Эмпатия и миллионная прибыль: способен ли бизнес работать по принципам ненасилия
Уверенность в том, что ненасилие, прежде всего, невыгодно, живет в умах человечества до сих пор. Ведь выгода — это про деньги, капитал, доминирование, конкуренцию, власть, иерархию. Ненасилие же ассоциируется с бескорыстием и смирением. А в случае, например, самых известных носителей идей ненасилия Махатмы Ганди и Мартина Лютера Кинга — с аскезой и борьбой против расового неравноправия.
Выгоду действительно часто получают насильственными инструментами, а борьба за капитал, популярность или власть воспринимается как пространство, где выживает сильнейший. Однако сегодня все более уверенно звучат аргументы в пользу того, что насилие не единственный доступный человечеству выбор. У ненасилия тоже есть экономический аспект, и зачастую именно он становится наиболее выгодной стратегией.
Главный аргумент критиков ненасилия сформулировал современный британский историк Лоуренс Фридман в своей книге «Стратегия: война, революция, бизнес». Он утверждает, что осуждать применение силы свойственно угнетенным, которые тем самым лишь укрепляют существующую иерархию власти. Они либо недооценивают недостатки современного общества, либо предлагают неподходящие методы для их устранения — например, «любовь и разум».
Впрочем, любовь и разум тоже могут иметь самое прямое отношение к деньгам и экономике. Ганди, например, вдохновлялся идеями Дэвида Торо и Льва Толстого. Одной из форм непризнания авторитета власти для Торо был отказ платить налоги государству, которое торгует людьми и поощряет рабство. А Толстой призывал протестовать против произвола властей, в том числе, отказываясь участвовать в сборе податей. Знаменитый «соляной поход» Ганди в 1930 году стал ответом на экономическое насилие, когда британское колониальное правление монополизировало производство соли и обложило ее огромными налогами.
Позже этими же идеями «любви и разума» вдохновились лидеры Движения за гражданские права в США. Они боролись не только против нарушения их политических прав и прав человека по расовому признаку, но и против экономической сегрегации — отдельной системы питания, транспорта, ритуальных мероприятий, здравоохранения и образования.
«Человек человеку волк»: что говорит нейронаука
Апеллировать к биологической сущности человека — излюбленный аргумент противников многих новаций. Например, классический аргумент против идеи ненасилия – «человек человеку волк».Однако чаще всего такая аргументация строится на дефиците достоверной информации или же на манипуляциях, то есть ее намеренном искажении.
Да, человек — животное, но с обязательной оговоркой: животное социальное. И именно эта «социальность» является определяющей в осуществлении осознанного выбора — пожалуй, главного уникального атрибута человеческого вида.
С другой стороны, в современном обществе есть очевидный запрос на популяризацию идей ненасилия, и этот запрос тоже может искажать достоверную информацию. Один из ярких примеров — новая социальная философия Стивена Пинкера (канадско-американский когнитивный психолог, автор книги «Лучшее в нас», в которой он пишет о том, что с развитием прогресса человечество станет все реже прибегать к насилию. — Forbes Life). Критики осуждают его за слишком вольное обращение с историческими и антропологическими данными. Но не могут не признавать пользу и даже необходимость его гипотез — с точки зрения укрепления столь необходимого нам сегодня этического императива ненасилия.
Когда речь заходит об экономике, выгоде и деньгах, часто всего работает устойчивая связка: все хорошее должно быть бескорыстно, а там, где есть корысть и выгода, всегда есть насилие, и изменить эту взаимосвязь невозможно. Корысть человека в этом смысле часто противопоставляется бескорыстию природы. На самом же деле корысть сама по себе не плоха — как и выгода, и стремление к ней. Логика «корысть человека — это плохо, а бескорыстие живого мира — это хорошо» скорее ошибочна.
Физиолог и исследовательница структур мозга профессор Лоретта Грациано Бройнинг в своей книге «Гормоны счастья. Как приучить мозг вырабатывать серотонин, дофамин, эндорфин и окситоцин» пишет об этом так: «Вам, наверное, приходилось слышать о том, что животные по своей сути альтруистичны. (…) Иллюзия бескорыстия животных часто проистекает из искусственно производимых лабораторных экспериментов. В диких условиях животные спокойно отбирают пищу у молодых членов группы, однако в новостях об этом не сообщается».
