Apple, психология и джинн из бутылки: о чем Уоррен Баффет рассказал инвесторам
Уоррен Баффет для Америки чуть ли не национальное достояние. С 1965 года его корпорация Berkshire Hathaway принесла суммарный годовой доход в размере 19,8% (по индексу S&P 500 показатель составляет 10,2%). Если сравнивать ценность этого бизнеса, то она в 140 раз выше того, что за прошедшие 59 лет можно было наторговать с акциями крупнейших компаний. Баффет является шестым богатейшим человеком в мире с состоянием в $133 млрд ― предприниматель обязался отдать его на благотворительность. Делясь своими соображениями об инвестициях и жизни (как он постоянно делает в ежегодных письмах акционерам и на живых встречах), Баффет мгновенно внушает доверие.
Как инвестировать в биржевые активы и вести бизнес (в этих начинаниях многие терпят фиаско из-за возникающих как всегда некстати чувств страха и жадности), он объясняет простым языком, и за это его прозвали «Оракулом из Омахи». Modus operandi Баффета заключается в том, чтобы найти бизнес, который нравится, обзавестись в нем долей и в идеале удерживать ее за собой всегда.
Ежегодная встреча акционеров Berkshire Hathaway в начале мая была для 93-летнего Баффета первой с тех пор, как в ноябре 2023 года в возрасте 99 лет скончался его ближайший соратник и вице-председатель Berkshire Hathaway Чарли Мангер. Было очевидно, что без своего ворчливого компаньона, так долго дополнявшего длинные выступления Баффета остротами и меткими фразочками, Уоррен ведет себя совершенно иначе. По ушедшему другу он определенно скучает. В какой-то момент, ответив на вопрос о генерации электричества в Юте, Баффет инстинктивно повернулся налево и произнес: «Чарли?» Того на месте не оказалось. В соседнем кресле сидел преемник инвестора Грег Абель ― президент, генеральный директор Berkshire Hathaway Energy, с 2018 года занимающий должность вице-президента в нестраховом подразделении головной компании.
Биржевые чудеса Баффета Forbes USA освещает с ноября 1969 года. Тогда была опубликована первая статья о нем под названием «Как Омаха покоряет Уолл-стрит». В те годы компания Баффета Buffett Partnership располагала активами на сумму $100 млн. Сегодня же бизнес Berkshire Hathaway стоит более $1 трлн.
С годами общая стратегия миллиардера трансформировалась преимущественно благодаря советам, которые давал Мангер. Карьера Баффета началась с монотонных инвестиций в дешевые акции, но настоящего успеха он впоследствии добился, будучи владельцем надежных акций по разумным ценам. Внушительные доли в легендарных корпорациях типа Coca-Cola (KO), American Express (AXP) и Apple (AAPL), а также в фирмах в полном владении холдинга вроде GEICO являются главными двигателями успеха Berkshire Hathaway в сфере инвестиций уже шесть десятилетий подряд.
На встрече в текущем году по комментариям Баффета о некоторых самых крупных его позициях можно было догадаться, насколько сильно он руководствуется при управлении активами принципами поведенческой психологии. С учетом долгих лет опыта многие решения успели стать чисто интуитивными.
В стенах Berkshire Hathaway вложения в стоимость бизнеса всегда определялись путем оценки уровня страха и жадности среди инвесторов. В 1964 году Баффет закупился ценными бумагами American Express после того, как одна из фирм, которую корпорация финансировала, попалась на махинациях с растительным маслом. На волне паники котировки American Express обрушились более чем на 50%, но позднее вернулись к прежней цене и, когда страхи развеялись, даже подскочили вверх. Акциями платежной системы Berkshire Hathaway владеет по сей день: их общая стоимость превышает $36 млрд, и за последние 50 лет прибыль с них составила не менее 25 966%. Еще одним примером того, как поведение инвесторов Баффет оборачивает себе в плюс, можно назвать $5 млрд, которые он в самый разгар финансового кризиса 2008-го вложил в Goldman Sachs.
