Недавно я пришла в спортзал не вечером, как обычно, а в полдень. Оказалось, что мужчин в зале гораздо больше, чем вечером. Почему они не на работе, интересно? Улыбнулась, вспомнив про советскую комиссию по тунеядцам. В кофейне оказалась та же картина. Никто никуда не торопится. Что у них с бизнесом? Могу предположить: тишина. Нет новых клиентов, нет развития. В удачном варианте — бизнес продан. Можно пойти в спортзал.
Причин такой «безработицы» много, но об одной из них недавно напомнил Алексей Кудрин. Следственный комитет стал в последнее время главным фактором инвестиционного климата. И речь тут не только про СК, речь о системе, работающей на подавление любой инициативы.
Создала бы я компанию сегодня? До какого «потолка» она могла бы развиваться?
Мне кажется, «потолок» у нас слишком низкий по сравнению с развитыми странами. В разговоре с одним американским бизнесменом я как-то затронула тему инвестиций в Россию. Он ответил, что после новостей вроде приговора Pussy Riot или Навальному, средний западный бизнес не придет в Россию. А еще есть приговор учителю Илье Фарберу, есть тысячи дел, о которых никто не пишет.
Недавно я участвовала в работе круглого стола, организованного Комитетом гражданских инициатив — его как раз возглавляет Кудрин. Юристы и бизнесмены пытались понять, как изменить правоприменение, так сильно влияющее на экономическую деятельность.
Можно идти обычным путем и добиваться изменений в законодательстве. Понятно, что сейчас там немало «закладок», позволяющих следователям и судьям трактовать действия обвиняемого так, как им нужно. Например, в Уголовном кодексе понятие «имущество» общее, подробного описания нет. Значит, неизвестно, какие действия с «имуществом» легальны, а какие криминальны. Для следствия главное — какие действия с имуществом являются преступными. Между тем в Гражданском кодексе это понятие детализируется несколькими статьями и включает в себя вещи или их совокупности, деньги и ценные бумаги, имущественные права, имущественные обязательства. Для каждого определения имущества свой набор действий, который можно с ним производить. Если бы Уголовный кодекс опирался на понятия гражданского, да и налогового законодательства, не было бы этой «широты взгляда» на конкретные, уже описанные в законодательстве экономические понятия.
То же относится и к таким понятиям, как «ущерб». В уголовном правоприменении — это вся выручка, сумма сделки, в которую входит и себестоимость товара, и прибыль предприятия. Следствие считает ущербом все: и деньги, затраченные на закупку и транспортировку товара, и налоги, и прибыль. Типичный пример — дело «Кировлеса». Гражданский же кодекс ущербом считает только подтвержденные расходы, произведенные потерпевшей стороной. Такая же разница в отношении к лицам, принадлежащим к коммерческим организациям. Для уголовной юстиции это подельники, соучастники преступления, организованного преступной группой.
То есть само участие в бизнесе считается отягчающим признаком.
За годы суды выработали практику, которая в части рассмотрения экономических дел противоречит Гражданскому кодексу. От такого правоприменения нельзя застраховаться внимательным отношением к закону, невозможно выстроить бизнес так, чтобы никто не мог придраться. Что разрешено в одном законе, в другом считается преступным деянием. Так почему бы не объединить два таких важных кодекса, не «перевести» статьи УК на более современный язык Гражданского кодекса? Тогда и судьям, не имеющим экономического образования, будет легче отличить сделку от преступления.
Но найти общий язык с властью вряд ли получится. Крайне умеренная либерализация экономических статей УК, проведенная при президенте Медведеве, уже стала предметом интереса Следственного комитета. Юристов и экспертов, готовивших поправки, вызывают на допросы, пытаются приписать им корыстный интерес. Какое уж тут взаимопонимание.
Пора понять, что изменение среды — вопрос не только юристов. Это политика. Итоги выборов в Москве и Екатеринбурге показали, что избирателей не устраивают отношения власти и общества. С одной стороны, пока это небольшое число граждан. С другой — это тот средний класс, который мог бы развивать страну. Ведь инвестировать — значит верить в сохранность собственности. Это значит доверять власти. Пока же на потребности среднего класса власть отвечает чередой сомнительных приговоров.