Мальчишки из «Никеля»: роман об учениках исправительной школы, стойкости и искуплении
Приток и отток мальчишек не прекращался. Элвуд познакомился с некоторыми белыми — в другой обстановке они вряд ли бы встретились. Кто-то из них попал под опеку государства, кто-то лишился родителей, кто-то сбежал из дома, спасаясь от матери, ублажающей мужчин за деньги, или от отца-алкоголика, который врывался к нему в комнату посреди ночи. Были среди них те, кто уже успел отличиться. Они воровали деньги, дерзили учителям, портили общественную собственность, имели в запасе истории про кровавые драки в бильярдной или про дядюшек, торговавших самогоном. В «Никель» их отправляли за провинности, о которых Элвуд прежде не слышал: симуляцию, склонность к депрессии, антиобщественное поведение. Порой мальчишки и сами не до конца понимали значение этих слов, но это было и ни к чему, ведь основной посыл и так был ясен: это «Никель».
«Меня скрутили за то, что спал в гараже, чтобы не умереть от холода».
«Я украл пять долларов у учителя».
«Я как-то раз выпил пузырек микстуры от кашля и словно с цепи сорвался».
«А я просто жил сам по себе и перебивался как мог».
— Вот это да.Здорово тебе досталось,—говорил доктор Кук всякий раз, когда менял Элвуду повязки. Элвуду не хотелось на себя смотреть, но пришлось. Однажды он мельком увидел ярко-алые рубцы — они тянулись поперек бедер, от внешней стороны к внутренней, точно мерзкие пальцы. Доктор Кук выдал ему аспирин и ушел в свой кабинет. А через пять минут уже ругался с женой по телефону из-за кузена-дармоеда, который просит в долг денег не пойми на что.
Посреди ночи Элвуда разбудил чей-то храп, и он несколько часов провалялся без сна. Пылающую кожу подергивало под бинтами.
Однажды утром, через неделю после того, как Элвуд попал в лазарет, он открыл глаза и увидел на соседней кровати Тернера. Тот насвистывал мелодию из «Шоу Энди Гриффита», беззаботно и заливисто. Свистуном Тернер был отменным, и до самого конца их дружбы его трели не раз становились аккомпанементом для шалостей и довеском для контраргументов в спорах.
Тернер дождался, пока медсестра Уильма выйдет покурить, и объяснил свое появление.
— Решил вот отпуск себе устроить, — сказал он.
Оказалось, что он наелся стирального порошка до тошноты — боль в животе длиною в час стоила целого выходного. А то и двух — если уметь грамотно все обставить.
— У меня в носке еще порошка припасено, — признался Тернер.
Элвуд задумчиво отвернулся.
— И как тебе злобный доктор? — спросил Тернер чуть погодя.
Доктор Кук как раз измерил температуру белому никелевцу, который лежал в соседнем ряду, тяжело дышал и мычал, точно корова. Зазвонил телефон, и врач, сунув парню в руку две таблетки аспирина, метнулся к себе в кабинет.
Тернер подкатил к Элвуду. По палате он перемещался на старом, лязгающем инвалидном кресле для больных полиомиелитом.
— Вот придешь к нему с отрубленной башкой — а он тебе все равно аспирин сунет.
Смеяться Элвуду не хотелось — казалось, тем самым он предаст свою боль, — но он не сдержался. Яички у него опухли — плеть успела хлестнуть между ног, — но от смеха его тело содрогнулось, и боль вновь дала о себе знать.
— Если заявится ниггер, — не унимался Тернер, — без башки, без ног и без рук, а этот чертов докторишка непременно его спросит: «Вам одну таблеточку или две?» — Он выровнял колеса кресла и укатил.
Кроме школьной газеты под названием «Аллигатор» и брошюры по случаю пятидесятилетнего юбилея «Никеля», отпечатанных здешними же воспитанниками в местной типографии в дальней части кампуса, читать было нечего. Мальчишки на всех фотографиях улыбались, но Элвуд, пускай он и пробыл в школе всего ничего, прочел в их взглядах мертвенное безразличие, каким отличались все никелевцы. Наверное, теперь он и сам им обзавелся, раз уж прошел обряд посвящения. Осторожно повернувшись на бок, Элвуд приподнялся на локте и несколько раз перечитал брошюру.
«Никель» был открыт властями штата в 1899 году и изначально назывался Флоридской ремесленной школой для мальчиков. Это было «исправительное учреждение, где юный нарушитель закона, изолированный от дурного влияния окружения, совершенствуется физически, интеллектуально и нравственно, исправляется, чтобы вернуться в общество с намерениями и качествами, присущими благонадежному гражданину, почтенному и честному человеку с профессией или квалификацией, позволяющими заработать себе на жизнь». Мальчишек называли учениками, а не заключенными, чтобы подчеркнуть их отличие от нарушителей закона, упрятанных в тюрьмы. Хотя вообще-то, мысленно добавил Элвуд, злостные преступники тут тоже были: они все числились в штате.
