Недетский вопрос: как проблема наследования становится в России ключевой

Отцы и дети – такая же вечная злободневная тема, как деньги и власть. А их «пересечение» вообще создает гремучую смесь для состояний, репутаций и режимов.

Поэтому сюжеты про наследование и наследников либо сами по себе оказывались в «топах» новостей уходящего года, либо являлись невидимой на первый взгляд, но важной подоплекой многих громких его событий.

Даже экспансия «Исламского государства» (запрещенная в России организация. - Forbes) — отзвук все тех же вечных тем. С одной стороны, потому что этот монстр в значительной степени является порождением многовековой войны между суннитами и шиитами. А она изначально обусловлена как раз диаметрально противоположными взглядами на то, кто имел право наследовать пророку Мухаммеду.

С другой стороны, ИГ и сопутствующая ему проблема миграции – вызов быстрорастущих этносов, брошенный стремительно стареющей Европе. Претензия enfante terrible, полагающего, что сильно пожилому отцу уже не судьба распорядиться всеми накопленными богатствами. Притом что чадо выросло именно на «родительских» вливаниях в местную нефтянку, инфраструктурных и образовательных проектах и т.п. Это не борьба с неоколонизаторами, а скорее геополитическое и геоэкономическое проявление эдипова комплекса.

Россия в демографическом плане – как, собственно, и во многих других – нечто среднее между Западом и Востоком.

Но от этого социально-поколенческий конфликт здесь не становится менее актуальным и острым. Причем как на межличностном, так и на общенациональном уровне.

Не будет очень большим преувеличением сказать, что отечественному среднему классу, начавшему расти в тучные нулевые, сегодня примерно столько же лет, сколько Владимир Путин пребывает у власти. 15 лет – изрядный срок для политика.

А социальная группа с таким стажем – почти подросток. Со всеми вытекающими отсюда последствиями и реакциями.

Никто так же бурно, как менеджеры, фрилансеры, рантье и прочие «среднеклассники», не реагировал на коллизию вокруг «Платона», частично принадлежащего Игорю Ротенбергу, расследования Алексея Навального про Юрия Чайку и его сыновей или публикации о фонде «Иннопрактика» Катерины Тихоновой и совладельце «Сибура» Кирилле Шамалове.

Все эти сюжеты непременно касались наследников и наследниц, включая (если верить прессе) самых высокопоставленных. В итоге возникает парадокс. Забота о продолжении дела, передаче его последующим поколениям – как раз то, что роднит элиту и средний класс и отличает их от люмпенов. Человек, озадаченный проблемой наследования, не будет действовать по принципу «после нас хоть потоп». Сколь жесткие санкции ни накладывались бы на отцов, они будут заставлять их искать компромисс, а не идти на дальнейшее обострение. Ради детей, которые в цивилизованном обществе, как известно, за отцов не отвечают.

С этой точки зрения «Платон» Ротенберга лучше ДНР Стрелкова. И не так уж плохо, что активы фигурирующего в различных «черных списках» Геннадия Тимченко переходят в распоряжение молодого и еще не засвеченного Кирилла Шамалова. А если «Сибур» или «Иннопрактика» станут центрами новой приватизации и консолидации уже частных национальных чемпионов, то какая разница, кто именно осуществил долгожданный демонтаж госкапитализма? Особенно если благодаря продаже госпакетов «Совкомфлота», «Роснефти», «Транснефти» и т.п. удастся пополнить бюджет и выполнить социальные обязательства, не прибегая к новым квазифискальным сборам и/или пенсионным мораториям.

Но, как выясняется, разница есть. И очень большая. Поскольку для среднего класса работающие социальные лифты важны не меньше, чем гражданский мир и предсказуемое будущее.

Точнее, оно становится предсказуемым в своей бесперспективности.

Когда упомянутые лифты не работают, и перераспределение общественных благ происходит по схеме «у генерала тоже есть дети». А выбранный вариант реформирования системы образования лишь содействует углублению интеллектуального разрыва между элитой и остальным населением.

Правящий класс остается «единственным европейцем». А средний класс находит гораздо больше точек соприкосновения с изоляционистами и популистами. Например, предложение запретить детям чиновников длительное обучение за границей может встретить поддержку у вполне вестернизированных и продвинутых граждан. Хотя исходит оно, мягко говоря, далеко не от самой либеральной части российского общества.

Отвечая на вопрос о дочерях, Владимир Путин вполне справедливо заметил, что «каждый человек имеет право на свою собственную судьбу». Остается неясным, насколько российские государственные институты способствуют реализации этого права? И – что не менее важно – как на этом их функционале отразится общее ухудшение экономической ситуации?

Без уточнения и прояснения этих деталей вечные темы отцов и детей, денег и власти рискуют стать для России не просто злободневными, но взрывоопасными.