«Необходимо ощущение свободы»: что происходит с современным искусством в России

Владимир Овчаренко — арт-дилер, галерист, основатель аукционного дома Vlаdey. Финансист по образованию, свою первую галерею современного искусства «Риджина» Овчаренко создал в 1990 году. В 2007 году галерея «Риджина» в числе первых открылась в пространстве только что созданного арт-кластера «Винзавод». Среди художников галереи: и молодые и яркие Леонид Цхе, Нестор Энгельке, Дима Шабалин, Коля Садовник, Влад Кульков, и представители среднего и старшего поколения — Иван Чуйков, Семен Файбисович, Сергей Братков, Алексей Каллима, Павел Пеперштейн, Виктор Алимпиев. В 2018 году название галереи было изменено на Ovcharenko. 

В 2010 году Владимир Овчаренко вместе с берлинским арт-дилером и галеристом Фолькером Дилем и Маргаритой Пушкиной провел первую ярмарку Cosmoscow. В 2013 году Овчаренко основал аукционный дом Vladey. В 2015 году придумал новую форму торгов «Все по сто», где стартовая цена каждого лота — €100, все они продаются без резервной цены. Среди рекордов «Все по сто» — работа Олега Целкова, ушедшая за €43 000. 

Дважды в год Vladey проводит сезонные торги. Осенние торги 4 декабря заканчивают 2023 год, подводят итог продаж. 117 лотов — панорама расширившихся за год интересов Vladey, от стрит-арт-художников Дмитрия Аске и Красил Макар до выносного креста из Сольвычегодска и работ шестидесятников Элия Белютина и Петра Беленка. На торги выставлена последняя, незаконченная работа Георгия Гурьянова «Гребцы» с эстимейтом €100 000–150 000. Работа «Гол как сокол» 2016 года умершего в прошлом году Андрея Филиппова выставлена с эстимейтом €8000–12 000. «Театр» 2008 года Олега Целкова оценен в €120 000–150 000.  «Кукла в деревне» Оскара Рабина 1971 года — за €50 000–70 000. 

О том, что происходит на рынке российского современного искусства, с какими итогами заканчивается 2023 год, основатель и владелец аукционного дома Vladey Владимир Овчаренко рассказал редактору отдела культуры Forbes Яне Жиляевой. 

— Пространство Vladey теперь на Неглинке, по соседству с бывшим «Центром искусств на Неглинной» банка «СБС-Агро», который курировала Марина Лошак и где многие свои проекты показывала Ольга Свиблова. Как работает историческая память места?

— Для людей, которые приезжают сюда за искусством, важно чувствовать «намоленность» места, его историю. Это придает дополнительный шарм, как мне кажется, и повышает стоимость произведений искусства. Так как мы представляем лучших из лучших художников, замечательно, что их работы выставлены в интерьерах этого исторического места.

— Вы в центре банковского квартала. Сейчас многие банки снова активизируют программы альтернативных инвестиций, включая покупку произведений современного искусства. Они сразу идут к вам?

— Я скептически отношусь к этим программам, потому что не видел ни одной на самом деле реализованной. Видел много желающих предложить новые банковские продукты своим клиентам, но обычно никакого отношения к покупке произведения искусства или коллекционированию они не имеют. Можно сказать, все эксперименты с корпоративными коллекциями начались в 1990-е и там же закончились.

Вообще, инвестиция в искусство — сложное дело. Человек, который задумывается об этом, должен понимать, что это долгосрочное вложение. И это рискованно. Я своих клиентов ориентирую проще: покупай то, что тебе нравится. Цена, которую ты заплатишь за эту работу, не будет иметь значения для инвестиций, потому что ты будешь получать удовольствие. Мой главный совет: покупайте то, что нравится. Тогда не будет никаких разочарований от произведения искусства.

— Из тех частных и корпоративных коллекций, что исчезли в разное время, знаете ли вы что-то, например, о судьбе коллекции музея ИРРИ Алексея Ананьева?

— С точки зрения бизнеса было бы интересно участвовать в продаже этой замечательной коллекции. Но, скорее всего, собрание достанется государственным музеям, не думаю, что будут открытые торги и прозрачная оценка. Суды могут длиться еще долгие годы. Трудно сказать, когда это все придет к какому-то логическому завершению. Будем наблюдать — как сейчас стало модно говорить.

— Как вы оцениваете состояние рынка за прошедший год?

— Рынок произведений искусства зависит от настроения в обществе, от общественно-политической и экономической ситуации в стране и мире. Сейчас не самое легкое время для искусства. Тем не менее рынок смог удержать завоеванные ранее позиции, что уже хорошо. И с надеждой смотрит в  будущее. Если оценивать итоги 2023 года, то продажи даже лучше, чем в 2022 году. Коллекционеры адаптировались к существующей ситуации. Если у вас есть шедевр, то не составляет труда продать его по хорошей цене. Рынок находится в здоровом состоянии. Плохо, что многие талантливые художники уехали из страны, некоторые работают без энергии и энтузиазма. Положительно для рынка — в стране много денег и желающих приобретать уникальные работы.

— Художники, уехавшие из России, могут быть выставлены на торгах Vladey?

—  В этом году мы провели выставку двух питерских художников, которые создали проект в Тбилиси, это Влад Кульков и Леонид Цхе. Я не вижу никакой проблемы, если художники живут и работают в Тбилиси. Конечно, привезти их работы стало сложнее, но процесс управляем. Больше проблем у художников, которые уехали и ищут себе место. У них часто нет технической возможности создавать работы, нет мастерских, нет средств на покупку дорогостоящих холстов и красок. Конечно, настроение тоже влияет, если ты сидишь на чемоданах, тебе не до искусства. По сравнению с 2021 годом на арт-рынок поступает меньше новых интересных работ.

— С этим связан тот факт, что у вас появилось новое направление Vladey Modern, вы стали проводить аукционы дизайна,  появились иконы на торгах?

— Нет, это несвязанные явления. Нам было важно расширить линейку аукционов. Это давно продуманный и логичный шаг, потому что часто интересы и вкусы участников рынка пересекаются. Сегодня человек собирает соцреализм, завтра — современное искусство. Ему надо соцреализм продать, современное купить Нам важно, чтобы те произведения искусства, которые мы представляем, были высокого качества, высокого уровня. Например, продажу икон мы начали с коллекции Саши Липницкого. У его коллекции есть статус, большинство икон выставлялись в музее Андрея Рублева, есть каталог, среди специалистов нет заметных разногласий в вопросе датировок или происхождения икон.

— Почему вы все-таки решились через 30 лет галерейной деятельности, работы с современным искусством войти в рынок икон?

— Это вопрос расширения рынка для аукциона. Когда-то галерея называлась «Риджина», теперь Ovcharenko, есть другой бизнес, он называется аукционный дом Vladey.

— Разве это не разные способы продажи?

— Галерея Ovcharenko не занимается иконами. Там нет даже работ нонконформистов. Ovcharenko представляет топовых авангардных, современных художников, самых лучших в стране. Vladey — это аукционная компания, конечно, мы начали с современного искусства, в котором мы на лидирующих позициях, у нас есть и компетенция, и опыт на этом направлении. Как стать первыми в более традиционных направлениях искусства, при этом не потеряв духа новаторства и желания помочь современникам, — эту задачу и будет решать Vladey в 2024 году. 

— Появится ли иностранное современное искусство?

— Сейчас, к сожалению, этот рынок практически отсутствует в России. Если аукционная компания сможет найти хорошие произведения, с адекватной оценкой, сможет их хорошо представить и найти на них покупателей, — почему нет? Думаю, что эта задача не ближайшего будущего. 

— Торги помогают вам поддерживать галерею?

— Аукцион и галерея помогают  друг другу, дают и художникам, и коллекционерам широкий выбор инструментов для взаимодействия. Еще в запасе у нас арт-шоу DA!MOSCOW. Чем больше активности, тем всем лучше. Наш месседж прост, понятен и честен: «Окультуриваем!». При этом важен высокий уровень проводимых мероприятий. Пока получается. 

Инструментарий продаж на арт-рынке может быть любой: аукцион, галерея, ярмарка, телеграм-канал, соцсети или маркетплейс, это не важно. Мы сервисная компания, и важно, чтобы наши клиенты, художники и коллекционеры, были довольны нашей работой. Художники создают прекрасные произведения искусства и должны получать за это адекватную денежную оценку. С другой стороны, коллекционеры-покупатели, которые нам доверяют, должны быть уверены, что они покупают настоящие знаки времени, искусство, которое не исчезнет. И желательно, по выгодной цене. 

— Что показал этот год? Рост цен на шестидесятников?

— Да, сейчас на нонконформистов устойчивый спрос. Это связано с дефицитом качественного материала из предыдущих эпох. Хороших работ XIX или начала ХХ века на рынке очень мало, — все продано и стоят они недешево. Авангард вообще редкость. Вы не найдете сейчас картину Малевича дешевле, чем за $20 млн. Рынок очень узкий. Лучшие работы советских соцреалистов достались государственным музеям, и здесь рынку нечего продавать. Поэтому хронологически понятен интерес к шестидесятникам. Государство их не любило и не покупало. Много вывезено на Запад и теперь возвращается. Поэтому много сделок купли-продажи «неофициального» искусства. Цены приемлемые, не космические. Мы тоже с удовольствием на Vladey их продаем. Если же кто-то хочет быть впереди в коллекционировании, надо думать о приобретении произведений, созданных в новой России с 1990 года. Недостаточно изученный по понятным причинам период, в нем могут ждать выгодные для коллекционеров открытия и знакомства с живущими в одно время с тобой художниками. Впереди ажиотаж на работы этого периода

За ним 2000-е, затем 2010-е, 2020-е. Процесс поступательный. Довольно существенная часть коллекционеров почему-то считает, что покупать старое интереснее, привлекательнее, надежнее, чем современное. Это далеко не так. 

