Опасный бизнес: как Credit Suisse и другие европейские банки дошли до кризиса
Когда появились сообщения о проблемах одного из крупнейших банков Швейцарии и всей Европы, среди многочисленных россиян, державших там вклады, возникла легкая паника. Особенно среди тех, кто с 2008 года помнил крах Bear Stearns, Lehman Brothers и вполне реальные в тот момент опасения, что неплатежеспособными могут оказаться и крупнейшие банки Европы. Credit Suisse (CS), акции которого обвалились еще до объявления о новой эмиссии, казался главным кандидатом.
Банк еще недавно занимал 43-е место в мире, девятое — в Европе и первое — в Швейцарии по объему активов (в 2022-м — около $1,4 трлн). Его рыночная капитализация упала до 22% от балансовой стоимости (для сравнения: у UBS этот показатель выше 90%, а у испытывающего трудности Societe Generale — 30%). Теперь же при обсуждении возможного краха одного или нескольких западных банков можно услышать шутку: выгоняя русские деньги, европейские банкиры, оказывается, заботились о клиентах!
Системная проблема
Недавнее объявление плана «спасения» Credit Suisse заставило говорить о проблемах всей банковской системы развитых стран. Допэмиссия CS на небольшую для гиганта сумму в $4 млрд, которую пока не ясно, кто выкупит (саудовцы согласились вложить $1,5 млрд), — это сигнал об отсутствии в системе средств. Растет вероятность повторения в Европе того, что случилось 14 лет назад в США с Lehman Brothers. Банки уже давно сокращают риски из-за ужесточения давления регуляторов, опасающихся повторения ипотечного кризиса (как в США в 2008-м) и долгового (как в ЕС в 2010–2012 годах). Центробанки развитых стран приучали инвесторов, что придут на помощь любому банку, признанному too big to fail. Однако начавшееся во время пандемии ухудшение ситуации в банковском секторе привело к угрозе полноценного кризиса. Европейский центральный банк (ЕЦБ) долго не хотел поднимать ставку для борьбы с инфляцией, а теперь не может «даром» рефинансировать триллионы долгов банков и их заемщиков, в том числе правительств — из-за той же инфляции. В результате если банку не хватает капитала, ни регулятор, ни долгосрочные инвесторы не могут привлечь деньги как раньше — размывая доли акционеров и рефинансируя их в реальности плохие портфели. Особенно, когда рыночные цены 10–30-летних государственных облигаций даже лучших экономик Европы упали в текущем году же на 25–40% — и продолжают снижаться. Это в лучшем случае приведет к банкротству слабых игроков и консолидации отрасли, а в худшем — к краху крупных банков, массовым дефолтам и невозвратам вкладов.
Со времен долгового кризиса и обещаний главы ЕЦБ Марио Драги «сделать все возможное» для спасения евро и европейской финансовой системы в Европе произошел ковид-кризис, проводились программы «количественного смягчения», затянулся период отрицательных ставок, рекордно обвалился евро. Наконец, ударивший по всем клиентам энергетический кризис в сочетании с крайней неэффективностью менеджмента довели универсальные банки, такие как CS, до текущего состояния. А геополитические риски 2022 года, особенно связанные с Россией и Китаем, оставили банки не только без притока иностранных денег, которые больше не хотят или не могут «прятаться» в Европе, но и без поддержки центробанков. Длительный период отрицательных ставок привел к тому, что банкам приходилось либо увеличивать риск принимаемых на баланс активов, либо значительно увеличивать финансовое плечо, либо наращивать объемы забалансовых операций, де-факто обходя ограничения регулятора по уровню принимаемого риска.
Уровень риска и качество активов в банках ЕС и Швейцарии последнее время двигались в прямо противоположных направлениях. Риск повышался, а качество падало, хотя изменения были менее заметными, чем у банков США перед кризисом 2008 года. Объем проблемных активов на балансах европейских банков достиг €270 млрд, что не вызывало опасений, так как это лишь 2,3% от всех активов. Но с углублением рецессии в ЕС и резким падением качества активов этот показатель вырастет в разы. Конечно, уровень покрытия проблемных активов резервами также повышали в предыдущие 10 лет — с 50% во время долгового кризиса в ЕС до 60-65% сейчас (правда, иногда креативно — путем признания актива непроблемным). Коэффициент достаточности капитала (Core Tier 1 Ratio) вырос со дна кризиса с 9 до 13–14. Но тогда росли и ценные бумаги, в том числе и включаемые в капитал банков, а теперь фондовый пузырь сдувается.
