Российский продуктовый «отжиг» заставляет перефразировать и переосмыслить один из афоризмов Михаила Жванецкого: министр сельского хозяйства у нас есть и очень хорошо выглядит. Сегодняшней роли куратора АПК могли бы позавидовать многие советские предшественники Александра Ткачева, не говоря уже о прежних главах российского Минсельхоза.
Сельское хозяйство из тыла становится новым форпостом. Отныне не аграрии должны заботиться о том, чтобы нация ни в чем не нуждалась, а наоборот. Пути к отступлению отрезаны не просто контрсанкциями, но их апофеозом — уничтожением продовольственного контрафакта. Воплощением в жизнь едва ли не самой громкой и, наверное, самой скандальной инициативы Ткачева, выдвинутой им после того, как он пересел из губернаторского кресла в министерское.
В отличие от продовольственного эмбарго, параметры которого разрабатывало правительство, в данном случае финальную отмашку дал президент.
Иными словами, все репутационные издержки, связанные с ткачевской новацией, ложатся непосредственно на Владимира Путина.
Глава государства неоднократно говорил, что решение о присоединении Крыма он принимал фактически единолично. Судя по соцопросам и президентскому рейтингу, большинство сограждан не склонно упрекать Путина за этот шаг. Уничтожение продуктов, как и обусловившие его контрсанкции, в известной степени является одним из последствий «русской весны» 2014-го. Но к этой акции отношение в обществе уже не настолько позитивное, как к появлению двух новых субъектов федерации.
Даже вполне лояльные Кремлю депутаты Госдумы, члены президентского Совета по правам человека и руководители Федерации еврейских общин России призывали (хотя и безуспешно) направить «приговоренную» еду малоимущим. Однако возобладал ткачевский радикализм. Хотя он построен на двух прямо противоположных тезисах. С одной стороны, глава Минсельхоза утверждает, что эта продукция, как правило, сомнительного качества и правительство не может «рисковать здоровьем граждан». А с другой стороны, сомневается, что при распределении этих продуктов среди малоимущих «не будет коррупции, превышения полномочий».
Отсюда следует, что либо санкционная еда не так уж и вредна, коль скоро министр сельского хозяйства не готов отправлять ее на благотворительные нужды исключительно из опасений подстегнуть коррупцию. Либо здоровьем обитателей домов престарелых, многодетных семей с уровнем достатка сильно ниже среднего и т. п. можно было бы рискнуть, если только знать наверняка, что задержанные на таможне пармезан, камамбер и польские яблоки гарантированно попадут именно к ним. И что на этом неправедно не обогатятся таможенники и инспекторы всяческих «надзоров», ответственные за изъятие и сжигание подпавшей под эмбарго снеди.
Но самая большая неувязка в том, что даже провозглашенная Ткачевым бескомпромиссная борьба с гастрономической контрабандой вовсе не отрицает вероятность последующего чудесного воскрешения продуктов, которые, согласно, отчетности, должны бесследно сгореть в инсинераторных печах. Подобно тому как в 2009-2010 годах автопарк столичных «джихад-такси» резко увеличился за счет машин, которые, судя по внешнему виду, никак не могли миновать программу утилизации. А товары, очень похожие на признанный вредным и приговоренный к ликвидации вместе с Черкизоном китайский ширпотреб, появились на других московских вещевых рынках.
Конечно, это все могло быть просто совпадением. И точно так же абсолютно случайно свою идею продовольственной экзекуции Ткачев озвучил менее чем через месяц после того, как юристы его земляка, владельца сети «Магнит» Сергея Галицкого, доказали в суде, что санкционные товары можно продавать, хотя и нельзя ввозить.
Наверняка новоиспеченный глава Минсельхоза заботился только об интересах вверенной ему отрасли и желал окончательно оградить ее от оказавшихся вне закона конкурентов. Но закручивание административных гаек в сочетании с юридическими нестыковками в исходном постановлении кабмина создает не меньше возможностей для превышения полномочий, чем раздача невъездных сыров и овощей малоимущим.
А поскольку ткачевская инициатива получила высочайшее одобрение, любые накладки при ее реализации ударят прежде всего по реноме Владимира Путина. Чудесным образом избежавшие уничтожения продукты далеко не то же самое, что восставшие из черкизовского пепла китайские тапочки или утилизированные лишь на бумаге «шестерки» и «семерки». Хотя бы потому, что круг их российских потребителей, скорее всего, сместится резко вверх по пирамиде Маслоу. Доступ к запрещенной еде рискует стать таким же признаком принадлежности к элите, как, например, обучение детей в престижных западных вузах.
В свою очередь шансы на то, что отечественный АПК в предельно сжатые сроки выдаст адекватную — по цене и качеству — замену уничтожаемому товару, все-таки намного ниже, чем вероятность появления аналогов советских спецраспределителей или «березок», благодаря которым одни представители «высшего общества» смогут поддерживать прежний уровень потребления, а другие — на этом зарабатывать.
Однако такой вариант возвращения в СССР вряд ли будут приветствовать даже те сограждане, которые до сих пор рукоплескали российским геополитическим победам и всячески поддерживали восстановление советских традиций и памятников.