Ниже приведены наиболее интересные выдержки со встречи акционеров Berkshire Hathaway 2024 года в Омахе. Особое внимание уделено тому, как поведенческая психология просматривается в случае с самыми крупными вложениями типа акций Apple ― на них сейчас приходится 43,3% от общего портфеля компании стоимостью $336,9 млрд.
За долгие годы Баффет и Мангер научились оценивать силу потребительских предпочтений. Особое внимание Баффет обратил на важность психологии и привел примеры того, как эти знания помогают принимать решения ему самому.
«Люди гадают, как я решил вложить кучу денег в Apple. Главным, в чем нам с Чарли пришлось много разбираться, было поведение потребителя. Это не означает, что мы думали, будто можем управлять магазином мебели или чем-то другим, но, купив сеть мебельных магазинов в Балтиморе, мы и правда узнали много нового. Мы быстро поняли, что это ошибка, однако допустив ее, осознали, что нужно тщательно продумывать процесс размещения капитала и моделировать поведение покупателей в будущем с универмагами и всевозможными аспектами, на которых мы особо не останавливались. Так что при этом мы кое-что узнали о поведении потребителя. И управлять универмагами мы не готовились.
Дальше был производитель See's Candies, который тоже преподал урок по потребительским предпочтениям. Делать сладости мы не умели. Мы много чего не знали вообще, но постоянно учились чему-то новому по ходу дела. Подобный опыт в самом широком смысле заставил нас разобраться в привычках потребителя применительно к продуктам Apple.
Кажется, психологи называют это апперцептивной массой. Появляется что-то новое, и на основе множества уже сделанных вами наблюдений и имеющихся знаний мышление оформляется в действия ― в случае с Apple довольно масштабные. Думаю, мой разум достиг своей апперцептивной массы, хотя я о ней ничего и не знаю. Зато я узнаю́ явление, когда оно со мной происходит.
Может быть, я приводил этот пример раньше, но, если общаешься с большинством людей и у них есть iPhone и второй автомобиль, который стоит $30 000–35 000, и ставишь их перед выбором — никогда больше не пользоваться iPhone или никогда больше не пользоваться второй машиной, то они отказываются от второй машины. В подобном ключе люди о покупках не думают, но я размышляю об их поведении — и так мы принимаем решения без опоры на знания.
Не знаю, наверное, в iPhone сидит какой-нибудь человечек или что-то еще. Понятия не имею, как это устроено, но понимаю, чтó это значит. Я понимаю, чтó это значит для людей, как они этим пользуются, и, по-моему, знаю о поведении потребителя достаточно, чтобы сделать вывод: это отличный продукт, возможно даже, лучший продукт в истории, и он приносит огромную выгоду.
На самом деле я видел это в GEICO, когда ездил туда в 1950-м. Я не знал, чтó именно вижу, но тем субботним днем [генеральный директор GEICO] Лоример Дэвидсон за четыре часа досконально объяснил мне суть страхования автомобилей. Я знал, что такое машина и что происходит в головах у людей. Мне было понятно, что покупать такое они не любят, но еще знал, что без страховки ездить нельзя, поэтому было довольно интересно. И потом он заполнил все пробелы в моей собственной голове, пока я там сидел субботним днем. Если можешь предложить кому-то отличный продукт дешевле, чем у других, и он нужен каждому без исключения, а бизнес будет прибыльный ― вложиться в такое всегда интересно.
Ни одна компания не ведет бизнес настолько глобально, как Coca-Cola. То есть их напиток предпочитают в 170–180 странах из 200. Это приблизительные оценки, сделанные несколько лет назад, но степень принятия по всему миру просто ошеломляющая».
Бекки Куик с телеканала CNBC отметила, что исходя из недавнего квартального отчета Berkshire Hathaway компания продала 115 млн акций Apple. Затем телеведущая зачитала вопрос от 27-летнего акционера из Малайзии: «В прошлом году вы говорили, что двумя долгосрочными позициями частичного владения для Berkshire являются Coca-Cola и American Express, и нередко подчеркивали преимущества этих надежных предприятий. В вашем свежем письме акционерам я заметил, чтобы вы исключили из этой категории Apple. Изменился ли у вас или вашего портфельного менеджера взгляд на экономическую сторону бизнеса Apple или его привлекательность в качестве объекта капиталовложений с момента первых инвестиций в 2016 году?»
«Нет, но мы продали ценные бумаги, и, полагаю, в конце года крайне вероятно, что обыкновенные акции Apple станут самым крупным активом в нашем арсенале. Для меня и Чарли такие активы были полноценным бизнесом, поэтому когда у нас есть Dairy Queen или что угодно еще, мы рассматриваем актив как предприятие. Когда мы работаем с Coca-Cola или American Express ― для нас это тоже бизнес.
При этом имеется разница по налогам и множеству других аспектов, однако в плане вложения денег мы всегда смотрим на любые акции как на компанию, и предсказывать состояние рынка мы не в состоянии и не беремся.
Фондовым рынком я заинтересовался очень рано, и меня он сильно увлек. Зря времени я не терял, потому как читал каждую книгу и все остальное. Наконец, в Линкольне (штат Небраска) я раздобыл экземпляр «Разумного инвестора», и там говорилось намного красивее, чем мог бы сказать я сам: если рассматривать акции как бизнес и воспринимать рынок не как свод инструкций, а как полезный ресурс, то со временем можно начать ориентироваться куда лучше, чем если разглядывать таблицы и слушать тех, кто рассказывает про плавающие средние значения, читать заявления и тому подобное. Тогда это было для меня логично, хотя с годами все изменилось, но классический принцип был изложен в той книге Бена Грэма, которую я купил за пару долларов. Затем присоединился Чарли, рассказав мне, как реализовать идею еще лучше, и это уже история о том, почему мы владеем активами American Express ― замечательный бизнес. У нас есть Coca-Cola (тоже замечательная компания), и у нас есть Apple (еще лучше).
Если не случится чего-то действительно экстраординарного, то, когда организация перейдет в руки [вице-президента Berkshire Hathaway] Грега [Абеля], у нас будут и Apple, и American Express, и Coca-Cola. Нашим крупнейшим капиталовложением будет Apple, но я не возражаю и против того, чтобы в нынешних условиях наращивать долю наличных средств. Думаю, если посмотреть на доступные альтернативы, фондовые рынки и на текущее положение дел в мире, для нас это довольно привлекательно».
Баффет добавил, что стремление к продаже части активов Apple в собственности Berkshire Hathaway отчасти обусловлено исторически низкими ставками налога на прибыль предприятий.
«Почти все, кого я знаю, бросают много сил на то, чтобы не платить налоги, и я считаю, что так и должно быть. Но мы в Berkshire Hathaway платить налоги не против и с прибыли от Apple перечисляем 21% федеральным властям. Не так давно ставка была 35%, а в прошлом на моей памяти достигала вообще 52%. Федеральному правительству принадлежит часть заработка с нашего бизнеса. Они не держат активы, но им принадлежит процент с дохода, и они могут поменять его в любой момент. В настоящее время их планка установлена на уровне 21%.
Я бы сказал, что нынешней налоговой политике сопротивляться бесполезно, и не исключаю повышения налогов. Если правительству захочется брать из вашего, моего заработка, доходов Berkshire бóльшую долю — они это могут, и в один прекрасный день они, вероятно, решат, что бюджетный дефицит не должен быть настолько велик, поскольку это обернется серьезными последствиями, а желания увеличивать расходы у них нет. И в итоге они придут к тому, чтобы взимать более высокий процент с наших с вами заработков — и мы будем платить.
В Berkshire мы всегда надеемся платить существенные суммы федеральных налогов. Мы считаем, что так справедливо. Если бы мы выслали чек, как в прошлом году, то тогда мы бы заплатили федеральному правительству США свыше $5 млрд, и если бы то же самое сделали 800 других компаний, то никому в Соединенных Штатах не пришлось бы платить ни цента федеральных налогов, будь то налог на доходы, социальное страхование или недвижимость. Мне выписать такой чек совсем нетрудно. Я очень надеюсь, что при всем при том, что Америка для всех вас сделала, переживать из-за нашего подхода не стоит, и если я делаю это при нынешних 21%, а потом процент увеличится, не думаю, что кто-то будет сильно возражать против продажи небольшой доли Apple в этом году».
