Главным хитом лета-2015 в России становятся танки. Сезон открылся презентацией на параде Победы нового Т-14 «Армата» (который заглох напротив Мавзолея) и бурным обсуждением этого события в соцсетях. Парад, впрочем, прошел без инцидентов, и танки с ракетами привычно отутюжили московский асфальт. Но любовь к тяжелой технике никуда не ушла, и вот уже 12 июня, в День России, патриотичные матери в Тамбове вышли на свой парад, переделав детские коляски под фанерные танки с пушками и нарядив малышей в гимнастерки и пилотки. В тот же день для детей постарше в подмосковной Кубинке открылся танковый Диснейленд: армейский парк «Патриот» стоимостью 20 млрд рублей, где представлены новейшие образцы вооружений, проходят танковые шоу и можно записаться на службу по контракту. Ежедневно «Патриот» посещают до 20 000 человек.
Вудсток наоборот
Традиционные летние праздники и фестивали на глазах превращаются в выставки военной техники. За последние пару лет главный российский рок-фестиваль «Нашествие» эволюционировал в военно-патриотическое шоу, главным покровителем которого является Армия России. Получился Вудсток наоборот: в русском роке культуру протеста и пацифизма заменили конформизм и патриотизм, любовь к оружию и бюджетным деньгам. То же самое произошло с Грушинским фестивалем авторской песни. На заседании «военного совета» фестиваля было решено, что «рядом с площадкой размещается историко-патриотическая и техническая экспозиция с интерактивным участием молодежи» — попросту говоря, на фестиваль приходят все те же танки, друзья берутся за руки и за новейшие образцы вооружений.
Что дальше? «Усадьба-джаз» со стрельбами из «Шилки»? Пикник «Афиши» с полевыми кухнями и палатками помощи ДНР? Конкурс Чайковского со смотром военных оркестров? Катание выпускников на БТР вместо речных трамвайчиков в выпускную ночь? Танки заходят на наши улицы и в наши парки, катят по экранам телевизоров, от «танкового биатлона», невиданного нигде в мире развлечения, до документального кино: в последние недели на федеральных каналах вышли фильмы, оправдывающие советские вторжения в Венгрию в 1956-м и в Чехословакию в 1968-м, с гордостью показывающие русские танки на улицах Будапешта и Праги.
Наступает пора отпусков, в которые, как известно, наш человек ездит на танке.
По градусу военно-патриотической истерии Россия сегодня напоминает СССР второй половины 1930-х, эпохи физкультурных парадов, макетов танков и дирижаблей, бритых затылков и скрипящих портупей. Сегодня страна снова радостно рядится в гимнастерки, фотографируется на танке и ждет войны. В России идет постоянная литургия Победы, из всех искусств для нас главным стало военно-патриотическое шоу, и война в Украине с идущими к границе колоннами военной техники — лишь продолжение этого непрерывного военного парада, загипнотизировавшего нацию.
Дитя ХХ века
Танк — одно из главных изобретений века пара и металла, смертоносное чудо эпохи индустриализации, дитя ХХ века. Он родился в затяжных окопных сражениях Первой мировой, был создан почти одновременно в Англии, Франции и России, и впервые был применен в битве на Сомме в 1915 году. Вместе с ипритом, аэропланом и пулеметом «Максим» это была еще одна технология массового общества, машина индустриализации смерти. Без малого 30 лет спустя танки, а точнее способность их производить и развертывать, решали исход Второй мировой: в Курской битве летом 1943-го участвовало 2 млн человек и 6000 танков.
Та война стала вершиной и одновременно началом заката бронетанковой мощи. Советский Союз все еще держал в центре Европы огромную танковую группировку, чтобы после нанесения тактического ядерного удара выиграть у сил НАТО танковое сражение под Фульдой и за три дня выйти к Ла-Маншу, но в военном деле уже наметился переход от планов массовых танковых сражений индустриальной эпохи к постиндустриальным технологиям «третьей волны», как назвал их футуролог Элвин Тоффлер: высокоточному «умному» оружию, силам быстрого развертывания, космическим и информационным технологиям, средствам ведения кибервойны. Одновременно в «третьем мире» стали возникать конфликты малой интенсивности, этнические и религиозные войны, в которых танки уступали место боевикам с «калашниковыми», растворяющимся в пейзаже, исчезающим среди мирного населения. СССР столкнулся с этим в Афганистане, где танки не могли контролировать гористую территорию, а затем Россия столкнулась в Чечне, где танки застревали на улицах Грозного и легко расстреливались из домов. В наши дни танки с замазанными номерами не могут переломить ситуацию в Донбассе, и нам остается лишь читать репортажи о сгоревших в бронемашинах российских солдатах-срочниках, подобно 20-летнему танкисту из Бурятии Доржи Батомункуеву. Танки не выиграли России ни одного сражения в последние 30 лет, но при этом остаются важным символическим ресурсом.
По сути, они стали одним из символов нового патриотизма.
