Как картины и фотографии усиливают эффект пропаганды и создают мифы о правителях
Что случилось с изображениями, когда политическая система изменилась, особенно после 1789 года? Как можно было адаптировать условности королевской портретной живописи к идеологии прогресса, современности, свободы, равенства и братства? В течение XIX и XX веков был предложен ряд решений этой проблемы.
Костюм и манера смотреть Луи Филиппа, о которых мы говорили в первой главе, напоминают о его семейном прозвище «Равенство» (Egalité). Несколькими годами ранее портрет Наполеона в кабинете Жака-Луи Давида (1748—1825) представил относительно новый аспект власти: правителя как бюрократа, привязанного к своему столу даже ранним утром (горит свеча, часы показывают около четверти пятого). Картина Давида стала образцом для изображения таких разных правителей, как Людовик XVIII в кабинете кисти Жерара (1824) и Сталин в кабинете Решетникова.
Еще одной формой адаптации к эпохе демократии было подчеркивание мужественности, молодости и атлетизма лидера. Муссолини, например, любил фотографироваться бегущим трусцой, в военной форме или с обнаженным торсом. Нескольких президентов США фотографировали за игрой в гольф. Из таких изображений складывается то, что можно назвать «демотическим» стилем правления. Он проявляется на фотографиях, где глава государства посещает заводы, разговаривает с простыми рабочими, жмет им руки, где политик совершает неофициальную «прогулку в народ» и целует младенцев, где демонстрируется доступность правителя, как на картине Владимира Серова «Ходоки у В.И. Ленина»: здесь самый могущественный человек в России внимательно слушает трех крестьян, двое из которых сидят за его столом, и тщательно записывает их просьбы.
Новые средства массовой коммуникации внесли свой вклад в развитие мифов о правителях. Изображения Гитлера, Муссолини и Сталина так же неотделимы от множества плакатов, изображавших их в героическом стиле, как и от радио, которое распространяло их голоса. Не остался в стороне и кинематограф (глава 8). Фильм Лени Рифеншталь «Триумф воли» (1935), снятый при личной поддержке Гитлера, показал, как фюреру поклоняются его верные последователи.
Сегодня фотокорреспонденты и телерепортеры создают изображения политических лидеров, которые столь же влиятельны, сколь и эфемерны. Их иконографию следовало бы изучить в деталях. Например, фотографии кандидатов, участвующих в кампании за пост президента Соединенных Штатов, можно разместить по порядку, чтобы более четко выявить, как менялось значение жены кандидата, особенно в период от Джеки Кеннеди до Хиллари Клинтон.
Следует подчеркнуть важность того, что можно назвать «имидж-менеджментом». В «Триумфе воли» Гитлера снимали снизу, на фоне неба, чтобы он казался выше и героичнее. Тот же прием был применен в портрете Сталина кисти Федора Шурпина, воспроизведенном на обложке этой книги. Муссолини, еще один низкорослый диктатор, вставал на приступку, когда давал смотр войскам и ему отдавали честь. На портретных фотографиях Николае Чаушеску были удалены морщины, прежде чем их разрешили опубликовать в Scînteia, газете румынской коммунистической партии. Чаушеску тоже был невысокого роста, и приходилось прикладывать немало усилий, чтобы маскировать этот факт. По словам его английского переводчика, в аэропорту, с иностранными гостями Чаушеску всегда фотографировали с близкого расстояния, чтобы он выглядел одинакового роста с остальными либо выше их. Достаточно сопоставить фотографии королевской семьи в Великобритании и в иностранных газетах, чтобы осознать важность самоцензуры.
Преемственность между современными государствами и старыми режимами так же важна, как и изменения, произошедшие с 1789 года. «Имидж-менеджмент», возможно, звучит как новинка, но идея не нова. Людовик XIV, например, носил высокие каблуки и не изображался слишком близко к сыну, потому что дофин был выше ростом. Наполеон трижды позировал в коронационном облачении — Давиду, Энгру и Жерару, таким образом оказавшись в серии государственных портретов, описанных в главе 1, но сам же нарушил традицию, надев лавровый венок вместо королевской короны и держа скипетр размером с копье. В XX веке великого лидера часто представляли в военной форме (современный эквивалент доспехов), а иногда и верхом. Муссолини изображали солдатом в шлеме, а Гитлера в буквальном смысле как рыцаря в сверкающих доспехах, чтобы показать, что он ведет своего рода крестовый поход.
Классическая традиция колосса, связанная с Александром Македонским, была возрождена в СССР. Существовал план увенчать Дворец Советов в Москве статуей Ленина высотой 100 метров (как и в случае с Александром Македонским, проект так и не был реализован). Хотя Наполеон не был первым, кто на портрете закладывает руку за борт пиджака, но именно с ним этот жест стал ассоциироваться, и многие более поздние правители приняли его, в том числе Муссолини и Сталин.
