В российской элите и российском обществе (да и не только российском) не прекращаются споры относительно всем известных цифр поддержки Владимира Путина. Реальны или нереальны эти 83-85% одобряющих?
Особую остроту дискуссии придает то, что проблема перестала быть теоретической. В ситуации резкого изменения политического курса или даже самой природы политического режима (а мы, видимо, находимся именно в такой ситуации) вопрос становится принципиальным и жизненным. Потому что от его решения напрямую зависит формирование личных (и коллективных) стратегий в отношении новой реальности. Верит человек или не верит в 85%, поддерживающих Путина, — от этого в значительной степени зависит, какую стратегию — стратегию выхода (эмиграции), сотрудничества (коллаборационизма) или сопротивления — в отношении новой реальности он избирает.
Итак, реальна ли цифра 85%? На мой взгляд, и да, и нет. Высокий уровень поддержки — это реальность. Но смысл, содержание этой реальности гораздо более ограничены, чем многие считают.
«Сверхбольшинство» и «спираль молчания»
Сторонники «нереальности» пресловутой цифры апеллируют к двум политологическим и социологическим гипотезам – эффекту «сверхбольшинства» и эффекту «спирали молчания» Элизабет Ноэль-Нойман.
Прежде всего, на мой взгляд, следует различать два этих эффекта.
Эффект «сверхбольшинства» состоит в том, что люди охотнее будут высказывать то мнение, которого, как они знают, придерживается большинство.
Реальное или мнимое «мнение большинства» выступает здесь в качестве авторитетного суждения («так думают такие же люди, как мы»). Этот эффект будет усилен, если в целом доступ людей к авторитетным альтернативным мнениям ограничен. На это и рассчитывают авторитарные режимы, ограничивая доступ оппозиции к массовой аудитории. В результате средний избиратель, не имеющий четких политических представлений (что нормально), вынужден присоединяться не столько даже к точке зрения телевизора, сколько к мнению большинства людей, которые, как он знает, думают примерно так, как говорят в телевизоре. Эта гипотеза интерпретирует механизмы некого рационального уровня политического выбора (ориентация на авторитет).
Гипотеза «спирали молчания» описывает несколько иной эффект и социологические реакции другого уровня.
В центре ее — предположение о страхе изоляции, страхе человека оказаться вне общности, в которой он живет.
Поэтому гипотеза «спирали молчания» в качестве обязательного фактора предполагает наличие некого морального аспекта проблемы, разделяющей общество. Такой ситуации, в которой высказывание той или иной политической позиции выглядит не просто как выбор между альтернативными объяснительными схемами («это действие правителя полезно обществу или вредно обществу»), а как ценностное самоопределение. Это общество исповедует вот такие ценности и моральные истины, которые конституируют его общность, а ты должен определиться — принадлежишь ты к этому обществу, разделяя их, или нет? Этот выбор труден, и он заставляет несогласных молчать.
Гипотеза «спирали молчания» объясняет, почему деспотиям так необходимы враги, мобилизация, противостояния и войны. Особенно войны. Они легче всего позволяют подменять политический выбор нравственным: «Наши люди, наши солдаты гибнут, о каких парламентских процедурах тут можно говорить?»
Легко заметить и различие статистических эффектов двух механизмов. Эффект «сверхбольшинства» увеличивает число тех, кто говорит «да», т. е. поддерживает режим. В то время как «спираль молчания» сокращает число тех, кто говорит «нет».
«Спираль молчания» и «война»
С проведением этого различия между двумя объяснительными гипотезами нам легче будет взглянуть назад. Эффект сверхбольшинства играл принципиальную роль в долговременной устойчивости сверхвысокого путинского рейтинга на протяжении 2000-х годов. Альтернативный (официальному, общепринятому) взгляд на реальность не доходил до обывателя (медианного избирателя), был замкнут в маргинальных нишах, голос из которых оставался для него неавторитетным.
Однако в 2011 году начался процесс эрозии путинского сверхбольшинства.
В период с осени 2011-го по весну 2012 года противникам Путина удалось выйти из гетто маргинальности и быть услышанными медианным избирателем. Их мнение не то чтобы было воспринято им — еще нет, но приобрело для него определенный авторитет, было легализовано в его картине мира как существующее и возможное. Апробировано относительной многочисленностью его сторонников. Короче, обрело статус альтернативы.
На протяжении этого периода (конец 2011-го — конец 2013 года) измеряемый социологическими службами рейтинг Путина колебался в диапазоне 61-67%, составляя в среднем 64,5%. Что весьма много, но гораздо меньше, чем средние для периода 2000-2010 годов 76,5% (доля одобряющих работу Путина на посту президента/премьер-министра по данным «Левада-Центра»), и что уже не позволяло ни элитам, ни медианному избирателю рассматривать антипутинскую позицию как маргинальную. В результате на протяжении всего этого периода, несмотря на изрядные усилия, «перезапустить» исправно работавший ранее механизм «сверхбольшинства» не удавалось.
