Беги быстрее: как спорт превратился в социальный лифт и почему он не всегда работает
В июле 1821 года в лондонском Вестминстер-холле проходил пышный банкет по случаю коронации короля Георга IV. Среди блистательной публики выделялся единственный чернокожий гость на этом торжестве — Билл Ричмонд по прозвищу Черный Ужас.
Он родился рабом в Америке, но благодаря покровительству британского офицера смог добиться освобождения и перебрался в Лондон, где стал профессиональным боксером. Его имя, а иногда и портрет регулярно появлялись на полосах газет: он побеждал соперников, устанавливал рекорды и тренировал не только других бойцов, но и представителей знати (говорят, одним из его учеников был лорд Байрон). Доходы от спортивной карьеры позволили Ричмонду купить в Лондоне дом, а слава и уважение поклонников проложили ему дорогу в высшее общество и в конечном счете — на королевский банкет, где, помимо него, присутствовали еще 17 известных боксеров.
История Билла Ричмонда укладывается в меритократическое представление о том, что в спорте сильнейший непременно добивается успеха. Его подкрепляют истории многочисленных ролевых моделей вроде баскетболиста Леброна Джеймса, чья юность прошла в постоянных переездах, потому что семья не могла оплачивать жилье, а теперь он самый ценный игрок НБА, его состояние американский Forbes в 2021 году оценил в $96,5 млн.
Это представление — часть «великого мифа о спорте», как его назвал социолог Джей Кокли, автор книги Sports in Society: Issues and Controversies («Спорт в обществе: проблемы и противоречия»). Исследование 2020 года, посвященное этому мифу, показало: более 90% американцев считают, что занятия спортом закаляют характер, столько же уверены, что они способствуют накоплению социального капитала и согласны с предположением, что занятия спортом в школе повышают успеваемость.
Любители и профессионалы
В заглавии средневекового поэтического сборника, приписываемого Джеффри Чосеру, можно увидеть слово disport: заимствованное из англо-нормандского, оно означало «удовольствие», «приятное времяпрепровождение». От него, как указывает словарь Merriam-Webster, и произошло современное sport. «Первоначально этим словом обозначалось стремление к достижению чего-то особенно выдающегося в сфере телесных упражнений; затем смысл его подвергался разным изменениям, и в настоящее время спортом называются всякие вообще занятия, имеющие целью удовольствие или увеселение, но отнюдь не выгоду», — объяснял в начале XX века энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона.
Деление спорта на любительский и профессиональный отражало классовое разделение общества. В этом смысле был показателен, например, турнир по крикету «Джентльмены против Игроков», первый матч которого прошел в Англии в 1806 году. За «Игроков» выступали профессионалы, зарабатывавшие таким образом деньги. За команду «Джентльменов» — выпускники престижных школ, для которых игра была видом досуга и статьей расходов. Правда, сами же «Джентльмены» довольно быстро начали нарушать это правило, хотя и не ради экономической выгоды. В большинстве сыгранных матчей они раз за разом проигрывали, а потому в стремлении усилить команду начали платить лучшим «Игрокам».
С последней четверти XIX века присутствие профессионалов в спорте расширялось. В тех самых школах, где джентльмены-любители учились, профессиональные спортсмены преподавали — их нанимали в качестве тренеров. А кроме того, развивался массовый зрелищный спорт. Все это предоставляло больше возможностей для социальной мобильности.
В ответ спортивные ассоциации принимали правила, запрещавшие допуск к соревнованиям представителям рабочего класса, которые, как считали некоторые идеологи аматеризма, не имеют представления о спорте ради спорта. Некоторые организации переживали настоящий раскол, как, например, регбийный союз Англии: после запрета на выплаты денежных компенсаций игрокам из него вышли два десятка команд (преимущественно из бедных районов), основавшие вид спорта регбилиг (от rugby и league, соответственно «регби» и «лига»). Принцип любительства настойчиво декларировал и созданный в 1894 году Международный олимпийский комитет.
Как показало исследование, проведенное Флоридским атлантическим университетом в 2002 году, люди с высоким культурным капиталом по-прежнему предпочитают именно любительский спорт. Наличие денежного капитала при этом просто повышает вероятность того, что человек занимается спортом, но на выбор между любительским и профессиональным не влияет.