Для животных доминировать в группе — это нормально и, более того, необходимо с точки зрения задачи выживания вида. Но доминировать — это совсем не то же самое, что демонстрировать агрессию и тем более применять насилие в погоне за доминированием. Эти два процесса имеют разное происхождение — даже с точки зрения эволюционировавшего мозга.
Доминирование в группе вызывает положительные эмоции, которые продуцирует «гормон радости» серотонин. Агрессия же — это реакция на чувство опасности и страх. Негативные эмоции в этом случае продуцирует «гормон стресса» кортизол.
Стремиться к признанию со стороны других членов своей группы или своего вида и добиваться такого признания — здоровая сторона человеческой жизни. Именно благодаря ей стали возможны многие достижения. Деньги (так же как власть и популярность) — инструмент для достижения признания. Но он же создает риски.
В мире человеческом социальное доминирование и социально-экономический статус — две абсолютно разные вещи. «Человек, занимающий третью строчку в списке самых богатых людей мира, может беспокоиться о своем выживании в том случае, если переместится на четвертое место, — пишет Лоретта Бройнинг. — И наоборот, человек с невысоким социально-экономическим статусом может уверенно доминировать в своем окружении и испытывать от этого ощущение комфорта. Вопросы социального доминирования человека в группе не связаны с его видимым богатством и статусом. (…) Выброс тех или иных гормонов зависит от ожиданий, связанных с нашими нейронными путями».
Именно ожидания, связанные с доминированием, приводят к разочарованиям. Для эволюционных задач человеческого мозга такие неоправданные ожидания — это угроза и источник страха. Вот почему они могут провоцировать агрессивный ответ, реализуемый в насильственных стратегиях поведения.
Связка «получение выгоды — насилие» не заложена в человеке «инстинктами», а рождается в его сознании — нашими ожиданиями, сформированными преимущественно историческим опытом прошлых поколений.
От «волчьей стаи» к «лидерству будущего»
В 2014 году вышла знаменитая книга Фредерика Лалу «Открывая организации будущего». В ней автор типологизировал организации в соответствии с принципами управления, принятыми в них, и присвоил определенный цвет каждому типу. Именно с легкой руки Лалу мир заговорил о «бирюзовых компаниях будущего». Важно, что представление об этом новом идеале автор подкрепил успешным опытом многочисленных реальных организаций с поразительными финансовыми результатами и темпами роста.
Первый с точки зрения экономической эволюции тип организаций из тех, которые существуют и поныне, — «красный», основанный на иерархии, власти и контроле. И хотя в книге Лалу слово «насилие» встречается лишь раз, «красные» организации, метафорически описанные как «волчьи стаи», имеют все его атрибуты. Ведь насилие тоже строится на иерархии (то есть отсутствии равноправия), власти и контроле.
Именно в организациях по типу «волчьей стаи» есть строгая иерархия руководителей и подчиненных, а задачи спускаются сверху и не подлежат обсуждению. Этот тип идеально подходит для агрессивного пространства, где власть и контроль необходимы — в том числе, например, для организованных преступных группировок.
Более современные типы организаций — «зеленые» и «бирюзовые» — отличаются от «красных» принципиально. Равноправие — фундамент «зеленых» компаний. В них ценятся справедливость, единство, сотрудничество и согласие. Комфортные отношения более ценны, чем результаты, нет жесткой иерархии и злоупотребления властью.
Еще дальше идут «бирюзовые» компании — компании эволюционные, которые можно сравнить с живым организмом. В них царит самоорганизация, отношения выстроены горизонтально, а не вертикально, здесь ставятся эволюционные цели. «Бирюза» напрямую ассоциирована с безопасностью и противопоставлена насилию. Иллюстрированная версия книги Лалу особенно наглядно демонстрирует разницу подходов: опасное оружие «волчьей стаи» остается за порогом, а бирюзовая дверь ведет в безопасное пространство, где люди взаимодействуют, а не подчиняют или угрожают.
Именно «бирюзовые» компании автор назвал «компаниями будущего» — в том числе с точки зрения финансовых показателей и потенциала роста. А примеры многих реально существующих успешных организаций, функционирующих по этим принципам, — это по сути примеры бизнеса, работающего по принципам ненасилия.