Треть населения была против, и остальные две трети знали об этом.
Однако тема войны за «исконные территории» (Крым) и за «соотечественников, оказавшихся в фашистском плену» (восток Украины), перевела дискуссию в совершенно иную плоскость. Сторонники режима обрели новое дыхание и новую аргументацию взамен обветшавших «стабильности» и «роста благосостояния». Но главное, «война» позволила запустить «спираль молчания» — включить в политический спор тот самый обязательный нравственный аспект, который раньше был малозначим при выборе политических предпочтений. «Ты за наших людей, которые страдают и гибнут, — или тебе просто наплевать на человеческие жизни?» Здесь и возникает тот страх ценностного разрыва и изоляции, который, согласно гипотезе Ноэль-Нойман, запускает «спираль молчания».
Статистический эффект: «молчание — золото»
Теперь попробуем смоделировать, как механизм «спирали молчания» может статистически проявлять себя в социологических данных.
Здесь нам придется обратиться к одному параметру, который редко обсуждается в политических дискуссиях вокруг социологических опросов. Он называется response ratio и указывает на долю тех, кто согласился разговаривать с социологами. Обычно таких 3-4 человека из 10. И в этом нет ничего страшного. Люди заняты, погружены в свои дела, не любят, когда к ним лезут в душу и пр. Такой response ratio вполне может быть и в демократической благополучной стране. Вопрос в том, является ли это распределение политически нейтральным? То есть распределяются ли среди «молчунов» доли поддерживающих и не поддерживающих также, как и среди согласившихся отвечать на анкету?
Мы можем предположить, что война запускает два эффекта: мобилизации и «спирали молчания».
Эффект мобилизации состоит в том, что среди тех, кто отказывался раньше отвечать социологам, появились те, кто теперь напряженно следит за новостями («сводками с фронта»), сочувствуя «своим». Эти люди раньше не интересовались политикой, а теперь ощущают себя и вовлеченными, и вполне информированными. Теперь они готовы говорить с социологами — и воспроизводят то, что слышали по телевизору. И наоборот, какое-то число людей, раньше отвечавших социологам, теперь стали жертвами «спирали молчания», оказавшись перед лицом того, что выглядит для них как нравственный выбор.
Нам осталось только посчитать возможные эффекты гипотезы. Из 100 человек социологам отвечают 35. Из них (до «войны»), как мы знаем, около 2/3 поддерживали Путина, а чуть больше трети не поддерживали (23 человека против 12). Среди тех, кто отказывался отвечать, предположим, соотношение было таким же: 43 — поддерживали, 22 — нет (гипотеза политической нейтральности «молчания»).
Отсюда следует, что, для того чтобы социологи зафиксировали поддержку Путина на уровне 83-84%, надо, чтобы среди ответивших социологам сказали «да» 29 человек, а «нет» — только 6. Иными словами, 6 человек под влиянием эффекта мобилизации должны перейти из «молчунов» в совокупность респондентов (ответивших), а другие 6 человек под влиянием «спирали молчания» из числа отвечавших — перейти в число «молчунов». Новое распределение будет таким: из 35 ответивших 29 — «за» и 6 — «против», а из 65 не ответивших — 37 «за» и 28 «против». Но о второй группе не напишут в газетах.
Иными словами, 6 человек из 100 должны быть мобилизованы и еще 6 — деморализованы напором военной пропаганды, чтобы превратить 65% поддержки в 83%.
Молчание, действительно, золото. Во всяком случае золото авторитарных режимов.
Реальность социальная и реальность политическая
Предложенная гипотеза корректирует наши представления о надежности наших знаний о социальной реальности, но не несет в себе ничего особенно обнадеживающего в смысле политическом. Дело в том, что вес голосов «молчунов» и «говорящих» разный не только в нашем, «газетном» восприятии социологической реальности, но и в реальности политической.
В мае-июне 2013 года социологические службы выяснили, что за Алексея Навального на выборах мэра Москвы готов голосовать лишь совсем небольшой процент москвичей — порядка 10%. Кремль уцепился за эти данные и решил провести выборы с участием Навального, чтобы продемонстрировать способность получить «сверхбольшинство» даже в просвещенной Москве. Однако в сентябре оказалось, что сторонники Собянина на выборы не пошли, а сторонники Навального, даже те, кто не отвечал социологам, пошли. В результате Навальный получил почти 30% голосов, а Собянин едва дотянул до простого большинства.
Но правда и то, что, пока сторонники Навального не проявили себя действием, политически они как бы не существовали.
Политическая реальность состоит в том, что в сентябре 2013 года сторонники Навального чувствовали свою правоту, а в противоположном лагере орудовала зараза сомнения. «Война» и пропаганда перенесли эту бациллу в лагерь противников Путина, в то время как среди сторонников президента образовался костяк убежденных в своей правоте людей. Политика — это соревнование идей и воль, позволяющих сдвигать границу между «молчанием» и «немолчанием». И социологические замеры в большей степени показывают нам передвижения этой границы, чем то, что люди «думают на самом деле».