Рентабельность банков значительно сократилась из-за отрицательных ставок и сдутия пузыря на рынках акций. С фондового рынка инвестиционные подразделения Credit Suisse, Deutsche Bank и других крупных банков получали значительные комиссионные. Теперь об этом придется забыть: в среднем, по Eurostoxx 600 Banking Index, рентабельность собственного капитала в II квартале 2022 года упала до 7,25% (против 12,5% в среднем за предыдущие 10 лет и 5% на дне долгового кризиса 2010 года). У CS этот показатель и вовсе ушел в минус (-7,9%) из-за огромных потерь на банкротстве хедж-фонда Archegos. Рентабельность активов банков упала еще больше: с 1% в среднем за 10 лет до 0,52% сейчас (в 2010-м было 0,38%).
Обеспеченность капиталом и структура фондирования улучшились после прошлого кризиса за счет допэмиссий акций, выпуска варрантов и конвертируемых бондов. Более того, доля депозитов в структуре фондирования выросла с 45% до 64% даже при нулевых или отрицательных ставках. Вкладчикам это все равно было выгоднее, чем покупать гособлигации под -1% за цену на десятки процентов выше номинала (цена 30-летних гособлигаций Германии, например, в 2020–2021 годах превышала 200% от номинала). Только вот теперь доходность гособлигаций той же Германии уже 2%, а Италии — до 4,5%.
Кто в опасности
Наибольшему риску подвержены те банки, клиенты которых максимально зависят от цен на энергоресурсы, у которых слишком высока доля иностранного финансирования и где явно деградировал инвестиционный бизнес. То есть в опасности банки, структура активов которых сильно отличается от классической. У европейских банков доля кредитов сокращается из года в год, с почти двух третей перед долговым кризисом 2010-2012 годов до половины в 2022-м. Оставшаяся же часть заполняется разного рода инвестиционными продуктами и гособлигациями Еврозоны, что исходно могло приносить большую доходность, но сейчас стало важным фактором риска. Банки (даже с большой долей розницы, как у CS) не очень стремились наращивать кредитование в период экономического роста. Тем более они не хотели связываться со сложными корпоративными кредитами, предлагая всем покупать растущие ценные бумаги (в основном американские и отчасти китайские) и увеличивая собственный риск в условиях надувающегося пузыря.
И это еще не учитывая рисков огромных внебалансовых статей: у CS их на 15 трлн швейцарских франков номинала, у Deutsche Bank — на €40 трлн. В реальности никто не может оценить потенциальный объем потерь по внебалансовым активам, пока продолжается рецессия. Поэтому вкладчикам и инвесторам сейчас лучше обходить стороной банки с такого рода балансами.
Необходимые лекарства
Как можно «вылечить» европейские банки? Для регуляторов ведущих стран Европы — Германии, Франции, Италии, Испании, а также для ЕЦБ и Национального банка Швейцарии важно сохранить целостность европейской банковской системы. В текущих условиях это означает уже не обеспечение ее ликвидностью (как считал Марио Драги) и не снижение регулятивного давления. Сейчас главное — сохранение кредитоспособности банков, для чего необходима структурная перестройка их бизнес-модели. Для этого, в частности, нужно признание традиционными регуляторами новых реалий эпохи финтеха, массовое внедрение онлайн-банкинга, который гораздо лучше развит в менее консервативных США, ряде стран Азии и в России. Возможно, даже признание криптовалют легальными деньгами для расчетов в определенных системах — соцсетях, например.