Одна из опор режима — танкостроительный «Уралвагонзавод» с его начальником сборочного цеха Игорем Холманских, который в 2012 году обещал вывести уральских мужиков против протестующих на столичных митингах и вскоре стал представителем президента в Уральском федеральном округе; с его неуклюжими, словно вырубленными топором, трамваем и поездом, будто они какие-то незаконнорожденные дети танков; со все той же заглохшей «Арматой». Путинская Россия забуксовала на том самом поле под Прохоровкой, застряла в эпохе геополитики, массовых армий, танковых баталий, аннексий и контрибуций. Сам Путин видит себя в роли Сталина, стоящего над картой Европы в Ялте или Потсдаме, манием руки присоединяющего территории, вершащего судьбы мира. И посткрымское большинство в России верит в эту архаичную иллюзию, молясь на «тополи» и «искандеры», создавая культ «вежливых людей», приникая к спасительной броне танков и БТР. Путин создал в России нацию войны, которая задраила люк и глядит на мир через смотровую щель танка.
Дорожные войны
Писатель Герман Садулаев опубликовал на «Снобе» этнографический этюд под названием «Хотят ли русские войны». Первооткрывателем темы он не стал, еще в марте 2014 года, сразу после аннексии Крыма, об этом же писала в «Новой газете» Евгения Пищикова и пришла тогда к неутешительному выводу: таки да, хотят, и последующий год лишь подтвердил этот печальный вывод. Сто лет назад, в январе 1918 года, Александр Блок стращал Европу: «Да, скифы — мы, да, азиаты — мы с раскосыми и жадными очами»; теперь Садулаев пугает Европу русскими гуннами, якобы мы такие же воинственные кочевники и только прикидывались мирными хлебопашцами. «И грабят Рим (это про гуннов), жгут Берлин, заходят в Париж».
На это можно было бы возразить строкой Бродского из стихотворения «На смерть Жукова»: «Смело входили в чужие столицы, но возвращались в страхе в свою», но дело вовсе не в полемике, не в исторической точности, не в шапкозакидательстве в духе растопчинских афишек 1812 года или патриотического лубка 1914-го («сдал австриец русским Львов: где им, зайцам, против львов!»)… В заключении своего эссе в качестве последнего аргумента о воинственности русских Садулаев приводит привычки нашей автомобильной езды — и здесь он неожиданно прав. На наших дорогах идет гоббсовская «война всех против всех», в которой водители доказывают собственное превосходство, меряются мощью и крутизной своих автомобилей.
Мечта большинства российских водителей — танк; за неимением оного они покупают внедорожник и самоутверждаются на нем.
Такие люди не способны завоевать мир, потому что не обучены коллективному действию, дисциплине и порядку; это разобщенные, закомплексованные монады, прячущиеся от мира за тоннами железа, «кенгурятниками», тонированными стеклами и лошадиными силами. Танк — это образ мышления распадающегося общества, симптом болезни под названием социальная аномия.
Русский Тяньаньмэнь
Ранним утром 19 августа 1991 года я проснулся от того, что тряслась земля. Звенели чашки в буфете, вибрировали стекла. По Минскому шоссе в добрых пяти километрах от нашей дачи на полной скорости шли в Москву танки. По всем каналам телевизора шло «Лебединое озеро», затем начали передавать пресс-конференцию ГКЧП. Я наскоро позавтракал и поехал в город. Танки стягивались на Манежную, тогда еще по-имперски строгую, не обезображенную церетелиевскими башенками и гномами. Сияло солнце, вокруг стояли зеваки и скучали милиционеры, танки казались совсем не страшными рядом со старым зданием МГУ. Я подошел к одному из них, залез на броню и постучал. Неожиданно для меня люк открылся, и оттуда, щурясь на солнце, вылез щуплый светловолосый мальчишка лет девятнадцати. «Есть закурить?» — спросил он неуверенно. Я дал ему пачку сигарет и одну из ельцинских листовок, что раздавали у Белого дома. Подумав, он ее взял и скрылся в люке.
Одним из тех, кто помогал в обороне Белого дома, организовывал радиосвязь, готовил возможную эвакуацию Ельцина, был лейтенант запаса Сергей Шойгу, за что получил медаль «Защитнику свободной России». Он еще раз помог свободной России в октябре 1993-го, согласившись выдать тысячу автоматов москвичам, вышедшим к Моссовету по призыву Егора Гайдара. Теперь времена изменились, и Сергей Шойгу заказывает исследование о том, как противостоять «цветным революциям».
По его словам, «мы не имеем права повторить ситуацию коллапса 1991 и 1993 года» и «не должны допустить, чтобы армия стояла в стороне, как в 1991 году». Видимо, лучшей гарантией против оранжевой угрозы и коллапса является все тот же танк, выведенный на улицу или площадь, — русский Тяньаньмэнь.
Я думаю о том, как быстро летит время и меняется мир.
За эти годы Сергей Шойгу из лейтенанта запаса стал министром обороны, в США был избран черный президент, на Западе был побежден СПИД, случилась сланцевая революция, Илон Маск строит частные космические корабли, Google готовится раздавать интернет на всю планету со спутников. А Россия — что Россия? Мы сидим все в том же танке, играем в войну и боремся с вымышленными угрозами и фашистами.
Пока снаружи не постучат.