Уже упоминавшийся Джей Кокли объясняет, как превращение спорта в массовое развлечение изменило его сущность. Эстетика, опирающаяся на мастерство и физическую активность, уступила место героике, которая держится на чувстве опасности, возбуждении толпы и стремлении к быстрой победе. Появился нарратив о трудяге из низшего класса, который благодаря профессиональному спорту добивается успеха.
Развенчанию этого мифа посвящено множество работ, одна из ранних — книга социолога Джанет Левер «Футбольное безумие» (Football Madness), материал для которой автор собрала во время поездок в Бразилию в 1960–1970-е годы. Левер описывала, как игроки, которым спорт помог подняться с социальных низов, к тридцати годам обнаруживали, что у них нет образования, вместо накоплений — по большей части долги, а об успешной карьере сохранились только воспоминания. Им оставалась только низкооплачиваемая работа, которая к тому же не могла удовлетворить потребительские привычки, приобретенные за короткий период благополучия.
Проблема не только в краткости спортивной карьеры, но и в незащищенности игроков: случайная травма может перечеркнуть все вложенные усилия. Так, например, случилось с бразильским футболистом Жуаном Рамосом ду Насименту, отцом Пеле: он считался одним из лучших игроков в штате Кампус-Жерайс, но в возрасте 25 лет во время матча с командой из Рио получил серьезную травму колена. Описывая этот случай в книге «Я изменил футбол», Пеле рассказывает о сложностях, с которыми пришлось столкнуться семье после того, как спортивная карьера отца вынужденно завершилась.
В 2008 году статистический анализ карьер игроков африканского происхождения в европейских футбольных клубах вновь продемонстрировал ничтожность шансов воспользоваться профессиональным спортом как средством социальной мобильности. Причем проблема даже не в жесткой конкуренции, а в устройстве индустрии зрелищного спорта, где источник принятия решений — не те, кто непосредственно выступает, а менеджеры разных уровней.
Экономист Сет Стивен-Давидовиц в 2013 году проанализировал данные НБА и обнаружил, что шанс попасть в команду был у игроков из обеспеченных семей независимо от цвета кожи. Кроме того, выяснилось, что чернокожий игрок НБА с меньшей вероятностью был воспитан матерью-одиночкой или женщиной, которая забеременела в подростковом возрасте. «По моим оценкам… на каждого Леброна Джеймса приходился Майкл Джордан, родившийся в полной семье из среднего класса в Бруклине, и Крис Пол, второй сын в семье среднего класса в Луисвилле», — пишет Стивен-Давидовиц.
Профессор и заместитель декана факультета здоровья и кинезиологии Техасского университета A&M Джордж Каннингем в книге «Социальный класс и спорт» (Social Class and Sport) перечисляет условия, при которых профессиональная спортивная карьера может способствовать социальной мобильности: если спортсмен не получил серьезных травм и продолжает вести здоровый образ жизни после завершения карьеры, если он получил высшее образование и если за время занятий спортом смог накопить социальный капитал.
Социальные связи
В одной из первых сцен сериала 2017 года «Оптимисты» о буднях молодых работников МИДа в 1960-х герои учатся играть в гольф, используя в качестве одного из препятствий бюстик Сталина. Импровизированный турнир в разгар рабочего дня они объясняют тем, что, обучив правилам игры советских дипработников в США, дадут им дополнительные возможности для установления неформальных отношений с американскими коллегами. Хотя эта сцена выдумана, в ней есть доля правды. Гольф, теннис, а также парусный спорт и верховую езду французский социолог Пьер Бурдье приводил в качестве примера видов спорта, которые будто специально созданы для того, чтобы налаживать горизонтальные связи. В статье «Спорт и социальный класс» он отмечает, что посещение элитных спортивных клубов служит поводом для встреч в неменьшей степени, чем способом поддерживать форму.
На фоне высококонкурентного и травматичного профессионального спорта любительский кажется работающим механизмом накопления социального капитала. Эта тема интересует ученых как минимум с 1960-х годов. Первые работы рассматривали спорт как систему, каждый элемент которой выполняет определенную функцию. Спорт виделся инструментом социализации детей, ассимиляции мигрантов, мобилизации населения — и создания социальных связей. Критическим ответом на такой подход стала теория конфликта, заявившая, что в спорте присутствует расизм, сексизм, разные формы угнетения, что в нем находят свое отражение неравенство и классовая борьба.
