10 лет делу ЮКОСа: почему власть будет преследовать компанию до последнего
Ровно 10 лет назад, 2 июля 2003 года был задержан Платон Лебедев — соучредитель «Менатепа», а чуть раньше — один из руководителей ЮКОСа. Началось планомерное уничтожение государством крупнейшей российской компании. Арест Лебедева не казался тогда окончательным поражением ЮКОСа и ее основного владельца Михаила Ходорковского.
Десять лет в заключении — это очень долго по любым меркам. В неволе недавний юбиляр Ходорковский провел почти каждый пятый день своей жизни (26 июня ему исполнилось 50 лет). Лебедев — чуть меньше: он на 7 лет старше. Казалось бы, его уже можно отпустить: политических амбиций Лебедев никогда не проявлял.
Но судебные решения о сокращении наказания Лебедеву и условно-досрочном освобождении (УДО) уже трижды обжаловались.
На воле Лебедев слыл регулярным нарушителем общеустановленных правил и продолжал «воевать» против норм во время первой половины срока. Под этим предлогом суды отказывают ему в УДО. Хотя последние характеристики из колоний положительные, несопоставимые со свободолюбивым образом Лебедева 10-летней давности: вежливо относится к персоналу, принимает участие в работах по благоустройству территории согласно графику и в мероприятиях воспитательного характера, положительно на них реагирует.
В вину Лебедеву (что препятствует досрочному освобождению) ставится отчуждение другому осужденному предметов, находящихся в личном пользовании (сигарет) и отчуждение еще одному заключенному продуктов питания. Плюс невыход на прогулку, которая вообще-то является правом, а не обязанностью осужденных. Все эти злостные нарушения режима относятся к 2005–2006 годам. Во второй половине срока Лебедев, кажется, научился не раздражать надзирателей несоблюдением «режимных моментов». Но в выражениях менее сдержанным не стал: откладывающих его освобождение судей он иначе как «шпаной в мантиях не называет». Едко Лебедев вел себя и во время процесса 2010 года: «Ну Лахтин [гособвинитель на втором процессе] потом будет показания давать!»
Дело ЮКОСа стало поворотным моментом в политической и экономической истории России 2000-х. Оно разрушило деловой климат и похоронило надежды на реформу правоохранительной и судебной системы. Когда дело ЮКОСа только развивалось, у многих были иллюзии: это большая политика, борьба за власть. Ходорковский, дескать, представлял угрозу конституционному и общественному строю. Думал о превращении страны из президентской республики в парламентскую, финансировал оппозицию и гражданские организации. В борьбе с таким все средства хороши.
В отношении среднего и малого бизнеса, а также крупных корпораций без политических амбиций все будет не так.
Не получилось. Российское право формально не является прецедентным: решение, принятое судьями по конкретному случаю, не становится универсальным законом. Но в деле ЮКОСа прецедентом стала не интерпретация действий корпорации как уклонения от налогов, мошенничества или отмывания денег. Прецедентом стала модель поведения государства. Выяснилось, что госорганы могут, произвольно выбрав в корпоративном мире объект для атаки по политическим причинам, полностью его разрушить, надолго изолировать владельцев, а наиболее «вкусные» части бизнеса включить в конкурирующую госкомпанию. Разрушенным оказался не только ЮКОС, а правовой и предпринимательский климат — условия, в которых работает весь бизнес.
Модель поведения политического руководства страны в отношении ЮКОСа с благодарностью переняли тысячи мелких начальников, у которых тоже есть компании-фавориты и предприниматели-соперники. На годы было заторможено развитие гражданского общества: пример опальных олигархов научил остальных, что нельзя помогать тем, кто занимается политикой или может на нее влиять.
Единственная в институциональном отношении польза, принесенная делом ЮКОСа: российские бизнесмены четко усвоили, где проходит грань между допустимой и совсем уж бессовестной минимизацией налогового бремени. Стало невозможным возвращение к 1990-м, когда уклонение от налогов было всеобщим и беспардонным. Но этого эффекта можно было достичь без тотального разрушения правовых основ экономики и делового климата. Атомная бомба не лучшее средство борьбы с кротами и грызунами. А пушка — для борьбы с воробьями.