Через пару лет после публикации специализированное издание Journal of Social Change, которое фокусируется на исследованиях, способствующих повышению качества жизни человека и движению общества в сторону «более позитивного будущего», присудило книге «Открывая организации будущего» статус драйвера социальных изменений.
Если говорить о других социальных изменениях, которые способствовали движению общества к ненасильственным принципам зарабатывания денег, то нельзя не упомянуть о прорыве, который произошел в конце ХХ века и во многом определяет образ современного бизнеса. Исследования так называемых гибких навыков (soft skills) начались в США в 1960-е годы, и на сегодняшний день уже накоплена значительная фактическая база, которая подтверждает их необходимость для бизнес-процессов.
Эмоциональный интеллект, то есть навык распознавать и регулировать собственные эмоции и эмоции других людей, в том числе для повышения качества социального взаимодействия — один из soft skills, и некоторые классификации определяют его как наиболее значимый. На протяжении последних лет именно эмоциональный интеллект ассоциируют с карьерным успехом и «лидерством будущего». При этом именно эмоциональный интеллект на уровне индивида, семьи, сообщества и общества прямо сегодня осознается как важнейшая стратегия профилактики насилия.
Например, исследования эмоционального интеллекта подростков в связи с их распознаванием, переживанием или применением насилия показали, с одной стороны, значительную обратно пропорциональную корреляцию: чем выше уровень эмоционального интеллекта, тем реже подростки применяют насилие в романтических отношениях. А с другой стороны — значительную прямо пропорциональную связь: чем выше уровень эмоционального интеллекта, тем лучше подростки распознают насилие. Сегодня и в России появляются первые исследования на тему того, что эмоциональный интеллект непосредственно связан с ценностями ненасилия.
Когда бизнес одновременно выгодный и социально ответственный
Еще одно масштабное исследование, которое, бесспорно, можно считать катализатором социальных изменений, — книга «Капитализм в огне. Как сделать эффективную экономическую систему человечной» профессора Гарвардского университета Ребекки Хендерсон. Это тщательное исследование на стыке экономики, психологии и организационного поведения. Автор провела его на основании многих лет работы с компаниями по всему миру, и оно достоверно опровергает представление о том, что цель любого бизнеса — исключительно прибыль.
На примере как глобальных корпораций, так и небольших отраслевых компаний Ребекка Хендерсон убедительно доказывает, что бизнес может быть одновременно прибыльным и социально ответственным — экологичным как в значении заботы об окружающей среде, так и в значении учета интересов всех членов общества. «Экологичный» в этом смысле — синоним «ненасильственного».
Подтверждает способность бизнес-процессов, ориентированных на повышение прибыли, быть ответственными и само социальное предпринимательство, которое с конца ХХ века становится все популярнее. Например, концепция «бережливого стартапа» (lean startup, бизнес по «экологичным» и этичным принципам, концепцию которого впервые описал американский предприниматель Эрик Рис. — Forbes Life) быстро и успешно перекочевала именно в сферу некоммерческих процессов и социальной ответственности. Вслед за lean startup эксперт по социальным инновациям Энн Мей Чанг описала в одноименной книге lean impact — «инновации для масштабных социальных перемен». Опыт автора демонстрирует, что зарабатывать деньги и извлекать прибыль по схожим экологичным и бережным принципам можно в социальном секторе так же, как, например, в IT.
«Социальный стартап» не просто существует как явление, но и может быть экономически успешным: этой идее посвящена работа Кэтлин Келли Дженас «Успех социального стартапа. Как запускаются, растут и меняют мир лучшие некоммерческие проекты».
В бизнес-процессах извлечение прибыли любой ценой теперь не может являться единственной целью: в этих процессах появились человек и его потребности — прежде всего потребность в безопасности. Именно инвестиция в человеческий капитал через отказ от дискриминационного подхода является фундаментом инновационной экономики. А сторителлинг (истории о людях, а не о товарах) становится новым инструментом успешного маркетинга.
Экологичная среда без агрессии и насилия внутри компаний повышает прибыль через увеличение производительности труда их специалистов: согласно исследованиям, каждый доллар инвестиций в улучшение психического здоровья сотрудников приносит компаниям прибыли в размере от трех до пяти долларов. А сокращение числа пропусков работы по состоянию здоровья и оздоровление отношений между работодателем и сотрудником — еще одно приятное следствие ненасильственной стратегии повышения прибыли.
