Банкинг «по-русски» — закономерный продукт перехода от социализма к капитализму. Нынешний российский вариант протокапитализма обладает весьма своеобразным характером, в котором причудливо перемешались социализм, патернализм, этатизм, клерикализм и т. п. Российский банкинг приобрел весьма специфические формы, в частности из-за этих «измов».
Этатизм проявляется в форме ползучей национализации банковского сектора на фоне заявлений о приватизации госбанков. В настоящее время более 50% активов российского банковского сектора принадлежит госбанкам, причем эта доля неуклонно растет. Для развитых стран не характерно такое поведение государства. В развитых странах государство может национализировать банки, но, как правило, ради их спасения. И после санации банки приватизируются.
Доминирование государства в банковском секторе характерно для развивающихся стран. Все 100% банковской системы Кубы и Северной Кореи принадлежат государству. Недавно в Китае появились в рамках пилотного проекта банки, не принадлежащие государству, но они занимают лишь крошечную долю рынка. Четыре госбанка Китая являются крупнейшими банками мира. Четырем госбанкам Белоруссии принадлежит более 50% активов банковского сектора страны.
Клерикализм проявляется в появлении феномена «церковных» банков («Пересвет», «Софрино» и Эргобанк). «Софрино» и Эргобанк лишились лицензий, «Пересвет» после скандала отправился на санацию. Перед крахом из «Пересвета» исчез и так и не объявился экс-предправ Александр Швец, а из кассы банка исчезли 5 млрд рублей. Среди зарубежных банков, принадлежащих церкви, наиболее известен Банк Ватикана (Институт религиозных дел), деятельность которого сопровождалась громкими скандалами, связанными с обвинениями в отмывании денег.
Большое влияние на российский банковский сектор оказывают высокий уровень коррупции и слабые институты. Слабость институтов проявляется в повсеместном неисполнении законов, в неуважении, в том числе и со стороны государства, к частной собственности. В банковском секторе эти факторы отражаются в первую очередь в форме высоких кредитных рисков и в высоком уровне развития индустрии отмывания.
В условиях запредельно высоких кредитных рисков (проще говоря, «кидалова») 1990-х годов начала складываться одна из наиболее распространенных моделей российского банкинга — кэптивный банкинг. Этот процесс описывается в терминах неоинституциональной экономической теории как интернализация негативных экстерналий (внешних эффектов) — превращение внешних издержек во внутренние. Раз кредитный риск запредельно высок, банк начинает финансировать не чужие бизнесы, а бизнесы собственников банка.
При этом банки часто превращаются в «пылесосы», высасывающие средства из карманов населения. Почему кэптивная мутация злокачественна? Потому что кредитные риски заменяются на не свойственные банку предпринимательские риски. Причем исчезает важный атрибут банкинга — диверсификация кредитных рисков. Наоборот, в рамках кэптивной модели риски концентрируются на бизнесе собственника. Конечно, с точки зрения собственника, такая модель более устойчива.
Но с точки зрения и кредиторов банка, и государства она крайне опасна. Помимо концентрации рисков возникает и еще один негативный эффект: в рамках такой схемы средства кредиторов выводятся через сеть технических компаний. Если такой банк лишается лицензии или отправляется на санацию, то вернуть эти деньги, как правило, невозможно. Наиболее известным примером является казус Межпромбанка экс-сенатора Сергея Пугачева. Не только средства корпораций и физлиц, но даже средства ЦБ (около 32 млрд рублей) исчезли, будучи выведенными через офшоры.
Часто основной бизнес, финансируемый с помощью кэптивного банка, — девелопмент. В условиях экономического роста существует мощная синергия между банком и девелоперской компанией. Однако в условиях экономического спада вместо синергии возникает мощный деструктивный эффект, связанный в первую очередь с реализацией риска ликвидности — ведь для финансирования строительства нужны долгосрочные инвестиции, а банки финансируют эти инвестиции за счет кратко- и среднесрочных ресурсов из-за присущего российскому рынку дефицита долгосрочных ресурсов. Примером является крах банков Мотылева — «Глобэкса» и «Российского Кредита». Кроме того, в условиях экономической турбулентности недвижимость падает в цене и теряет ликвидность.
Два банка из топ-30 по активам финансируют девелоперские и нефтяные компании своих собственников. Такие кэптивные банки — один из источников нестабильности банковского сектора. Один из этих двух банков уже приблизился к критической черте.
Также на формирование российской модели банкинга оказали влияние коррупция и уклонение от налогов, которые способствовали созданию индустрии отмыва. Отмыв приобрел специфическую форму обнала. Обнал по существу противоположен отмыву, ведь традиционный отмыв — это превращение «черных», преступных денег в «белые», т. е. легализация средств, полученных криминальным путем, тогда как обнал — это превращение «белых» денег в «черные», предназначенные для взяток и уклонения от налогов. Другим важным направлением индустрии отмыва является вывод капитала из страны — криминальный трансграничный транзит.
