Трансформация брака. Как будут меняться формы совместной жизни
Принято говорить об атомизации общества, распаде традиционных связей, быстроте изменений. В ряде футуристических прогнозов семья выглядит обреченным институтом, пережитком прежних укладов, основанном на дефиците ресурсов. Предполагается, что для людей, у которых нет необходимости кооперировать усилия для выживания, необходимость в семье отмирает, она даже мешает комфорту частного существования. Оппоненты возражают: при высоких скоростях общественных изменений человеку нужна более-менее стабильная среда, которая выступает противовесом такой динамике, не позволяет сознанию полностью перейти в клиповый формат. Иными словами, нужно укрытие.
Как говорят психологи, на биологическом уровне текущую ситуацию можно описать через конфликт дофамина (гормона, отвечающего за удовольствие) и окситоцина, влияющего на чувство привязанности и спокойствия рядом с партнером. Поскольку выработку окситоцина никакой прогресс пока не отменил, люди будут тянуться друг к другу и образовывать стабильные связи, считают адепты семейных ценностей. По их мнению, семья может исчезнуть только после серьезных изменений уже на биологическом уровне, например, за счет резкого роста продолжительности жизни.
Но сохранение семьи в ее номинальном значении совершенно не исключает ее сущностной трансформации. Какие наметились здесь тенденции? Начнем с базового. В семье, как и в обществе в целом, имеет место замена небольшого количества сильных взаимодействий большим количеством слабых. Сильные взаимодействия отличаются тем, что в их основе находятся сверхличностные культурные пласты, связанные с традицией и укорененными в опыте поколений стереотипами. Набор моделей здесь очень ограничен, за счет этой ограниченности они могут описать и зафиксировать все ключевые линии поведения. Коротко это сводится к формуле «все так живут» или, в негативном варианте, «у тебя не как у людей». В качестве ключевого авторитета выступают «люди» — исходящее от обезличенной среды требование. Слабые взаимодействия строятся на личных предпочтениях, подхватываемых из потока, они вариативны и зависят от персонального вкуса, ускользают от типовых обобщений, от «людей».
Ключевые семейные коллизии последних десятилетий, приведшие к существенному росту разводов, связаны с тем, что произошли мощные культурные разломы и, как следствие, стереотипы разных культур наслоились друг на друга. Общество стало активно перенимать новые матрицы поведения, делая это в контексте новой экономической среды, при росте личной мобильности. С одной стороны, сохранялось давление традиционных культурных факторов, агентами которого выступало старшее поколение. С другой, происходило быстрое внедрение новых стереотипов, разрешение традиционных форм.
Сложившийся микс получился очень неустойчивым: люди подхватывали то один, то другой образец и стиль жизни, заявляли о правах, требовали обязательств, копировали какие-то глянцевые рецепты, создавали личные мифологии («если бы не ты, я уже давно летала бы на частном самолете»). Особую коннотацию приобрело классическое семейное выражение «ты мне всю жизнь испортил(а)». В большей мере уже имеется в виду не порча жизни как таковой, а закрытие более выгодных сценариев, упущенные возможности. Все это создавало избыточную хрупкость отношений, да и личной психики. Возрастали истероидность, нервозность, склонность к депрессиям. Фрустрированное сознание билось о нереализуемость фантазийных сценариев, возлагая за это вину на партнера. Особенно эти негативные моменты усиливались необходимостью публичной демонстрации счастья как критерия успеха, например, в социальных сетях.
Кстати, обратите внимание, насколько сложнее стали складываться отношения «родители и дети» внутри одного жизненного пространства. Сохраняя внешнее приличие, люди разных поколений все чаще стали испытывать сильное трение, им все сложнее становится находиться в одном пространстве. Поколенческий разрыв ощущается гораздо сильнее, потому что меняются не просто некоторые ценностные установки, а вся архитектура сознания: падает роль авторитета (не конкретного, а как явления), образца.
Конечно, серьезную роль сыграла скорость социальных изменений, за счет которых внутри семей стали возникать ценностные разрывы. Начиная примерно с одинаковых позиций, за короткий период времени члены семьи могли оказаться внутри принципиально разных ценностей, ориентироваться на принципиально разные жизненные маршруты. Семья становилась все менее замкнутой, защищенной от внешних воздействий, каждый ее член приносил из внешнего мира очередной апгрейд отношений. Даже если не удавалось самому реализовать более «красивый» сценарий, сам его образ, опыт окружающих или медийных персонажей, который мог казаться более успешным, приводил к внутренней травме. Жизнь стала слишком сценичной, ее захотелось именно играть. Человек современности гораздо более актер, чем он сам об этом догадывается.
И еще один базовый фактор — совпадение расцвета офисной культуры с ее карьерными лифтами, новым типом трудоголика и развития массы новых сервисов, снижающих зависимость от рутинных домашних процедур. Этот феномен повысил индивидуальные возможности и маневренность городского населения. Материально независимый офисный слой получил всю инфраструктуру для того, чтобы сделать самостоятельный быт комфортным без участия партнера. Возник целый класс людей, которые считают брак чем-то ненужным, либо откладывая его на период позднего деторождения, либо считая и само рождение ребенка недостаточным основанием для формализации отношении.