Терминология безопасности и ненасилия сегодня ассоциирована даже с инвестициями, где «агрессивный фондовый рынок» (violent stock market), способный дать наибольшую прибыль, но и создающий высокие риски наибольших потерь, противопоставляется более безопасному «рынку ненасильственного устойчивого подхода» (non-violent steady approach market).
Выгода гендерного ненасилия: самая исследованная часть вопроса
Разговор о выгоде ненасильственного подхода к увеличению прибыли был бы неполным без упоминания наиболее исследованного и обоснованного на данный момент аспекта — гендерного. Именно по вопросу экономической целесообразности отказа от дискриминации в отношении женщин и домашнего насилия на сегодняшний день достигнут, пожалуй, однозначный консенсус.
Уже 20 лет назад было очевидно: домашнее насилие создает экономические потери. Прямые потери — это расходы на кризисные услуги для людей, столкнувшихся с насилием в семье. Косвенные — это и нематериальные, психологические последствия, и так называемые opportunity costs, то есть издержки упущенной возможности — например, карьерного роста женщины, переживающей насилие. Исследования количественной оценки таких потерь рассчитали, что для выборки из 40 человек общая сумма прямых и косвенных экономических издержек составляет $4 млн.
Более поздние исследования уточнили расчеты. Так, издержки от домашнего насилия в Англии и Уэльсе за 2017 год составили более £66 млрд. Это потери, связанные как с предотвращением насилия (расходы на защитные и профилактические меры), так и с нивелированием его последствий — для пострадавших (материальный, физический и эмоциональный ущерб, снижение эффективности труда, компенсации) и для государства (расходы на работу полиции и судебной системы). Из них потеря £14 млрд связана именно со снижением эффективности труда из-за последствий домашнего насилия.
Негативный экономический эффект насилия в отношении женщин имеет универсальный характер: последствия схожи и для Евросоюза (потери в размере €366 млрд в год), и например, для Ганы (потери в размере 0,94% ВВП страны).
Это потери не только на уровне государств и коммерческих процессов. «Стоимость» домашнего насилия для самих пострадавших в течение их жизни составляет $103 767 для женщин и $23 414 для мужчин. Вынужденное снижение работоспособности или вовсе безработица в связи с домашним насилием — одна из самых распространенных проблем: 83% опрошенных респондентов заявили о том, что агрессивный партнер снижает их способность работать. Вот почему разные исследования приходят к одному выводу: представители бизнеса тоже должны содействовать профилактике насилия.
На более глубинном уровне закономерности аналогичны: если гендерное насилие приводит к экономическим потерям и снижению прибыли компаний, то гендерная дискриминация негативно влияет на макроэкономику. Американские исследователи утверждают, что даже такие глобальные экономические потрясения, как пандемия COVID-19, усугубляются в связи с дискриминационными подходами. Например, негативные последствия гендерной дискриминации проявляются в денежно-кредитной политике: реакция Центрального банка на кризис в конечном итоге приводит к увеличению разрыва в заработной плате, что делает стабилизацию экономики менее эффективной. Именно поэтому институциональные меры, направленные на борьбу с гендерной дискриминацией (например, законы о прозрачности оплаты труда), также могут быть эффективными инструментами стабилизации всей экономики в целом.
Объединяет совокупный опыт многочисленных исследований работа Линды Скотт «(Не)женская экономика. Как гендерное неравенство ограничивает наш экономический потенциал». Ее уникальность в том, что автор переводит разговор о гендерной дискриминации и насилии из плоскости этики в плоскость эффективности экономики.
Если аргумент «насилие — это плохо, а ненасилие — хорошо» продолжает считаться слишком субъективным и оценочным, то логика «насилие — это менее выгодно, а ненасилие — более выгодно» предполагает гораздо больше измеримости и доказательности.
Выгода — это в целом отличный аргумент в пользу ненасилия для людей, которые сегодня принимают бизнес-решения относительно нашего общего будущего.
Автор благодарит за помощь в подготовке этого материала специалисток фонда «Силсила» Елизавету Логвинову и Нармин Исаеву, а также Андрея Дерюгина
Мнение автора может не совпадать с точкой зрения редакции