Конечно, владельцы и менеджеры ЮКОСа далеко не ангелы.
Никто другой в высшей лиге российского бизнеса так активно и демонстративно не занимался минимизацией налогов. На корпорации лежал «первородный» приватизационный грех, вызывавший перманентное раздражение госчиновников и потенциальное одобрение ее наказания широкой общественностью. Залоговые аукционы (передача в частные руки акций в обмен на заем, предоставляемый покупателями государству), да еще с ограничением конкуренции (в 1995 году не только «Менатеп» хотел приобрести ЮКОС) — далеко не «чистая» приватизация. 78% акций ЮКОСа «Менатеп» получил за $309 млн, а уже 2 года спустя компания стоила $9,3 млрд. В момент приватизации у ЮКОСа еще был долг $300 млн по налогам и зарплате. Но честной эту сделку не назовешь ни по каким стандартам. Видимо, справедливая оценка стоимости ЮКОСа в 1995 году с учетом долгов — $3,5–5 млрд.
Но судили владельцев ЮКОСа и саму компанию совсем не за это.
Можно ли было перейти от «дикого капитализма» 1990-х к цивилизованному, не разрушая при этом основ функционирования в стране частного бизнеса и гражданского общества? Я уверен, что да. К 2004 году в России были окончательно упразднены внутренние офшоры (кроме Калининграда). Это можно было сделать и на пару лет раньше. На пару лет раньше были снижены налоги — ровно с этого момента стало возможным платить их честно. Правила игры в 1990-х предполагали двойную имитацию: государство делало вид, что пытается собрать налоги по запредельным ставкам, не предоставляя взамен госуслуг, которые оправдывали бы европейский уровень налогообложения. А бизнес лишь делал вид, что эти налоги платит.
В налоговом деле против ЮКОСа было меньше нарушений и натяжек, чем в последующих делах против Ходорковского и Лебедева. Но и в том деле компанию судили фактически за то, что 1) противоречило духу, а не букве закона, 2) было в согласии с принятыми на тот момент обычаями деловой практики. Это и разрушило деловой и общественный климат, открыв перед госорганами возможность абсолютно произвольной интерпретации закона. Результат — переход от анархического капитализма не к цивилизованному, а к авторитарному госкапитализму с устранением конкуренции из экономической и политической жизни.
Альтернативный вариант мог выглядеть очень просто. Налоговая реформа должна была очень четко совместить снижение номинальных налоговых ставок и отмену всевозможных лазеек и льгот. Одновременно госчиновники должны были объявить: мы понимаем, что формально установленные правила игры до сих пор соблюдать было невозможно. Они просто исключали возможность бизнеса. Теперь мы упрощаем правила и закрываем глаза на их неисполнение в прошлом — не будем преследовать за нарушение неисполнимых установлений до даты «икс».
После нее у всех начинается новая жизнь. Например, более чем двукратно снижая НДФЛ, государство вправе рассчитывать, что топ-менеджеры крупнейших корпораций больше не будут получать статус индивидуальных предпринимателей и патенты, дающие право на уплату личных налогов по упрощенной системе. А значительно снижая НДС и налог на прибыль, государство вправе ожидать, что крупный бизнес не только перестанет реализовывать продукцию через фирмы во внутренних офшорах, но и, например, не будет использовать трансфертные цены для снижения налогов. Одновременно, правда, нужно было упростить возможности внутрикорпоративного финансирования.
Сложнее было разобраться с приватизационными грехами. Возможно, все-таки следовало пойти по пути уплаты компенсационного налога.
Чиновники решили распорядиться имевшейся у них властью по-другому. У них все получилось. Но не «по уму», а только благодаря грубой силе. Теперь никто не может спать спокойно, и так будет еще долго. На тюремных нарах спится плохо. Судьи, гособвинители и вдохновители их побед тоже не могут расслабиться. Они навеки, намертво приковали себя к власти. Ведь если она когда-нибудь сменится, роли в судебном процессе поменяются: тут Лебедев прав. Придется держаться до последнего. Месть — одно из самых сильных чувств. Поэтому нарисовать сценарий перехода к цивилизованному капитализму в 2003 году куда проще, чем сейчас продумать сценарий мирной трансформации России из авторитарного режима в демократический.