Berkshire Hathaway держит $189 млрд в виде наличных средств и краткосрочных ценных бумаг, которые можно вложить в акции. Баффета спросили, почему он не вкладывает огромные свободные ресурсы в приобретение долей бизнеса.
«Мне кажется, никто из сидящих за этим столом понятия не имеет, как использовать их эффективно, поэтому мы их не используем. Не задействуем их сейчас при 5,4% (краткосрочная ставка по казначейским векселям), и не собираемся реализовывать, даже если бы был 1%. Только не говорите Федеральному резерву.
Мы меняем мнение, если нам нравится предложение. В самом деле, если бы где-нибудь, например, в Японии была компания стоимостью $30 млн или $40 млн, у нас была бы отличная прибыль с доли в бизнесе. Если бы я увидел такое сегодня, непременно купил бы для Berkshire. Не то чтобы я объявил голодовку или что-то в этом роде. Просто сейчас не видно ничего по-настоящему привлекательного. Что-то может поменяться, и если такое произойдет, мы непременно узнаем».
На фондовом рынке Китая наблюдается спад. За прошедшие три года прибыль по биржевому индексу FTSE China A50 упала на 36%. Баффета спросили о его аппетите к инвестициям в компании, базирующиеся в Китае и Гонконге, и он заявил, что огромные возможности выхода на международный рынок предоставляют фирмы из США.
«Наши основные инвестиции всегда будут в Соединенных Штатах. American Express работает по всему миру, и ни одна компания не ведет бизнес в настолько глобальных масштабах, как Coca-Cola. По моему мнению, степень освоения этого бренда во всех странах не сравнится почти ни с чем.
Пять лет назад мы взяли на себя обязательства в Японии, и это было чрезвычайно интересно. В 2020 году холдинг раскрыл информацию о том, что владеет долями в пяти японских трейдинговых фирмах — Sumitomo, Mitsubishi, Mitsui, Itochu и Marubeni. Мы купили все очень быстро. Прошел еще год, и у нас появилось несколько процентов активов в пяти очень больших компаниях, но инвестициями за пределами США мы, как правило, не занимаемся, хотя участвуем в мировой экономике через другие организации.
Я хорошо понимаю правила в Соединенных Штатах, знаю слабые и сильные места, какими бы они ни были. В случае с другими экономиками такого чувства у меня нет. Я не сильно проникаюсь другими культурами, и самое главное для меня ― то, что мне и не нужно, ведь я живу не в какой-нибудь крошечной стране с маленькой экономикой. Я работаю на и без того крупном рынке, который начинался с половины процента мирового населения, но потом в чрезвычайно короткий период времени стал источником свыше 20% общемирового товарооборота.
Мы будем ориентироваться на Америку. Если затеем что-нибудь грандиозное, то, скорее всего, это будет в Соединенных Штатах. Я в курсе происходящего на большинстве рынков, но, думаю, вероятность того, что мы возьмем на себя большие обязательства практически в любой другой стране, очень мала, хоть мы и не исключаем этого полностью. Я крайне уверен в наших позициях в Японии, но мы полагаем, что избежать по-настоящему горьких ошибок нам гораздо проще в Соединенных Штатах, нежели во многих других странах».
Баффета спросили о том, как появление генеративного искусственного интеллекта отразится на мире инвестиций и жизни людей в целом. ИИ он сравнил с разработкой атомной бомбы.
«Об ИИ я ничего не знаю, но это не означает, что я отрицаю его существование, значимость и так далее. В прошлом году я говорил, что мы выпустили джинна из бутылки, когда разрабатывали ядерное оружие, и в последнее время этот джинн творит ужасные вещи. Его мощь меня очень сильно пугает, и я не знаю, как его загнать обратно в бутылку. С ИИ похожая история.
Он уже вылезает наружу, и ситуация нешуточная ― кто-нибудь это все равно сделает. Можно жалеть, что этого джинна вообще выпустили, или стремиться делать с его помощью замечательные вещи. Я определенно не тот человек, кто может это оценить, и я, вероятно, не был бы тем человеком, который смог бы оценить во время Второй мировой войны испытание Штатами бомбы на 20 000 т, которая, по нашему мнению, была совершенно необходима США. А еще у нас был Эдмунд Теллер, мне кажется, наравне с Эйнштейном сказавший, что атмосферу можно зажечь так, что никакой цивилизации больше не будет. Мы решили выпустить джинна из бутылки, и он непосредственную задачу выполнил, но изменится ли от этого будущее человечества? Узнаем позже.
Теперь что касается искусственного интеллекта. У меня был один случай, который заставил понервничать. Относительно недавно я собственными глазами увидел на экране изображение ― это был я, голос тоже мой и одежда, которую я обычно ношу. Жена и дочь подлога даже не заметили бы, и это изображение говорило то, чего я сам никогда не сказал бы. Поэтому, когда речь идет о потенциале оббирать людей, если вы умеете воссоздавать реалистичные изображения, которые говорят, мол, я твоя дочь, только что попала в аварию, мне нужны деньги, переведи на счет $50 000 — аферисты в Америке всегда были заметным явлением. Но если бы я интересовался инвестициями в мошеннические схемы, то меня бы это точно заинтересовало. Эта индустрия будет самой быстрорастущей в истории. Разумеется, потенциал к хорошим вещам у ИИ тоже имеется, но я не могу объяснить, как мир его реализует, потому что мы до сих пор никак не проработали случившееся с ядерным джинном. Как полный дилетант в этом вопросе я считаю, что у этой технологии есть огромный потенциал на благо и огромный потенциал во вред. Просто не знаю, как все сложится».
Единственным моментом, когда Баффет выглядел так, будто пытался подавить нахлынувшие эмоции, был, когда молодой акционер спросил у него: «Если бы у вас выдался еще один день с Чарли, чем бы вы занялись?»
«Интересный вопрос <...> Чарли любил узнавать новое. Ему много чего нравилось ― он был куда многограннее меня, но я не испытывал желания расширять фокус, как он, а у него не было особого стремления сужать его, как я.
Знаете, нам нравилось заниматься чем угодно: мы вместе играли в гольф, вместе играли в теннис, делали вместе абсолютно все. Вам такое, наверное, может показаться интересным. Не менее весело (в какой-то степени даже более) нам было, когда что-нибудь не получалось, ведь тогда ради решения проблемы нам приходилось работать и работать. В каком-то смысле веселее продираться вместе с партнером через трудности, чем просто сидеть и наблюдать за тем, как идея десятилетней давности приносит все больше и больше прибыли.
Но ему удалось меня обставить. Он дожил до 99,9 лет. Из нас двоих он публично говорил, что ни дня в своей жизни не занимался спортом, за исключением разве что обязательной подготовки в армии. Он ни разу добровольно не занимался физическими нагрузками, не задумывался, чтó он ест. Чарли интересовало куда больше вещей, чем меня, но мы никогда друг в друге не сомневались — точка. Так что, если бы у меня был с ним еще один день, мы бы, наверное, делали все то же самое, что делали раньше ― другого нам и не нужно.
Не знать, когда тебя больше не станет, в какой день ты умрешь ― это большое преимущество. Чарли всегда говорил: «Только скажи мне, где я умру, и туда я больше ни ногой». Правда в том, что мысленно он был везде, и в 99 лет он не только интересовался миром, но и мир интересовался им. Познакомиться с Чарли хотелось всем, а ему было в радость с каждым пообщаться. На моей памяти единственным таким человеком был только Далай-лама. Не знаю, было ли у них еще что-то общее, но Чарли всегда жил так, как хотел, и говорил то, что хотел сказать. Ему нравилось быть на первых ролях.
Не могу вспомнить ни одного раза, когда он сердился на меня или я на него — такого просто не было. Было весело набирать его по телефону во времена, когда звонки на большие расстояния были еще дорогими, а разговаривали мы каждый день и подолгу. Мы не переставали учиться, и нам нравилось узнавать новое вместе, но знаете, мы понемногу умнели, потому как с течением лет совершали собственные ошибки и усваивали уроки. То, что в данном отношении мы находились на одной волне, означало, что мир был нам все еще интересен, причем ему стукнуло уже 99, а мне ― 93.
Иногда на этих встречах меня или Чарли спрашивали: если бы вы могли пообедать с одним человеком, жившим в последние 2000 лет, с кем бы вы встретились? Чарли говорил, что всех уже повстречал, потому что прочел о них все книги. То есть он избавил себя от необходимости ходить с ними по ресторанам. Он просто зашел через книгу и встретился с Бен[джамин]ом Франклином. Не пришлось даже никуда ехать.
Вопрос интересный. Вы сами должны задуматься, а с кем провести последний день жизни хотелось бы вам, и разобраться, где этого человека найти ― или просто встретиться завтра же и видеться как можно чаще, ведь к чему ждать до последнего дня? И не теряйте время зря с остальными».
Баффет обеспечил умопомрачительные суммы денег не только себе, но и тысячам акционеров Berkshire Hathaway. Все свое богатство инвестор обязался отдать на благотворительность и дал вкладчикам компании возможность выделять крупные суммы на конкретные проекты по собственному усмотрению. В одном короткометражном фильме рассказывается, как доктор Рут Готтесман продала ценные бумаги холдинга на $1 млрд, чтобы бессрочно сделать бесплатным обучение в Медицинском колледже Альберта Эйнштейна.
«Нулей у нее могло быть и больше, но она воплощает собой добрую часть акционеров Berkshire Hathaway. Рут Готтесман выделила $1 млрд колледжу Альберта Эйнштейна, чтобы позаботиться обо всех нас ― вот почему Чарли и мне настолько приятно управлять Berkshire.
По всей Америке существуют самые разные состоятельные публичные компании, и конечно же, бывают случаи, когда в какой-нибудь семье один человек заработал крупную сумму денег и перечисляет их на благотворительность (или преимущественно на нее) ― например, семья Уолтонов из Walmart, и то же самое сделал Билл Гейтс в Microsoft. В Berkshire необычно то, что по всем штатам весьма значительно число акционеров, пожертвовавших местным благотворительным фондам не менее $100 млн, причем люди об этом, как правило, не знают. Я думаю, что это во много раз больше, чем у любой другой публичной компании в стране.
Вряд ли вы найдете компанию, в которой группа не связанных друг с другом акционеров делает так же, как несколько недель тому назад сделала Рут ― она обменяла небольшой лист бумаги, который держала у себя пять десятков лет, и при этом неплохо живет сама. Такие люди ни в чем не отказывают собственной семье, но не чувствуют нужды создавать династию или что-то в этом роде, поэтому отдают средства обществу ― многие анонимно. Так делают во многих штатах.
Людей у нас предостаточно, и со временем их будет только больше. Конечно, это должны были быть те, кто добился успеха в раннем возрасте, либо их родители и деды, но все они жили достойной жизнью. Они ни в чем себя не обделяли. У них есть дополнительное жилье, а люди знают их лично, но то, что удалось заработать и накопить, они решают отдать на благое дело. Они отказывали себе в потреблении. В этом и есть суть сбережений ― это потребление, отложенное на потом.
Все это заставляет снова поверить в людей, в то, что они откладывают собственное потребление внутри семьи целыми десятилетиями, а потом появляется возможность что-то сделать — и шансом пользуются. Мне кажется, может быть 150 человек, ведущих различный образ жизни, причем они талантливы и самобытны ― а еще мечтают стать врачами и не залезать ради этого в большие долги, ситуации бывают самые разные. Вы ― уникальная группа акционеров среди публичных компаний, в том смысле, что вы, насколько мне известно, отложили собственное потребление, но все равно жили достойно и решили помогать другим. На это уходит много лет, однако в итоге затея может обернуться чем-то очень существенным. Рут лишь взглянула на лист бумаги ― это была квитанция на будущую реализацию потенциала для остальных. Она сказала, что вместо выгоды лично для нее это будет шанс для большой череды людей на десятки и десятки лет вперед.
Большое вам спасибо за то, что пришли. Надеюсь, в следующем году придете не только вы, но и я тоже».