— Считается, что если имя художника сохранилось, то цены на его работы будут расти.

— Имя сохранилось, но это не факт, что оно останется в истории навсегда. А в покупке современного есть много положительного. Прежде всего — эмоции. Ты знакомишься с новой выставкой или с самим художником, с галеристом. Нет никаких вопросов с аутентичностью. Ты приобретаешь произведение искусства с девственно чистой историей обладания.

Художник творит вечное. Важно, чтобы даже в 2023-м году он делал что-то, что будет интересно и через пять лет, и через 10, желательно и через 100. И чтобы люди говорили, глядя на датировку: «О, ничего себе, смотри, время было сложное, а искусство получилось интересное». Конечно, есть в мире и политически ориентированные работы, их немного. В России художникам сейчас сложно работать, на них сильно давит информационный шум, не позволяет сосредоточиться на чистом  искусстве. Поэтому стало меньше интересных работ. Чтобы создавать авангардное новое произведение искусства, необходимо ощущение свободы, когда художник, как и коллекционер, который покупает это современное, должен сказать: «Да, я могу» или «Жизнь прекрасна». Пока так не получается. 

— Почему так получается, что работы русских нонконформистов из американских или европейских коллекций после смерти собирателей все равно уходят обратно на русский рынок?

— Могу предположить исходя из собственной истории. Наша галерея была последней российской галереей, которая участвовала в больших международных ярмарках. В 2013 году нам было отказано в участии во Frieze в Лондоне и на Art Basel в Базеле. После того, как нам отказали, уже ни одна российская галерея не принимала участие ни на Art Basel, ни на ярмарке Frieze. 

У нас была галерея в Лондоне, которую мы закрыли в 2012-м. В 2011-м около 50% покупок в галерее делали иностранные коллекционеры. Многие иностранцы покупали просто потому, что это классное искусство из богатой культурой страны. Франсуа Пино, например, купил в нашей галерее серию работ Сергея Браткова.

Начиная с 2012-го и до 2023 года интерес к искусству из России за границей поступательно падал. Поэтому русское искусство из-за границы привозят сюда. На любых аукционах русского искусства, проходивших последние 6–7 лет на Западе, 95% работ покупали коллекционеры с постсоветского пространства. Возможно, они жили за границей и не привозили все в Россию, но они — русскоговорящие. 

— Появились ли сейчас новые покупатели? Откуда они пришли?

— Как обычно, кто-то приходит, кто-то уходит. Мы видим сейчас в России странную тенденцию: часть коллекционеров превращаются в дилеров и начинают торговать искусством.

Мне это кажется нелогичным. Фигура коллекционера в мире искусства самая уважаемая. Ты на пьедестале, куда бы ни пришел, все тебе рады, приглашают на обеды-ужины, на вечеринки. Все тебя обнимают. Как только ты превращаешься в дилера, продавца, ты начинаешь биться со всеми — с галеристами, с аукционами, художники недовольны. Наживаешь себе врагов. Зачем? Конечно, если это становится основным твоим заработком, то можно понять. А если у тебя есть деньги и ты можешь себе позволить быть коллекционером? Я и сам мечтаю стать коллекционером, но не могу себе позволить. 

— Владимир, вы часто меняете место расположения вашей галереи, переезжаете туда, где есть рынок. Готовите ли вы себе плацдарм в Китае, в Гонконге, в Арабских Эмиратах?

— Исключение русских художников из международного оборота подтолкнуло нас в 2013 году к созданию Vladey. Мы решили сконцентрироваться на наших внутренних делах. Сейчас я наблюдаю, как молодые коллеги пытаются представлять искусство на ярмарках Азии. Замечательно. Пусть пробуют. У меня очень много дел дома. А еще, исходя из того, что 100% покупателей — русский мир, не вижу смысла. Наши покупатели все равно все здесь. Если есть коллекционер русского искусства, живущий в Дубае, в Лондоне, в Париже или в Нью-Йорке, который хочет покупать русское искусство, я его знаю и могу ему продать. Мне для этого не надо идти в Азию.

— Вы как-то сказали, что настоящее искусство по определению международное. Сейчас у нас нет ни покупателей, ни кураторов-иностранцев. Как быстро это скажется на качестве искусства? 

— Конечно, обмен идеями, обмен опытом очень важен. Я надеюсь, что сейчас какая-то часть художников, кураторов, искусствоведов, выехавших на Запад, налаживает сотрудничество в Европе. Надеюсь, грустные времена закончатся. Наступят веселые. Все вернутся с новыми силами, с новыми идеями, с новыми возможностями. И мы их здесь все вместе и реализуем.

— Можно считать, что они в творческой командировке?

— Да, засланные казачки.