Существующая банковская система не эффективна, она очень дорого обходится государству. И по линии Системы страхования вкладов (ССВ), и по линии санации банков. На конец I квартала 2017 года АСВ получило от Банка России для пополнения Фонда страхования вкладов 600 млрд рублей в рамках договора о предоставлении кредита на сумму 820 млрд рублей. При этом балансовый остаток средств Фонда на эту дату составил всего 40,5 млрд рублей. ССВ превратилась в бездонную бочку — сколько в нее государство ни заливает денег, а бочка все пустая.
Неэффективность банковской системы проявляется и в слабом проникновении банковского кредита в экономику. Согласно данным Мирового Банка, внутренний кредит частному сектору в 2015 году составил в России 54,7%, в целом по миру — 128,1%, в США — 189,0%.
Отсталая, недоразвитая финансовая инфраструктура (в том числе и слаборазвитый банковский сектор) способствует, с одной стороны, слабому экономическому росту, а с другой стороны, низкому уровню монетизации. Согласно данным Мирового Банка отношение широкой денежной массы к ВВП в 2015 году составило в России 61,7%, в целом по миру — 121,8%, в США — 89,9%.
Если лечить не болезнь, а ее следствия — в данном случае агрессивно наращивать денежную массу, смягчая денежно-кредитную политику, то из-за отсутствия существенного объема свободных производственных мощностей вместо ускорения экономического роста получим рост инфляции.
Государство пытается бороться с неэффективностью банковской системы, «закручивая гайки». А также пытается дисциплинировать банки хирургическими методами — лишая их лицензии. За 2013 год лицензий лишились 37 банков, за 2014-й — 90, за 2015-й — 98, за 2016-й — 103. Иногда государство пытается лечить банки, отправляя их на санацию. Причем мотивы, по которым одни банки (например, «Пересвет») санируются, а у других (например, у Татфондбанка) отзываются лицензии, часто весьма непрозрачны. Институт санации также крайне неэффективен. Санируемые банки гниют, вместо того чтобы восстанавливаться. Некоторые из них годами нарушают обязательные нормативы (Мособлбанк, «Траст» и др.). Многие из них стабильно убыточны. У некоторых годами сохраняется «дыра» в балансе. Например, на 1 мая 2017 года капитал Мособлбанка был равен минус 115,5 млрд рублей, у «Траста» — минус 68,3 млрд рублей. Многие из этих банков также превратились в бездонные бочки для денег государства — получают все новые займы АСВ без видимого результата. Санация превратилась в очень выгодный бизнес для санаторов: пользуешься очень дешевыми средствами государства (0,51% годовых), используешь санируемый банк как мусорное ведро для своих плохих активов и не несешь при этом никакой ответственности.
Дает ли кампания по очистке банковского рынка от криминала какой-нибудь результат? Да, безусловно. В частности, это проявляется в росте цен на криминальный обнал: если до дагестанской кампании, начавшейся осенью 2012 года, цена «черного» нала была ниже 1%, то в настоящее время эта цена даже превышает ставку НДФЛ 13% и достигает, по словам зампреда ЦБ Дмитрия Скобелкина, 16% (об этом он сказал в феврале 2017 года). Говорить об окончательной победе на обналом не приходится: например, только что появилось сообщение об аресте предполагаемого руководителя группы челнинских обнальщиков Дениса Окуня, наладившего этот криминальный бизнес в промышленных масштабах.
Центр тяжести криминального банкинга сместился с обнала на транзит. Наиболее известен «ландромат», с помощью которого из России через Молдавию и Латвию были выведены десятки миллиардов долларов. В этой схеме «засветились» многие российские и иностранные банки.
По мере отзывов лицензий происходит переток криминальных банкиров из банков с отозванными лицензиями в новые. С криминальными владельцами перетекают во вновь приобретенные банки их команды. Примером такого заражения банковского сектора является деятельность известных «серийных» банкиров Алексея Алякина («Пушкино», «Кедр», Маст-Банк, Юникорбанк, «Окский» и др.) и Анатолия Мотылева («Глобэкс», «Российский кредит» и др.).
Так что лечение банковского сектора путем отзыва лицензий столь же неэффективно, как лечение рака хирургическим путем. Ибо метастазы распространяются по всему телу.
Пока сражались с малыми и средними банками, проглядели неконтролируемый рост крупных. Например, за период нынешнего кризиса, с 1 декабря 2014 года по 1 мая 2017 года активы банка «Югра» увеличились в три раза — на 216 млрд рублей. При этом активы банковского сектора страны за этот период выросли только на 11,4%.
Что общего между банковской системы России и сыром? «Дырки». Они в большом количестве возникли в ходе двух последних кризисов. И появляются в самых неожиданных банках. Например, мало кто ожидал такой размер «дыры» во внешне вполне благополучных «Пересвете» (103,6 млрд рублей) и Татфондбанке (96,7 млрд рублей). Многие банки являются юридической оболочкой «дыры». Но это выясняется, как правило, только после прихода временной администрации.