Разумеется, все эти особенности времени не привели к тотальному кризису брака. Люди женились, выходили замуж, рожали детей. Но они взрыхлили почву для модификации этого явления, особенно в крупных городах. Период вхождения в новую реальность так или иначе завершается, а с ним — внутренний конфликт культур. Традиция взорвана, пыль улеглась. Молодежь уже не травмирована особенностями переходного периода. Модель семьи, которая пунктирно намечается сегодня, отличается и от консервативной, и от переходной, которую мы видели в последнее время. Итак, что будет происходить с браком в перспективе?
Его значение расщепляется. С одной стороны, для значительной части людей он будет выполнять функцию символизации отношений. Когда отношения доходят до определенной стадии, они могут требовать некоторого ритуала, символической фиксации. Грубо говоря, «он меня любит настолько, что готов даже жениться». Вот это «даже» выступает здесь в роли жеста или манифестации. Такое ритуальное применение характерно для определенного типа сознания, не является повсеместным. Но оно будет всегда, потому что человеку свойственно создавать вокруг себя символический слой жизни.
Второе значение в том, что брак будет становиться платформой, на которой индивиду удобно развивать ряд взаимодействий в его конкретной ситуации. Происходит процесс, который я бы назвал «технологизацией брака». Под этим понятием нужно понимать тренд современной культуры на подхватывание института брака в качестве инструмента для решения текущих жизненных задач, обстоятельств «здесь и сейчас», с возможностью дальнейшего его отпускания, когда обстоятельства изменились. То есть лишение брака сущностной значимости, использование лишь формы, технологии взаимодействий — частное проявление идеологии ситуативности жизни.
Брак становится частным проявлением глобального культурного сдвига, суть которого я обозначил выше: сильные связи истончаются и заменяются большим количеством слабых, на которых человек играет, вроде струнного музыкального инструмента. В этой ситуации семья становится гораздо более открытой системой. Она не требует тотального доминирования в сфере личной жизни, перестает быть целью в себе. Она допускает индивидуальные стратегии своих членов, возможность гибкого сочетания личного и коллективного планов. Вокруг нее выстраивается паутина сетевых взаимодействий, а допусков и компромиссов становится гораздо больше. По сути это семья, которая живет не по принципу «мой дом — моя крепость», а интегрируется в сообщества очень условно, раздельная в себе единица. Например, стандартная дилемма «куда поехать в отпуск» раньше требовала консенсуса всех участников, а теперь допускает свободу выбора: не получилось договориться, каждый поехал туда, где ему нравится; через две недели вернулись на «платформу», обменялись впечатлениями, стали жить дальше.
Такая модель, конечно, лишает брак его привычной формальной оболочки. Но если мейнстрим общества в целом направлен на снижение роли институтов, установление персональных взаимодействий за счет платформ, блокчейна, уберизированных технологий, перехода на облачные, не зажатые жесткими иерархическими связями структуры, то вряд ли какая-то отдельная сфера жизни останется в своих прежних значениях. В этой ситуации человек не встраивает себя в предложенную ему культурную модель, а подбирает саму модель исходя из своего индивидуального вкуса.
Такие изменения могут привести к масштабным появлениям новых форм совместной жизни, совершенно непривычных для традиционной культуры. Семьи «выходного дня», гостевые браки, сложные личные переплетения внутри сообществ и так далее. Человек будет балансировать между свойственной большим городам тяге к одиночеству и попыткам найти комфортные социальные связи, которые необременительны для его психики. Он будет стремиться играть формами жизни так, чтобы не брать обязательств и поддерживать мобильность. Так будет проявлять себя гедонизм, зашитый в ткань современной культуры.
Здесь можно найти ряд преимуществ и ряд сложностей. Отношения становятся более прямыми, честными, искренними. Они не испытывают давления сильного стереотипа, который форматирует поведение в рамках нерациональных представлений: «так надо», «не позорься перед людьми», «всегда так жили» и тому подобное. Снижение давления повысит вариативность жизни. Новые формы разрушают браки пустые, выхолощенные изнутри, лишенные продуктивности, — просто оболочки. Ключевым фактором становится реальная близость, то есть психология отношений. Это, с одной стороны, хорошо, с другой — очень нестабильно.
При этом избыточная индивидуализация разрушает универсальные смыслы, которые являются важным связующим звеном. Не очень пока ясно, как в новой модели выстроить полноценное воспитание детей, распределить совместную собственность или как найти правильные балансы, чтобы отношения не стали соскальзывать в этически сомнительные формы и сексуальные перверсии. Интересно, как модифицируется феномен ревности, ведь новые культурные формы предполагают снижение контроля за партнером. Подобные изменения содержат ряд открытых вопросов. В ситуации развилок очень многое зависит от тех ориентиров, которые будет задавать массовая культура и от того, какие формы эти ориентиры будут принимать в процессе их практической адаптации.