Увлечь за 100 слов: зачем Борхес, Кафка и Хемингуэй писали короткие рассказы

Пари Хемингуэя

«Продаются детские ботиночки. Неношеные». Это знаменитый рассказ Хемингуэя из шести слов. Завершенная маленькая трагедия. Существуют несколько (куда более длинных) историй относительно того, как появился этот текст. Согласно одной из версий, на каком-то литературном обеде Хемингуэй выиграл пари, придумав этот слезоточивый рассказ и записав его на салфетке. По другой же версии, Хемингуэй никогда этого не писал, а вся история сфабрикована его литературным агентом. Как бы там ни было, эта легенда — отличный пример того, как с помощью немногих слов можно достичь очень многого, и потому она в чем-то сродни блербам. Она демонстрирует не только силу и красоту лаконичности, но также и то, как наш мозг откликается на историю, заполняя пробелы и выстраивая целый ряд воображаемых событий, окутывая плотью голый скелет.

Искусство изложения историй, при которых используется минимум слов — такие произведения еще называют флэш-фикшн или малой прозой, — восходит к древним басням, при этом оно удивительным образом совпадает с нынешней эпохой, с феноменом «твиттературы», когда история должна быть не длиннее 280 знаков. Твиттература затягивает в кроличью нору, ведущую в лилипутский мир маленьких радостей. Оказывается, многие другие писатели тоже придумывали шестисловные истории вроде хемингуэевской, причем были они скорее остроумными, чем удручающе-печальными:

«Мечтала о нем. Получила его. Дерьмо». Маргарет Этвуд

«Легко. Просто поднесите спичку». Урсула Ле Гуин

«Времени. Я неожиданно изобрел машину». Алан Мур

Якобы написанный Хемингуэем рассказ породил также жанр «шестисловных мемуаров», некоторые из которых были опубликованы в книге «Не совсем то, что я планировал»90. В ней есть такие перлы, как мемуары Джойс Кэрол Оутс: «Лучшая месть — прекрасная жизнь без тебя», или Джоан Риверс: «Лжецы. Удаление матки не улучшает секс».

В 2020 году New York Times попросила читателей поделиться шестисловными мемуарами о пандемии коронавируса. В том, что прислали в редакцию, преобладал ироничный, а порой и трогательный взгляд на время локдауна: «Не лучшее время для открытых браков», «Прочел все имеющиеся в доме книги», «Установил социальную дистанцию между собой и холодильником», «Мир никогда не казался таким маленьким».

Такая «сжатая» литература — это игра, вот почему ею так увлекаются авторы научной фантастики и фэнтези, вроде Колина Гринлэнда, который придумал мини-рассказ из восьми слов: «Пришельцы, замаскированные под пишущие машинки? Никогда не слыхал...» Или «самый короткий ужастик в мире», которого я в детстве боялась: «Последний человек на Земле сидел в комнате. Раздался стук в дверь». Я думала, что это обычная детская страшилка, и только много лет спустя узнала, что у нее есть автор — самый настоящий писатель Фредерик Браун, который писал мистические истории.

Поклонником такой малой прозы был Хорхе Луис Борхес, чья фантазия уносила его в загадочные миры. Вместе со своим соотечественником Адольфо Биой Касаресом он придумал рассказ из одиннадцати слов: «Незнакомец взбирался по темной лестнице: тик-так, тик-так, тик-так». Ощущение тревоги, а затем — повторы, предполагающие бесконечный кошмар.

Но, как оказалось, эти изысканные миниатюрки — лишь закуска. Существуют и другие виды малой прозы, например, дриббл — произведения, состоящие из 50 слов, или, особенно мне интересные, драббл — эти состоят из 100 слов. Многие писатели попробовали свои силы в драббле, включая Нила Геймана, который, как он сам говорит, «позорно провалился»: у него, как он ни старался, получалось 102 слова. Но он нашел выход: два лишних слова — а с них начинался текст — сделал заголовком: «Николас был». Это восхитительно зловещая рождественская история. Вот я и подумала: а разве блерб — это не то же самое, что драббл? Неужели я драбблила все эти годы?

В каком-то смысле, конечно, нет, поскольку я писала, чтобы продавать чьи-то, а не свои слова. Но в другом смысле — да, это так. Писать коротко, независимо от того, почему ты вынужден это делать,— очень трудная задача, здесь каждое слово имеет вес. Форма и сдерживает, и освобождает одновременно.

Есть писатели, которые превратили лаконичность в настоящее искусство. Один из таких авторов — обладатель международной Букеровской премии Лидия Дэвис. Она считается самым выразительно-лаконичным автором коротких рассказов, что вполне согласуется с моими читательскими предпочтениями, поскольку читатель я ленивый, но дело не в этом: она невероятно хороша. Ее работы — идеальное воплощение поговорки «маленький, да удаленький», в нескольких словах она умудряется играть с формой, настроением, стилем, подобно Джейн Остин, которая была способна вкладывать ироничное отношение во все, что писала, только у Дэвис это часто окрашено в мрачные тона. Как говорит Али Смит: «Две строчки Дэвис или какой-то ее короткий абзац способны преследовать тебя неотрывно».

В коротком рассказе Дэвис «Прогулка» всего шестьдесят слов (в русском переводе меньше в основном из-за отсутствия артиклей.— Пер.), но эти шестьдесят слов подвижны, забавны, умны, трогательны и одновременно зловещи. Плюс чувства, которые они вызывают, знакомы каждому, кто когда-либо отправлялся на прогулку с любимым человеком по новому маршруту из «Путеводителя по сельской местности» — в результате отношения подверглись серьезному испытанию, поскольку ноги увязали в грязи:

Взрыв гнева у дороги, отказ разговаривать на тропе, молчание в сосновом бору, молчание на старом железнодорожном мосту, попытка быть милой по колено в воде, отказ прекратить спор на плоских камнях, яростный вопль на скользком от грязи берегу, рыдания в густом кустарнике.

И все же честь автора величайшего короткого рассказа в мире принадлежит Францу Кафке, хотя «Маленькая басня» при жизни даже не была опубликована. Хвала богам, что ее вообще опубликовали. Потому что это очень ядовито, хотя и смешно, как и большинство из того, что написал Кафка. Никогда еще рассказ о бессмысленности существования не завершался такой хорошей шуткой. Поэтому я предоставляю Кафке последнее доказательство того, как в нескольких словах возможно выразить все:

— Ах,— сказала мышь, — мир становится все теснее и теснее с каждым днем. Сначала он был таким широким, что мне делалось страшно, я бежала дальше и была счастлива, что наконец видела вдали справа и слева стены, но эти длинные стены с такой быстротой надвигаются друг на друга, что вот я уже добежала до последней комнаты, а там в углу стоит мышеловка, в которую я могу заскочить. 

— Тебе надо только изменить направление бега,— сказала кошка и сожрала мышь.