На то, что неотъемлемая часть занятий спортом — сознательное и бессознательное стремление людей закрепить и подчеркнуть свою принадлежность к тому или иному классу, указывал и уже упомянутый Пьер Бурдье (без ссылок на него сегодня не обходится ни одна работа о спорте и социальной мобильности). Подобно другим формам досуга, потребления и поп-культуры, спорт парадоксален: люди занимаются им с убеждением, что следуют своим личным склонностям, тогда как на самом деле реализуют установки, диктуемые реальным или желаемым положением в обществе.
Мы выбираем вид спорта и свою роль в нем (любитель, профессионал, зритель) так же, как выбираем еду или развлечения, считает Бурдье, — ориентируясь на представления о том, что нам подходит с точки зрения выгоды, приличий, общественной ценности. Он проводит параллели: тело с внешними признаками силы — для рабочего класса, а здоровое и подтянутое тело — для буржуазии. Или даже так: одним — гольф, устрицы, фуа-гра и виски, другим — петанк, острые блюда и Pernod.
Проблема всех этих подходов — детерминизм: они исключают случаи, когда люди меняют закрепившуюся систему социальных отношений. Но насколько такие случаи часты?
Многочисленные количественные исследования показывают противоречивые результаты. Совместные занятия спортом формируют групповую идентичность, но сильные связи внутри спортивных клубов могут сделать последние однородными по своему составу и относительно враждебными по отношению к посторонним. Спорт может быть инструментом эмпауэрмента, но для этого придется разбивать стеклянные потолки и перешагивать высокие пороги. Спортивная активность влияет на размер и глубину социальных сетей, но не гарантирует повышения социального статуса.
Напротив, статус становится условием для занятий спортом. По данным НАФИ за 2021 год, в России более регулярно (на 20–25%) занимаются спортом люди с высшим образованием и более высоким доходом. Исследование ВЦИОМ, проведенное в том же году, показало, что основная причина для отказа от занятий спортом — недостаток времени (32%). Похожие данные приводит международная исследовательская компания Ipsos: среди барьеров для занятий спортом россияне называют нехватку времени (47%) и денег (25%). Такая же закономерность и в США. «Спортом чаще занимаются люди с высшим образованием, работающие на престижных должностях и имеющие значительный доход», — пишет Джордж Каннингем. Как отмечает исполнительный директор программы «Спорт и общество» Института Аспена Том Фэрри, этот разрыв с 2011 года постепенно увеличивается, по крайней мере в детском спорте. Дети из бедных семей реже начинают и чаще вынужденно прерывают занятия, которые становятся все дороже.
В зависимости от вида спорта затраты могут включать оплату услуг тренера, покупку экипировки, аренду зала или поля, взносы за участие в турнирах, транспортные расходы. Рейтинг самых дорогих видов спорта в детском сегменте, составленный Институтом Аспена в 2019 году, возглавили хоккей на льду (родители спортсменов тратят более $2500 в год), лыжи или сноуборд (около $2250 в год), хоккей на траве (чуть более $2000 в год), гимнастика (чуть более $1500 в год), теннис (около $1200 в год). Если оценивать только стоимость занятий, среди самых дорогих окажутся гимнастика и боевые искусства. По стоимости экипировки в первую пятерку попадают также велоспорт и все тот же гольф.
Медали и дипломы
В 1602 году корнуоллский историк сэр Ричард Кэрью так описывал популярную местную игру: «Когда швыряние [мяча] закончится, вы увидите, как [игроки] возвращаются домой будто после генерального сражения, с окровавленными головами, переломами, выбитыми суставами и такими синяками, которые наверняка сократят их дни».
Спортивные игры мало изменились к началу XIX века, когда в них играли ученики престижных частных школ, разве что стали менее травматичными. Однако в 1820–1830-е годы руководство школ озаботилось организацией досуга учеников, и игры стали объектом педагогики. Теперь их рассматривали как инструмент контроля, средство воспитания характера и способ улучшения социальных отношений. Учеников поощряли участвовать в командных соревнованиях, проводившихся по определенным правилам — их каждая школа устанавливала по собственному усмотрению. Массовая драка, в которой каждый стремился вырвать победу любой ценой, уступила место честной игре джентльменов.