Когда школа открылась, туда стали принимать учеников начиная с пятилетнего возраста, и мысль об этих беспомощных малышах взволновала Элвуда до слез, не давая ему уснуть. Первую тысячу акров школе даровал штат; а в течение следующих лет местные жители щедро пожертвовали еще четыре сотни. К тому же «Никель» стремился прокормиться самостоятельно. Строительство типографии обернулось во всех отношениях бесспорным успехом. «Только за 1926 год типография заработала 250 000 долларов, не говоря уже о том, что ученики овладели полезным ремеслом, которому смогут себя посвятить после выпуска». На кирпичном станке ежедневно изготавливалось по двадцать тысяч кирпичей, которые после ложились в фундамент домов — и больших, и маленьких — по всему округу Джексон. Ежегодная выставка рождественских фонариков, которую подготавливали и проводили сами ученики, собирала гостей из самых отдаленных городков. Каждый год газеты присылали сюда репортеров.
В 1949 году, когда и была отпечатана брошюра, школу переименовали в честь Тревора Никеля, реформатора, который за несколько лет до этого прибрал школу к своим рукам. Мальчишки же любили говорить, что школу переименовали из-за того, что их жизнь и пяти центов не стоит1. Временами, проходя мимо портрета Тревора Никеля, висевшего в холле, трудно было отделаться от мысли, что хмурится он оттого, что догадывается, о чем ты думаешь. Точнее, даже так: потому что он знает, что ты знаешь, о чем он думает.
Когда в лазарет заглянул парнишка со стригущим лишаем, который тоже жил в Кливленде,
Элвуд попросил его принести что-нибудь почитать, и тот выполнил просьбу. Притащил ему стопку потрепанных научных книжек, из которых по случайному совпадению можно было составить целый курс по древнейшим могущественным силам и узнать о столкновении тектонических плит, образовании горных хребтов, взмывающих к самому небу, о вулканической активности. О той гигантской энергии, что бурлила в недрах земли, формируя мир над собой. Это были толстые тома с яркими иллюстрациями, огненно-красными, так контрастировавшими с мутной, туманной серостью палаты.
На второй день своего пребывания в лазарете Тернер достал из носка лист бумаги, сложенный в несколько раз, высыпал себе в рот его содержимое и спустя час заголосил. Доктор Кук подскочил к нему, и Тернера вырвало прямо ему на ботинки.
— Я же тебе говорил: рот на замок, — отчитал его доктор Кук. — От здешней еды тебя снова тошнить начнет.
— А что же мне тогда есть, мистер Кук? Доктор нахмурился.
Когда Тернер закончил вытирать за собой рвоту,
Элвуд спросил:
— Разве от этого живот не болит?
— О, еще как, дружище, — признался парень. —
Но на работу завтра совсем неохота. Кровати тут бугристые до ужаса, но, если знать, как улечься, можно неплохо так вздремнуть.
Таинственный пациент за ширмой тяжело вздохнул, и Элвуд с Тернером от неожиданности даже подскочили. Как правило, он лежал тихо — и порой они вовсе забывали о его существовании.
— Эй! — позвал Элвуд. — Эй, слышишь меня?
— Ш-ш-ш! — шикнул на него Тернер.
В воздухе повисла тишина.
— Иди глянь, — велел Элвуд. Наконец он на
чал приходить в себя и сегодня чувствовал себя лучше. — Посмотри, кто это. Спроси, что с ним.
Тернер взглянул на него как на помешанного. — Не буду я спрашивать, еще чего!
— Слабо, да? — спросил Элвуд. Так подначивали
друг друга мальчишки с его улицы по пути домой. — Черт возьми, а я почем знаю, кто там! — воскликнул Тернер. — Может, только заглянешь туда, и придется с ним местами меняться! Как в страшилках про призраков!
В тот вечер медсестра Уильма задержалась на работе: она все читала мальчишке за ширмой. Читала какой-то библейский псалом, и тон у нее был под стать божественным славословиям.
Кроватей на всех не хватало. Сюда поместили никелевцев, пострадавших от некачественных консервированных персиков. Они спали вповалку, валетом, испуская газы и урча животами. На сбившихся простынях. Черви, испытатели и прилежные пионеры. Раненые, заразные, симулянты и честные пациенты. Паучий укус, перелом лодыжки, потеря фаланги пальца, застрявшего в погрузочной машине. И да, посещение Белого дома. Теперь, когда ребята знали, что Элвуд тоже там побывал, они перестали его чураться. Он стал одним из них.