Иногда лидера изображают похожим на святого. Давид, например, изобразил убитого революционного лидера Марата как мученика, естественно, похожего на Христа: его мертвое тело лежит в ванне в позе Христа, снятого с Креста. Несколькими годами ранее похожим образом Бенджамин Уэст представил смерть генерала Вулфа. В XX веке Ленина иногда изображали как святого, к примеру, когда он делает красноречивый жест на фоне облаков на картине «Ленин на трибуне» Александра Герасимова (1930), или статуя в нише «Вождь, учитель и товарищ» Григория Стрегала (1937). Гигантские портреты Ленина, Сталина, Гитлера, Муссолини, Мао, Чаушеску и многих других лидеров часто проносили по улицам во время демонстраций, словно иконы. Такого рода репрезентации иногда называют «тоталитарным искусством». Сходство между коммунистическими и фашистскими политическими образами в середине XX века действительно поразительно, но стоит добавить, что, как показывает образ Августа, ни преклонение, ни идеализация не были изобретением XX века.
В демократических режимах предпочтение отдается портретам премьер-министров, в социалистических режимах — идеализированным образам рабочих. Как правило, это обобщенные или типичные работники фабрики или фермеры, но иногда выбирается образцовый человек, например Алексей Стаханов, шахтер, чья огромная трудоспособность сделала его первым «стахановцем». Его портрет был написан Леонидом Котляновым в 1938 году. Многие второстепенные герои увековечены статуями в общественных местах, так что если посчитать количество статуй в том или ином городе, таких как Лондон или Париж, отмечая баланс между генералами, политиками, поэтами и другими социальными типами, можно было бы узнать кое-что важное о местной политической культуре (конечно, при посредничестве комитетов, которые давали скульпторам заказы).
Например, в Париже в т. н. пантеоне под открытым небом представлены такие интеллектуалы, как Вольтер, Дидро (на бульваре Сен-Жермен) и Руссо. В Антверпене Рубенс был известен с тех пор, как его статуя была установлена в 1840 году, вскоре за ним последовал Рембрандт в Амстердаме (1852). С другой стороны, в Лондоне, вероятно, в первую очередь думают о Нельсоне на его колонне на Трафальгарской площади (1843) и, возможно, о Веллингтоне на углу Гайд-парка (1846), хотя есть и множество других генералов. Кое-что важное о британской политической культуре говорит то, что радикальные политики также имеют свое место на площадях Лондона, начиная с Чарльза Джеймса Фокса в Блумсбери (1816), это первая статуя государственного деятеля, поставленная ему при жизни, заканчивая майором Картрайтом в садах Картрайта (1831) и Оливером Кромвелем у здания парламента: его статую поставили в 1899 году в честь трехсотлетия со дня рождения. Черед литераторов и художников — Шекспира на Лестер-сквер (1874) и Джошуа Рейнольдса около Королевской академии (1931) — пришел позже, и памятники их остаются менее заметными, чем памятники военачальникам и государственным деятелям. Статуи, конечно, в основном изображают мужчин, самыми известными исключениями из этого правила являются королева Виктория, Флоренс Найтингейл на вокзале Ватерлоо (1915) и Эдит Кэвелл на площади Святого Мартина (1920). Две последние женщины обязаны своим местом в клубе статуй тому факту, что они были медсестрами, участвовавшими в крупных войнах. Память медсестры Кэвелл увековечена потому, что она была расстреляна немцами за то, что помогла британским солдатам бежать из Бельгии.
То, как представлены эти люди, значит очень многое. Конный памятник сохранился до XX века, например, фельдмаршалу Хейгу в Уайтхолле (1937), и в этом видны некоторые традиционные ценности английской элиты даже после Первой мировой войны. То же относится и к использованию древнеримского костюма в XIX веке. Например, скульптор Ричард Уэстмакотт (1775—1856) изобразил Чарльза Джеймса Фокса в римской тоге. Как и его современники, художник по-прежнему неохотно изображал государственного деятеля в брюках (в 1770 году американский художник Бенджамин Уэст шокировал некоторых зрителей, изобразив смерть генерала Вулфа в военной форме, в которую он был одет, когда был убит). Уэстмакотт, несомненно, думал об «имидж-менеджменте»: Фокс изображен сидящим, потому что он был «слишком дородным, чтобы положение стоя в должной мере его возвеличило». Политическое послание памятника раскрывается в свитке в руке Фокса, представляющем свободу в форме Великой хартии вольностей. Место, в котором был установлен памятник, рядом с Британским музеем, заслуживает особого внимания. Статуя была установлена на «территории вигов» в Блумсбери, поскольку к этому времени, как отметил Николас Пенни, Фокс стал предметом культа вигов.