рабов. Известно, что рабы были буквально упакованы, словно дрова или кирпичи, одно тело к другому, в темных помещениях внутри кораблей. Рабы были прикреплены к станам или полу цепями, которые часто не оставляли им возможности даже пошевелиться. Многие из них умирали в дороге. Во время плавания женщины рожали детей, а охранники этих плавучих тюрем нередко выбрасывали младенцев в океан. Известно, что в период с середины XV века до конца XIX века на корабли работорговцев в Африке было погружено 12 млн. человек, из них живыми до Америк доплыли 10 млн. В портовых книгах зафиксировано 35 тысяч путешествий из Африки на запад.
Пленение и обращение людей в рабов, умышленное разделение родственников и соплеменников, сведение людей к измеряемым единицам тел, к товару, нечеловеческие условия транспортировки, невозможность общаться, игнорирование и стирание любой индивидуальности, пренебрежение любыми, даже самыми базовыми, потребностями, — все это приводило к тому, что в конце путешествия рабы полностью лишались чувства собственной самости, идентичности. За пять недель путешествия они превращались в negroes, а работорговцы — в белых людей. Так один социальный институт — работорговли — создавал другой институт — расы. Индивидуальная травма принудительной транспортировки позже переросла в коллективную травму афро-американцев, не имеющих никакой возможности восстановить свое родство. Об этом очень хорошо пишет американский социолог Рон Эйерман (Ron Eyerman) в своей книге Cultural Trauma: Slavery and the Formation of African American Identity. Попытка вспомнить — один из важнейших сюжетов современной афро-американской постколониальной художественной литературы, например у Кристины Гарсии, Лоиды Марицы Перес, Пол Маршалл и Эдвидж Дантика.
Остановимся на присутствующем в предыдущем абзаце словосочетании «нечеловеческие условия». Используя его, мы неявно допускаем, что некоторые условия, неподходящие для людей, могут быть приемлемыми для других живых существ, которых мы мысленно помещаем ниже себя. Это допущение лучше чувствуется в выражениях «скотские условия» или «их перевозили как скот». Это допущение, — что с существами других видов можно безнаказанно делать то, что нельзя делать с людьми, — является базовым философским положением, доминирующим по меньшей мере в течение последних четырех столетий. У мысли о гуманизме, то есть о величии человека, причем, европейского человека по преимуществу, есть обратная и темная сторона — мысль о ничтожестве других существ. Человек может быть велик только относительно других существ — существ, не являющихся людьми. В христианском мировоззрении человек не может быть лучше ангелов и бога. Остается только одна возможность — быть лучше не-долюдéй — то есть представителей других рас и других биологических видов.
Вернемся к колониализму. Общим местом в истории новоевропейской работорговли стала мысль о том, что колониализм, империализм и работорговля базируются на евроцентризме и расизме. Евроцентризм и расизм являют собой коллективные фантазии людей, которые представляют других людей отличными от себя на основании либо цвета кожи, либо каких-то других анатомических и биологических особенностей. По сути это фантазии на тему телесности и биологии. Тело и биологическая природа — не только то, что дано нам в ощущениях или то, что изучают биологи или медики, это также и предмет наших фантазий, в которых мы наделяем тело и природу разными дополнительными смыслами и ценностями. Колониализм и империализм — результат не только жажды легкой наживы, свободы и приключений в дальних странах, но также и следствие работы воображения, озабоченного и взбудораженного телами экзотических форм и необычного цвета. Таким образом, если колониализм и империализм базируются на евроцентризме и расизме, то те, в свою очередь, основаны на антропоцентризме и на том, что в англоязычной литературе описывается как speciesism. Этот термин означает предпочтение интересов Homo sapiens и пренебрежение интересами других видов. Антропоцентризм и speciesism — это глубинные основания нашего воображения.
Присмотревшись внимательно, мы обнаружим антропоцентризм и «спишисизм» в повседневных практиках или, вслед за Филиппом Армстронгом (What Animals Mean in the Fiction of Modernity. Routledge. 2008), — в художественной литературе. Значимыми окажутся тот факт, что английские колониалисты называли своих рабов именами животных, и что английская реклама XVIII века призывала покупать многофункциональные замки, подходящие как для чернокожих, так и для собак: «Silver padlocks for blacks and dogs». В этом слогане чернокожие и собаки размещаются на одном иерархическом уровене. Показательной будет и история Даниэля Дефо о Робинзоне Крузо, на которой выросли многие из нас. Оказываясь на необитаемом острове, Крузо начинает подчинять себе неживую и живую природу: он создает орудия, строит дома, одомашнивает диких животных, а потом и встретившегося ему аборигена. История о Робинзоне Крузо — одна из важнейших фантазий европейцев о самих себе: в ней соединяются фантазия об экономике и богатстве как результате правильного, систематического, до некоторой степени аскетичного, усилия и самодисциплины; фантазия о путешественнике, смелость которого открывает новые страны; фантазия об ученом, который в одиночку способен открыть законы природы; и, наконец, фантазия о цивилизованном человеке, который умеет жить моральнее животных и достойнее дикарей, гордо несущем через свою жизнь моральный долг обучать цивилизации дикарей, никогда, впрочем, — на то они и дикари — неспособных усвоить ее полностью. Мы можем утверждать, что история о Робинзоне Крузо — один из фундаментальных мифов нового времени. Неслучайно в современной постколониальной художественной литературе, чуткой к таким мифам и во многом занятой их вскрытием и деконструкцией, мы находим альтернативную историю Робинзона в романе Джона Максвелла Кутзее «Мистер Фо».
Еще один фундаментальный миф нового времени — это идея естественного состояния. Мы находим ее у Руссо и Гоббса. По сути, и там и там естественное состояние — это то, что противопоставляется состоянию современного общества. Руссо с симпатией относится к этому состоянию, а Гоббс, скорее, с подозрением. Можно сказать, что в современном обществе победила версия Гоббса: несмотря на то, что мы склонны романтизировать дикарей, как это сделано в фильме «Аватар», еще больше мы боимся одичать, деградировать, потерять достоинство и величие (к этому мифу апеллируют призывы сделать ту или иную страну вновь великой), забыть великого Гете и Дюма, и под натиском феминисток, меньшинств и особенно мигрантов, захватывающих европейские города и якобы разрушающие великую европейскую цивилизацию, утратить великие традиции. Примечательно, что продвинутая версия этого страха включает в себя идею о том, что критический дискурс, представленный в этом тексте, — это тоже часть коварного плана дикарей по захвату Запада, часть своего рода троянского коня, который, под видом проповеди гуманизма, смягчает сердца и нравы европейцев, делая их легкой добычей и беспомощной жертвой не знающих жалости новых варваров-завоевателей.
Нам кажется совершенно очевидным, что в мире самом по себе, независимо от нашего воображения, существуют четкие границы между биологическими видами. История историей, фантазия фантазией, но когда надо, мы безошибочно сможем отделить человека от животного и один вид от другого. А если у нас возникнут трудности, нам помогут специалисты — биологи, генетики, медики. Однако в своих повседневных действиях мы часто отделяем одних животных от других, руководствуясь не объективными научными критериями, а произвольной фантазией: мы делаем это каждый день, когда, например, без каких-либо угрызений совести покупаем в магазине мясо, когда умиляемся при виде смешного котенка на улице или в интернете или когда перечисляем пожертвование на новый приют для бездомных животных. Не задумываясь, мы постоянно наделяем одни виды живых существ разными статусами, например, статусом пищи, объекта эстетического переживания или объекта сострадания. На практике воображение оказывается сильне научных дистинкций. История колониализма, расизма и других массовых уничтожений людей на основе их расы, национальности, этничности доказывает то же самое. Граница между людьми и не-людьми гибкая, подвижная, прозрачная, пористая, а люди, прочерчивающие ее силой своего воображения, всегда помещают себя по одну сторону этой границы, а других существ — по другую. Научное подтверждение в этом деле не предшествует воображению, а следует за ним, доказывая то, в чем мы уже убеждены и так: измерение черепов или евгеника следует из фантазии об иерархии видов, а не наоборот, фантазия из науки. Мы можем найти эту фантазию, это произвольное деление на людей и не-людей, в современных расистских дискурсах.
Таким образом, мы видим, что проходящая в нашем воображении граница между животными и людьми — плавающая, а наши фантазии не оторваны от практики. Практика колониализма и расизма очень сильно зависит от этих фантазий и в свою очередь делает их еще более сильными. Это означает, что если мы хотим сделать наше общество более справедливым, мы должны осознать и перенастроить наши фантазии о природе и о живых существах. В этом нам может помочь постколониальная художественная литература, которая уже выработала особую чувствительность к этой теме, и сверхновые исследовательские и критические направления мысли — эко- и зоо-крицизм, междисциплинарные исследования окружающей среды , исследования животны (animal studies), зеленые культурные исследования, культурная и социальная истории окружающей среды, зеленый постколониализм и постколониальный экокритицизм.