Покинув частные школы, молодые люди поступали в Оксфорд или Кембридж, где продолжали заниматься спортом, который становился все более и более организованным. Появлялись университетские ассоциации, межуниверситетские турниры, спортивные клубы выпускников. В США периода «позолоченного века» (1877–1895 годы) в колледжах и университетах также кипела спортивная жизнь — проходили соревнования по бейсболу, баскетболу, теннису, легкой атлетике, а также выросшему из английского регби американскому футболу. Начавшись как внеурочные, эти занятия постепенно вошли в учебные планы.
Спустя век появились социологические исследования, продемонстрировавшие статистически значимую связь университетского спорта с социальной мобильностью. Например, в 1960–1970-е годы в США было замечено, что занятия спортом в старшей школе коррелируют с успеваемостью и повышают шансы ученика (в том числе из семьи с более низким социальным статусом, чем у одноклассников) поступить в колледж. Сегодня американские родители вкладывают сотни и тысячи долларов в спортивные занятия детей, рассчитывая на специальные стипендии и льготное поступление в университеты, пишет в своем блоге Том Фэрри. А некоторые ради этого готовы нарушить закон.
В 2019 году в США 50 человек были обвинены по делу о мошенничестве с поступлением в элитные учебные заведения. В преступную группу входили не только члены экзаменационных комиссий, помогавшие абитуриентам получать проходной балл на вступительных испытаниях, но и тренеры из Йеля, Стэнфорда, Университета Южной Калифорнии, которые давали абитуриентам характеристики, представляя их талантливыми спортсменами, — это тоже способствовало поступлению. Наряду с мошенниками были арестованы 33 состоятельных родителя, которые платили за «помощь с поступлением» от $200 000 до $6,5 млн. Среди них оказалась обладательница «Золотого глобуса» актриса Фелисити Хаффман, что привлекло к делу внимание СМИ.
Правда, как пишет Джордж Каннингем, большинство абитуриентов-спортсменов получают стипендии, лишь частично покрывающие стоимость обучения в колледже или университете. Более половины из них при этом не завершают обучения. Но те, кому удается совмещать спорт с прохождением учебных программ, имеют больше шансов преуспеть в будущем.
Лифт, который не едет
В 2020 году группа исследователей из Цюрихского университета и Норвежского университета естественных и технических наук разослала 23 020 писем в любительские футбольные клубы разных стран Европы. В письмах содержалась просьба о допуске на пробную тренировку. Часть писем была подписана именами, которые звучали привычно для той страны, где находился клуб-адресат, часть — «иностранными» именами. Несмотря на то что в разных странах количество полученных ответов было разным (в Нидерландах клубы отвечали активно, в Сербии чаще игнорировали запрос), повсеместно письмо, подписанное «иностранным» именем, имело меньше шансов на ответ, в России, например, 22,61% против 28,7%.
Хотя спорт считается инструментом интеграции уязвимых групп и различных меньшинств, это и другие исследования показывают, что дискриминация отсекает их буквально на входе в залы. При этом социальный класс, гендер, расовая принадлежность, пересекаясь, создают уникальные наборы возможностей и ограничений. К ним добавляются разнонаправленные тренды, действующие в пространстве спорта как социальной системы. Как пишет социолог спорта Рамон Спааий в книге «Спорт и социальная мобильность: пересекая границы», от сочетания этих трендов (на отмену ограничений и на их воспроизводство, на независимость индивида и на социальный контроль) в каждом конкретном случае зависит, сможет ли спорт стать социальным лифтом.
Совершить в этом пространстве вероятностей конкретные шаги могут те, кто попал в небольшой процент историй успеха. Как тот же Леброн Джеймс, который в 2021 году помог завершившей карьеру баскетболистке Рене Монтгомери приобрести команду «Атланта Дрим». Это была импакт-инвестиция: Монтгомери рассчитывает не только на прибыль, но и на возможность принимать управленческие решения, в том числе в интересах игроков и их будущего.