Общество спектакля: почему в украинском кризисе ничего не понятно

Хаотичные колебания фондовых рынков — один из показательных индикаторов новой картины мира. Зависимость индексов от маршрутов военных колонн и тональности политических лидеров создала для российских инвесторов ситуацию тотальной зависимости от политического контекста — даже не действий, а риторики момента, которая способна за короткий срок обрушить рынки. Парадоксально, что словам уже давно никто не верит, но ориентируются на них, потому что другие ориентиры и вовсе утрачены. Совсем недавно российский ЦБ и Московская биржа с гордостью рапортовали о мощном притоке розничных инвесторов на фондовый рынок. Теперь остается гадать, что останется от этого энтузиазма. 

В духе Джорджа Оруэлла отменяется не только будущее, но и прошлое. Ведь позиции политиков, переступающих через каждый несбывшийся прогноз к новому, словно бы стирают из коллективной памяти сказанное несколькими днями ранее, и все это в медийно-сетевой среде, дающей безграничные возможности для моментального распространения и интерпретации информации. В таком социальном ландшафте мир еще не существовал. На языке логики его можно описать как реальность, в которой означающее живет независимо от означаемого, становится автономной сферой, связь между вещью и знаком разорвана. 

Проект вместо дела

В 1967 году французский социолог Ги Дебор предложил метафору «общество спектакля» — мир, в котором утрачен непосредственный контакт с реальностью. При этом автор термина различал два типа социальных постановок: западный — общество «распыленного зрелища», формируемого в первую очередь через рекламу, и социалистический — общество «централизованного зрелища». Притом что концепт Ги Дебора не утратил актуальности, он может быть скорректирован в современных условиях. Мы видим, что на одной глобальной сцене, связанной общими декорациями, играет сразу несколько трупп. Объединить их в одну партию невозможно, в каждой участвуют актеры разных школ: одни — в традиционалистском ключе, другие — в пост- или постпостмодерне. При этом ни один из режиссеров не владеет готовым сценарием и использует различные культурные коды. 

Война как понятие принадлежит обществу модерна либо обществу более ранних периодов, когда сформирован образ «большого дела». При всех гуманитарных издержках война продолжает развитие цивилизации — защищает ценности, навязывает ценности, приобретает традиционные ресурсы, перекраивает историю. В контексте вновь воскресшего постмодерна война заменяется операциями, как и «дело» замещается «проектом». Проект ограничен во времени, оперативен и автономен. Смысл проекта часто оказывается только внутри него самого, он успешен, если соответствует разработке.  

Стратегии выживания

Украинская ситуация — яркая иллюстрация такого перехода. Никто из акторов процесса не ставит вопроса о смысле действия. Нет ни одного тезиса, который объясняет, зачем нужна война России, в чем ее цель? Захват территории? Наказание? Свержение? По другую сторону картина зеркальная. Информационный ресурс России нацелен на то, чтобы показать — нас «втягивают в войну». При этом нет попыток сказать о смысле этого втягивания и о том, как можно втянуть в эту историю помимо воли. 

Таким образом, наша ситуация — это ситуация пропущенных смыслов, которые не нужны аудитории, захваченной самим проектом и его медийностью. Модернистские вопросы наподобие «зачем?», «с какой целью?», предполагающие наличие большой цели, подменяются вопросами «как?», «в какой комбинации или последовательности?».  

Стратегия выживания в мире тотальной неопределенности допускает несколько сценариев. 

Первая стратегия — эскапизм. Обыватель может замкнуться в мире частного существования, максимально сократить контакты с информационным пространством. Но такая стратегия не работает в аудиториях, которые неизбежно должны заниматься прогнозированием, например, в бизнесе. Кроме того, сам обыватель уже испытывает наркотическую зависимость от информационных потоков, выключение из них приведет к мощнейшей ломке и стрессу. 

Вторая — произвольный выбор ориентира на основе относительного авторитета политика или медийного ресурса. Условный субъект выбирает точку опоры в Джо Байдене, Владимире Путине, Эмманюэле Макроне или ком-то другом — парадоксальным образом конкретный выбор не так важен, как сам факт определенности. Все это было бы рабочим вариантом, если бы сами центры доверия не меняли свою позицию с нарастающей скоростью. 

Третья — принятие базовой гипотезы, которая поглощает все остальные. Например: «Войны не будет, потому что она не нужна никому, мир к ней не готов». Или обратная: «Война неизбежна, так как все мосты сожжены, отход чреват потерей лица, война нужна как инструмент разрешения массы противоречий». Сам выбор базовой гипотезы есть предмет веры в условиях одновременного переизбытка и дефицита информации. 

Наконец, можно просто превратиться в зрителя, ловить скрытое или явное удовольствие в постоянной смене сюжета, как в захватывающем экшене, серфить на волнах неопределенности. 

Риторически правильно говорить о необходимости переформатирования всей системы отношений, поиске солидарных решений, как это случилось в вопросах климата. Но поскольку механизмов «вечного мира» никто сейчас предложить не может, для начала было бы замечательно выйти из режима эмоциональной самостимуляции, просто объявить антракт и дать публике отдышаться, перейти от театра абсурда к более классическим постановкам.

Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора