Я прочла про вас, что о мотоцикле вы мечтали, но долго не могли его себе позволить. Судя по всему, ситуация исправилась.
А.Н.: Это мечта из детства. Тогда я пытался по запчастям собрать мотоцикл «Днепр» в гараже. Но как только собрал, родители его сразу же продали, я на нем ни разу не проехал. Они были против таких развлечений на тот момент. Потом всякий раз, когда я собирался купить мотоцикл, по дороге встречал какую-нибудь некрасивую аварию и откладывал. Уже в Агентстве стратегических инициатив (АСИ) был момент, когда я очень нервничал, и тогда я решил купить мотоцикл в подарок жене, на ее день рождения. Нужен был какой-то повод, и я сказал: «Я тебе его покупаю». Она, кстати, тоже научилась и ездит иногда. Мы нечасто вместе ездим, жена работает еще больше меня. Она врач, хирург, сильно устает, так что в основном я катаюсь с друзьями.
А у вас с друзьями есть какая-то символика, кредо, не побоюсь этого слова?
А.Н.: У нас есть неформальный клуб, конечно. Он называется Bad Boyz Moscow. Давно придуманное название. Честно говоря, я выбирал клуб не по названию, а потому, что мои друзья в этом клубе были.
А что значит быть членом клуба?
А.Н.: У меня лайт-вариант клубной жизни. Но была классная история, я ездил в Подмосковье — у АСИ было небольшое мероприятие, нужно было выступить перед коллегами. Я неудачно поставил мотоцикл, и он начал заваливаться. Совершенно случайно человек ехал мимо, увидел мой пояс, понял, что он тоже из этого клуба, позвонил, спросил, чей это мотоцикл. В итоге мне позвонили 10 человек и сказали: «Андрей, дойди туда-то и поправь». Было приятно очень.
А кто с вами в этом клубе? Серьезные люди?
А.Н.: Разные люди. Кто-то из администрации, кто-то из госбанка, кто-то из частного бизнеса, то есть работа в определенном месте не критерий поступления в клуб. Для меня это не способ наращивания связей абсолютно.
А вы были с Путиным во время его знаменитого заезда? Он же председатель наблюдательного совета АСИ.
А.Н.: На треке в Ялте? У меня все позже началось. А это было в 2010 году. Много ли с тех пор людей село на мотоцикл? Мне кажется, это никак не связано на самом деле. Вот честно вам скажу, потому что настолько на разной технике люди катаются. Разные культуры у тех, кто любит ездить на больших мотоциклах, и тех, кто катается по городу. Те, кто ездит по городу, делают это очень быстро, а кто-то любит более спокойную езду.
А вы как?
А.Н.: На «Харлее» — спокойно, на BMW — быстро. «Харлей» для города, он без стекла, на нем быстро не поездишь. А BMW у меня большой, круизный, он как раз для дальних поездок, удобен для поездок в дождь. В стране, кстати, появились хорошие дороги, поэтому можно ездить.
Клубы конкурируют? Я читала, как самый известный байкерский клуб публично жалуется на другой. Сетует на американское влияние и так далее.
А.Н.: Мне кажется, байкеры — люди дружелюбные. Вот вы, когда едете на машине, не приветствуете же машину, которая едет вам навстречу, не машете рукой? А мотоциклисты это делают, и, если ты остановился на обочине, скорее всего, обязательно подъедут и спросят, нет ли у тебя каких-нибудь проблем, не обращая внимания на то, в каком ты клубе и так далее. Клуб — это просто объединение людей, которые любят мотоциклы, хотя у нас они все разные как раз.
А в каких отношениях ваш клуб с «Ночными волками», с Хирургом?
А.Н.: В общем, особо ни в каких. Мы знакомы, но я больше с ним по работе сталкивался. Мы в свое время пытались разбираться в том, что малому бизнесу мешает в Крыму и как ему перейти на российское право, например. Много ездили туда, и я там с Хирургом познакомился.
Он своими какими-то делами занимался, я — своими. Ну и ездим с ними, когда они делают весенний заезд, открытие сезона. Мы к ним пристраиваемся тоже, нас там много. Как они пришли в политику? Это была позиция клуба, позиция Хирурга. Но считать байкеров политическим ресурсом — это как говорить, что автомобилисты стали политической силой. Была группа товарищей, которая начала заниматься политикой, а большинство людей как ездило на дачу, так и ездит. В принципе у мотоциклистов то же самое. Есть Хирург, есть «Ночные волки», у которых четкая позиция, и она у меня лично, как у человека, вызывает уважение большое, но при этом большинство мотоциклистов катаются просто — и все.
Расскажите, пожалуйста, немного о себе.
А.Н.: Родился в Москве, вырос на Урале, в небольшом городке промышленном — Миассе, я там жил с 2 до 16 лет. Отец очень долго работал на Уральском автомобильном заводе. Родители познакомились здесь, в Москве, в бывшем Московском институте управления им. Орджоникидзе, сейчас Государственный университет управления. Они там учились, папа — на машиностроении, мама — на городском коммунальном хозяйстве. Отец работал на заводе, мама — в муниципалитете, потом отец занимался бизнесом какое-то время, сейчас они оба на пенсии. Папа живет на Урале, мама — здесь. Мама последние несколько лет работала в Минэкономразвития, в одном из отделов. Тогда были нацпроекты, и им был интересен человек, который эту ситуацию видит как бы снизу немножко. Она не была там начальником, работала просто специалистом.
То есть вы пошли в госуправление по стопам родителей?
А.Н.: Родители сказали, что в принципе готовы содержать меня при условии поступления в любой из тогдашних четырех перспективных вузов. Это были Финансовая академия, МГИМО, Плехановская академия и ГУУ. Высшая школа экономики тогда еще поднималась. Я проехал по всем четырем, мне ГУУ понравился больше. Мне показалось, что в МГИМО много снобов.
А что было дальше?
А.Н.: У меня было две стажировки. Одна в Госдуме, на втором курсе в 1998 году — эти три месяца как раз работало правительство Кириенко. Я был в комитете у Лукина, он тогда возглавлял Комитет по международным делам. Я ему помогал печатать, бумажки носить, кофе заваривать и т. д. А дипломная практика — в администрации президента, тогда только появились полпредства, и я попал к полпреду Южного федерального округа генералу Казанцеву, тогда как раз закончилась война. Понятно, что делает практикант: опять же кофе заваривает, бумажки носит. Но это было, конечно, фантастически интересное время. Я помню, как Ахмат Кадыров приехал. Первый раз, собственно, его Казанцев привез, и он первый раз поехал встречаться с начальником. Тем не менее в администрации я не остался.
Почему? Не было мест?
А.Н.: Да, у них не было штатного места никакого, а у меня не было денег, чтобы бесплатно работать, нужно было что-то зарабатывать. Годик я работал директором по развитию сети «Теремок», русские блины. Тогда это было четыре вагончика. А Миша Гончаров, который теперь этим всем владеет, — совершенно фантастический с точки зрения драйва, классный русский предприниматель. Я должен был договариваться с управами, чтобы они разрешали новые вагончики поставить, подключать вагончики к сети. Ну то есть директор по развитию.
Занимались мелким GR.
А.Н.: Тетки в управах очень любили эти блины. Воспоминания об этом годе — как я с пакетами блинов и с русским квасом пешком иду в управу, зима. А потом я познакомился с людьми, с которыми 10 лет и проработал вместе. С Сергеем Фахретдиновым прежде всего. Сейчас он член Общественной палаты, а тогда у них появился в Уфе первый завод по производству стекловолокна. Он мне тогда сказал: «Андрей, приходи, займись чем тебе интересно. Давай сделаем торговый дом, попробуем развивать сбыт». Мы зарегистрировали торговый дом, сколько-то времени я работал в нем один, потом два человека было, потом три, и мы стали смотреть, что этот завод производит (а он был убыточный). Помните, стекловата, вот эти трубы коммунальные, обмотанные тряпками. Около нуля или минус 10% была у нас маржинальность. Чтобы выжить при отрицательной доходности, начальство не вкладывалось в ремонт, и постепенно завод тихо разрушался. И мы стали искать, что же можно там такого найти интересного, познакомились с людьми из газпромовской науки и попали в программу капремонта «Газпрома». Наши материалы использовались, и мы получили стабильного поставщика.
Все 10 лет мы просто развивали бизнес — это были синтетики, это были дороги, это было еще что-то. Потом появился второй завод, тверской. Когда я приходил туда, оборот был примерно 10 млн у всего этого хозяйства, а уходил уже при $200 млн. Потом мы превратились, по сути, в управляющую компанию. В России очень маленький рынок стекловолокна, композитов, и на этом маленьком рынке мы стали занимать примерно половину. У нас стали возникать вопросы, связанные с кадрами, с наукой, чем-то еще. И я подумал, а почему государство никак нас не видит и не слышит и почему бы как-то с этим не поработать.
И вы пошли к государству?
А.Н.: Я ходил в Минпром, тогда у них композитами никто не занимался, они сказали: это не наша тема. Ходил в Минэк, там были люди «ТехноМеда» небезызвестного, мне сказали: несмотря на вашу половину рынка, у нас тут есть своя компания людей, в которых мы верим, которых будем развивать, вы нам неинтересны. И тут появляется АСИ, Владимир Владимирович об этом заявляет, говорит, что вот будет конкурс, первые четыре человека станут директорами АСИ, следующие 50 войдут в экспертный совет. У меня появляется умная мысль, что дай-ка я подам заявку и войду в экспертный совет, и будет возможность что-то по нашей теме вносить... Вся эта история начала развиваться быстро, и буквально за две недели она так резко провернулась, что я попал в список финалистов неожиданно для себя.
Это какая-то история про… Золушку буквально. Вы, значит, были просто человеком с улицы?
А.Н.: Ну, конечно, я совсем уж не был человеком с улицы, я был членом «Деловой России», я знал Бориса Титова. Хотя знал ли он меня — вопрос, то есть таких, как я, было много. Сначала нас отбирала экспертная группа, 200 человек. Потом Андрей Рэмович Белоусов и Эльвира Сахипзадовна Набиуллина человек 20–30 отобрали на финальный конкурс. А потом президент принимал решение. Тогда еще премьер. Я к власти эти 10 лет не имел никакого отношения.
Это, кажется, был период быстрого карьерного лифта во власти. Холманских стал полпредом…
А.Н.: Да, было очень много приличных людей, которые тогда попали во власть. Саша Бречалов, который сейчас Общественную палату возглавляет, он тоже, в общем-то, в банке работал. Саша Галушка возглавил «Деловую Россию» очень быстро, и сейчас министр, все примерно в одно время было.
Вы предприниматель, который ушел в госструктуру.
А.Н.: Я менеджер скорее. Я был миноритарным акционером во всей истории, моя доля появилась у меня за управленческий вклад.
Вы, очевидно, думали о государственной карьере еще со времен практики в администрации президента?
А.Н.: К моменту перехода в АСИ уже не задумывался, мне все очень нравилось. Наш завод в Уфе очень похож был на ткацкую фабрику из фильма «Москва слезам не верит», то есть 1970-е годы, ткацкие станки и станки для стекловолокна — они были очень похожи. Огромный цех с тетками-ткачихами и со станками. И когда ты все это меняешь на крутое немецкое оборудование — и это очень классно в бизнесе, — ты можешь сразу увидеть плоды своего труда. Я никогда не думал о большой карьере во власти. Я хотел быть хорошим управленцем.
Но вам комфортно быть теперь государственным человеком. Вы, очевидно, разделяете позицию государства по ключевым политическим вопросам.
А.Н.: Конечно. Я первый раз сходил на пропрезидентский митинг в Лужники — это вообще первый раз со мной было, не считая демонстраций в детстве. И для меня был вопрос: я хочу или не хочу. И я понял: либо я разделяю эти позиции, и тогда имеет смысл работать, а если не разделяю каких-то ценностей, тогда лучше себя не обманывать и заниматься чем-то другим. И в Лужники я ходил как гражданин поддерживать президента. Меня туда на автобусе никто не привозил.
Считалось, что Агентство стратегических инициатив организовали как структуру, конкурирующую с «инновациями Медведева». То есть чтобы был дублер у этой повестки.
А.Н.: Ну, это неправда, на самом деле. Я не могу сказать, поскольку не участвовал в создании АСИ, какие были политтехнологические резоны во всей этой истории, и меня это, честно говоря, совершенно не интересовало. Меня интересовала как менеджера задача, которая передо мной стояла.
А какая перед вами стояла задача?
А.Н.: Как это сформулировал президент, надо было создать институт развития для людей. Не для отраслей, как, допустим, «Сколково», а для определенной категории людей, понять, что им нужно. И мне было сначала не очень ясно, что из этого следует, а потом стало ясно. Деятельность наша разбита по четырем блокам. Новый бизнес — мы не даем денег, а разбираемся с административными ограничителями; все, что касается образования (мы, например, помогли устроить в России Worldskills — соревнования по рабочим профессиям); социальные проекты — частные детские сады, дома престарелых. И инвестклимат.
Непросто вам с ним сейчас.
А.Н.: Смотрите, вот если убрать политику.
А как ее убрать?
А.Н.: Политику, эмоции. Инвестклимат во всем мире измеряется одним из наиболее применимых индексов — Doing Business, его делает Всемирный банк. Когда мы начали этим заниматься, были 124-е из 170 стран, а сейчас мы 62-е.
Ну как скажете. Значит, с климатом у нас все хорошо.
А.Н.: Ну мы же говорим не о том, что в голове. А о том, что реально мешает бизнесу.
Насколько Путину интересен проект АСИ?
А.Н.: Мне сложно оценивать. Набсоветы проходят регулярно, президент слушает, интересуется, что-то говорит. Много из того, что обсуждается на повестке набсоветов, звучало потом и в послании, и в питерской речи.
У вас есть ощущение, что вы занимаетесь чем-то полезным, а не бессмысленным?
А. Н.: Да, абсолютно.