Стресс и лояльность: к какой России обратился Путин 30 сентября

Когда эксперты комментируют выступление Владимира Путина и присоединение «новых территорий», то говорят о многом. В частности, о проблеме границ этих территорий, которые, в отличие от Крыма, контролируются Россией далеко не полностью, и об уникальности такой ситуации для российской истории. Консенсусно — но с разными эмоциями — считают, что после такого шага переговоры с Украиной станут надолго невозможными (впрочем, и до этого в договоренности верили все меньше — даже турецкий лидер Реджеп Эрдоган утратил значительную часть демонстративного оптимизма, свойственного посреднику). Обсуждают окончательный символический разрыв с западным миром и стремление российского президента стать лидером борьбы с современным Западом (в том числе апеллируя и к традиционалистам в Европе и США, чувствующим себя чужими в глобальном мире). Говорят об очередных западных санкциях, только что введенных и предстоящих — хотя санкционное давление и так должно было вырасти, но сейчас Венгрии, к примеру, будет сложнее лоббировать отказ от более жестких мер.

Наконец, высказываются об очередном повышении ставок всеми сторонами — пока на вербальном уровне, без прямых ультиматумов и конкретных решений (а значит, не «считываемом» пока в полной мере российским обществом), однако со все более прозрачными намеками на возможность сценариев, еще летом казавшихся немыслимыми.

Но в общественном мнении главной темой на сегодняшний момент остается частичная мобилизация, о которой президент говорил днем раньше, когда требовал исправить все допущенные в ее ходе ошибки. Так что нынешнее присоединение к России новых территорий выглядит совершенно иначе, чем включение в состав страны Крыма в 2014 году. Тогда в обществе преобладала эйфория, бескровное присоединение выглядело чудом. Летом того же года многие россияне демонстративно отправились отдыхать в Крым, чтобы поддержать своих, и терпеливо стояли в очередях на паром, чтобы вернуться обратно, ведь моста через Керченский пролив еще не было. Сейчас в сети множество фото других очередей — на грузинской и казахстанской границах. А остающиеся в России испытывают куда более сложные чувства, чем восемь с половиной лет назад.

Что говорят социологи

Сложившуюся противоречивую картину показывает свежее исследование «Левада-центра» (признан Минюстом России иностранным агентом). С одной стороны, внимание к ситуации вокруг Украины после объявления частичной мобилизации резко выросло — «очень» и «довольно» внимательно за ней следят 66% (в августе — 51%). Уровень внимания немного превысил рекордный до этого мартовский показатель — 64%. Об обеспокоенности украинскими событиями заявляют 88% (в августе — 74%; казалось бы, подъем не очень большой, но число тех, кого они «очень беспокоят», выросло более резко — с 37% до 56%).

Преобладающими чувствами по поводу объявленной в России частичной мобилизации являются «тревога, страх, ужас» (47%), «шок» (23%), «гордость за Россию» (23%) и «гнев, возмущение» (13%). О своем равнодушии сказали лишь 9% опрошенных. Для сравнения: февральский опрос показал, что начало «спецоперации»* вызвало гордость за Россию у 51% респондентов, тревогу, страх, ужас — у 31%, шок — у 12%, а гнев и возмущение — у 8%. Примечательно, что триада «тревога, страх, ужас» преобладает даже у аудитории 55+, традиционно настроенной наиболее патриотично (47% — тот же уровень, что в среднем по стране), — у этих россиян тоже есть дети и внуки.

Добавим к этому данные из исследования Фонда «Общественное мнение». 18 сентября 35% заявили, что в их окружении (среди родственников, друзей и знакомых) преобладает тревожное настроение. Спустя неделю — уже 69%. Это выше, чем в наиболее сложные пандемийные времена.

Казалось бы, все ясно — в общественном мнении наступил перелом. Но не все так просто. Снова обратимся к исследованию «Левада-центра». Люди продолжают поддерживать своих — уровень поддержки действий Вооруженных сил России снизился лишь на четыре пункта — с 76% в августе до 72% в сентябре. Среди самых молодых (18-24 года), нередко обвиняемых в дефиците патриотизма, своих поддерживают 55% опрошенных. Можно, конечно, говорить о самоцензуре, но заметим, что ответы на «соседний» вопрос о мобилизации показывает, что ее не так много.

Одобрение деятельности Владимира Путина сократилось с 83% до 77%, но его уровень по-прежнему остается очень высоким — по сравнению и с рейтингами до «спецоперации», и с поддержкой других политиков. В ответ на открытый вопрос о доверии политикам (при котором респонденты сами называют фамилии — считается, что этот прием мешает им угадывать «социально одобряемый» ответ) по сравнению с августом уровень доверия Путину уменьшился на 4 пункта, но все равно составляет 40%. В декабре прошлого года он был на уровне 29%, в январе нынешнего — 33%. К тому времени внешнеполитическая напряженность росла, и уже постепенно проявлялся эффект «сплочения вокруг флага», действующий в кризисных ситуациях — когда претензии к власти (обычно социально-экономического характера) отходят на второй план, потому что отказ поддержать своих автоматически воспринимается как поддержка чужих в жестком биполярном противостоянии. Поэтому поддержка власти в такой ситуации воспринимается большинством населения как норма. Нынешний опрос показывает, что этот эффект сохраняется — и в своей речи Путин стремился максимально подчеркнуть это противостояние, которое для него является экзистенциальным.

Ресурсы мобилизации

До объявления частичной мобилизации отношение населения к «спецоперации» было в основном отстраненным, «диванным». Тем более что государство в частную жизнь обычных аполитичных людей уже несколько десятилетий не вмешивается. Сейчас правила резко поменялись — многие зрители вдруг оказались участниками событий (или непосредственно, или через родственников и знакомых), что ведет к сильному травмирующему эффекту. Но это не значит, что мобилизуемые не идут в армию — большинство получивших повестки идут, а не пытаются скрыться. Очереди у погранпереходов состоят в основном из потенциальных, а не реальных мобилизуемых — хотя, обратим внимание, не только из пресловутых столичных хипстеров, но и из провинциального малого бизнеса и среднего менеджмента. И все же по большей части россияне считают, что «так надо» даже не с советских, а с досоветских времен, когда при Александре II была введена всеобщая воинская обязанность.

Вполне предсказуемо в малых городах и селах и обычный призыв проходит существенно успешнее, так как там сохранилось «советское» отношение к армейской службе, — но ресурс этих населенных пунктов в урбанизированной стране, которой является современная Россия, не так велик, как в аграрно-индустриальной Российской империи или даже в индустриально-аграрном сталинском СССР. Уже послевоенный Советский Союз быстро перестал быть великой крестьянской страной — о сломе деревенского быта печалились писатели-деревенщики, а в постсоветский период после снятия ограничений на передвижение приток людей в крупные города еще более усилился. Что касается ресурса республик в составе России, то здесь также надо быть осторожным в оценках — можно много и справедливо рассуждать о свойственной им патерналистской культуре, но если перегнуть палку, то может сработать другой фактор — отчуждения от Москвы.

Что касается непосредственно связанных с государством людей, то и здесь непросто. Часть таких людей исходят из того, что жить надо «параллельно» государству, продвигаясь благодаря своим способностям — даже если работаешь в аффилированных (формально или неформально) с государством структурах. Другая часть сознательно шла именно на госслужбу (в том числе силовую), но рассчитывала на спокойную жизнь со стабильным благосостоянием — и ни на что другое.

Общество испытывает сильный стресс и в то же время остается лояльным власти — что будет дальше, будет во многом зависеть от динамики ближайших месяцев.

Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора

* Согласно требованию Роскомнадзора, при подготовке материалов о специальной операции на востоке Украины все российские СМИ обязаны пользоваться информацией только из официальных источников РФ. Мы не можем публиковать материалы, в которых проводимая операция называется «нападением», «вторжением» либо «объявлением войны», если это не прямая цитата (статья 57 ФЗ о СМИ). В случае нарушения требования со СМИ может быть взыскан штраф в размере 5 млн рублей, также может последовать блокировка издания.