Однако главное — поставить системе правильный диагноз, а «больному» этот диагноз принять. Основное в этом диагнозе — хроническая зависимость европейских банков от избыточной денежной массы и нулевых процентных ставок, которые, с одной стороны, навсегда (как казалось) убрали проблему ликвидности в финансовой системе и кредитоспособности суверенных заемщиков, а с другой — вынудили банки искать доходность в нижнем спектре кривой кредитного риска, увеличивать финансовое плечо и залезать в сложные деривативные структуры на внебалансовых счетах. Иначе говоря, эпоха нулевых ставок трансформировала банки из ссудо-сберегательных институтов и банков частного капитала (Private Banks) с элементами инвестиционно-банковских услуг (андеррайтинг, IPO, M&A, консультирование, трейдинг) в «склады» инструментов фондового рынка, мусорных облигаций, левереджированных займов (Leveraged Loans). Эти банки превратили свои активы, разросшиеся на программах количественного смягчения (QE), в портфели наиболее рискованных сегментов рынка. В США от этой ситуации уходили еще после Великой депрессии, а затем после краха Lehman, а в Европе с ее слабым ЕЦБ такого опыта не оказалось.
До 2022 года локальные проблемы отдельных банков (Unicredit, Deuche Bank, Komerzbank) решались допэмиссией, государственной помощью и небольшим сокращением пула проблемных активов. А теперь кризис в Credit Suisse уже может потребовать его раздела с «отрезанием» от некогда хорошего частного банка, существующего с 1856 года, всех слишком зараженных рисками компонентов. Похожая операция, возможно, предстоит и Deutsche Bank, и другим чрезмерно разросшимся игрокам — продавцам плохих активов. Первыми должны отделяться инвестиционно-банковские подразделения, отделы структурных продуктов и инвестиций в альтернативные классы активов (хедж-фонды, коммерческую недвижимость, SPAC и т. п.).
Судя по информации о планах трансформации CS, ради спасения банка уже решено наряду с допэмиссией (возможно, не последней) отделить от него инвестиционный бизнес. Интересна судьба бизнеса по управлению активов клиентов (asset & wealth management), который зарабатывал, пока рыночный пузырь рос, а сейчас оказался в зоне повышенного внимания со стороны регуляторов. Возможно, большая часть бизнеса уйдет к независимым управляющим компаниям в сегменте хедж-фондов и финтех-бизнесов, предлагающих услуги дешевле и эффективнее. Сотрудников придется увольнять (в CS персонал планируют сократить с 52 000 до 43 000), а затраты — радикально урезать. При этом очевидно, что снижение затрат многих подразделений на 30–50% никак не обеспечит повышение конкурентоспособности реформируемых банков.
Другой важнейший вопрос: кто купит у реорганизуемых и сокращающих бизнес банков все эти «не основные» подразделения, а также огромные, на триллионы евро, портфели сложно-структурированных активов? Конечно, при дешевом евро претендентами на такие активы могут стать долларовые инвесторы. Американские банки купят подразделения европейцев в США и Латинской Америке. Суверенные фонды и госбанки дружественных Европе стран Персидского залива приобретут европейские бизнесы и доли в самих банках в ходе допэмиссий. Азиатские портфели раньше могли бы купить китайские инвесторы, но им сейчас не до этого. Традиционный класс покупателей бизнесов с большими дисконтами — фонды частного капитала (Private Equity, Distressed Funds) — переживают сложные времена из-за роста ставок и сложностей с получением кредитного плеча.
Наконец, покупатели не будут спешить, так как понимают, что если «европейский Lehman» и не случится в 2022-2023 годах, то никто не застрахован от повторения полудефолта Кипра, Греции и отдельных банковских систем Европы. А в случае повторения суверенного долгового кризиса в ЕС все банковские активы и сами проблемные банки еще больше подешевеют.
Что делать вкладчикам
Иностранцам, которые пока могут держать средства в банках Швейцарии и Евросоюза, необходима диверсификация инвестиций по признаку достаточности капитала финансовых институтов. Также нужно знать, какие активы клиентов находятся на внебалансовых счетах банков. И, наконец, чтобы активы не пропали в случае краха банка, лучше, если в момент обострения кризиса деньги клиента будут храниться не наличными на текущих счетах, а в виде государственных обязательств (уровня Швейцарии или США) со сроком погашения около года.
Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора