Одиночество в толпе: как переход от сигар и трубок к сигаретам изменил стиль общения

Мой спутник в одиночестве 

Послевоенное восстановление проходило в тумане сигаретного дыма. В период строительства государства всеобщего благосостояния заядлыми курильщиками были четыре пятых мужчин и две пятых женщин. В отличие от большинства других развлечений, практиковавшихся в определенное время или в определенном месте, курение было повсеместным и почти неизбежным. Оно стирало все более строгую границу между рабочим и домашним пространствами, а также между временем работы и временем отдыха. Некурящие подвергались воздействию дыма по всему дому, в поездах, трамваях и автобусах, в офисах и магазинах, в кинотеатрах и танцевальных залах. В больших домах потребление сигар ограничивалось специальными комнатами для курения, но маленькие и «быстрые» сигареты преодолевали и это ограничение. Единственным выходом был выход на улицу: садоводство или рыбалка, уединенная прогулка за городом или одиночная поездка—для тех, кто мог позволить себе автомобиль. 

Повсеместное распространение табака отражало две ключевые характеристики уединенного отдыха в современную эпоху. Во-первых, это был продукт экономических перемен и массовой коммуникации. Сигары, вересковые и глиняные трубки имели долгую историю, но все это изготовлялось вручную. Переломным моментом в потреблении табака стало применение в 1883 году бристольской фирмой У.Д. и Г.О. Уиллов американского станка, способного скручивать триста сигарет в минуту. Так в 1888 году появились бесфильтровые, «высокосмолистые» Woodbine ценой один пенни за пять штук. За следующие шестьдесят лет курение утратило всякую связь с доходом или классом и все больше теряло связь с полом. Продажи росли за счет энергичной рекламы, использующей и финансирующей растущий рынок чтения. Была задействована и страсть к коллекционированию — путем повсеместного выпуска в конце XIX века сигаретных карточек, рассчитанных, в частности, на спрос среди тех, кто в силу возраста еще не мог быть курильщиком.  

Второй характеристикой была принципиальная двойственность этой деятельности. Курение принадлежало к большой группе развлечений, которые в зависимости от контекста и наклонности практикующего могли быть как социальными, так и одиночными. Прогулка, игра в карты, собирание пазлов, рукоделие, уход за домашними животными, собирание марок, походы в кино, чтение—у всего этого была своя персональная и своя коллективная форма, причем между ними можно было перемещаться—или же концентрироваться скорее на одном конце спектра, чем на другом. В курении, как и в других увлечениях, важна была свобода выбора между модусами действия. Печально известный рекламный провал: в 1959 году была запущена новая марка под названием The Strand с изображением одинокого человека, который мог привлечь к себе внимание, лишь открывая пачку. Потребитель хотел видеть себя не вечным аутсайдером, а субъектом действия, который может сам выбирать, в чьей компании ему находиться. Степень, до которой никотиновая зависимость угрожала свободе воли, не признавалась до 1980-х годов. Зато все знали о социальной привлекательности курения. Подраставшие мальчики хотели подражать в этом отцам. Согласно большому исследованию «Массового наблюдения», проведенному в период расцвета потребления табака, начиналась эта привычка как форма имитации: 

Примерно каждый второй курильщик приписывает свои первые эксперименты какому-то социальному мотиву: желанию подражать или произвести впечатление, обрести умение держаться в обществе, уверенность в себе или же избежать ощущения оторванности от коллектива. Не более трети называют схожие причины, говоря о продолжении курения в дальнейшей жизни. Женщины, которые, как правило, начинают курить в более позднем возрасте, чем мужчины, особенно подвержены социальному давлению; их первым шагом в курении часто является принятие предложенной сигареты, вторым—покупка пачки для ответного предложения; их инициация, как правило, проходит на вечеринках, общественных собраниях, а в военное время — в бомбоубежищах или медпунктах. 

Переход от эпохи сигар и трубок к пачкам по двадцать сигарет демократизировал социальную функцию. Курительная комната в зажиточном доме или в лондонском клубе была местом мужского общения. Она определяла мужскую сферу в противоположность женщинам, которые должны были быть не в состоянии терпеть клубы табачного дыма. Временное уединение ради сибаритского наслаждения ритуалом подготовки и выкуривания трубки или сигары одновременно определяло привилегированное положение этих мужчин и заряжало их энергией для новых достижений в общественной жизни. Писатель Джеймс Барри описал важные мелочи, характерные для таких практик. «Когдато я был членом клуба для курильщиков,—вспоминал он,—где мы тренировались выпускать колечки. В конце года самый успешный из нас получил приз—коробку сигар. Да, были времена. Я часто думаю о них с тоской. Мы встречались в уютной комнате на Стрэнде. Как хорошо я до сих пор это вижу; всюду лежат расписания, с помощью которых мы могли раскуривать наши трубки». В эпоху Woodbine такие групповые ритуалы чаще проводились в кафе и пабах. Как заметил Стивен Грэм, «нет сомнений в том, что курение в компании—это этикет. Оно дает ощущение единства и вместе с тем является источником определенного удовольствия». 

Такой доступный жест, как предложение сигареты, помогал преодолеть разрыв между знакомством и дружбой. 

Моменты неловкости скрадывались паузой в разговоре для прикуривания или затяжки. В отличие от трубки, которую нельзя разделить, или дорогостоящей сигары, сигарета легко превращалась из личного удовольствия в социальное. К середине XX века она была частью ритуального действия на всех уровнях экономики и в любом месте отдыха. «Курение, — отмечали в «Массовом наблюдении», — является эффективным средством в завязывании знакомств, в облегчении контактов как в деловых, так и в формальных случаях, создающим общую атмосферу расслабленности». Потребность в таких жестах возросла в военное время. На фронте сигареты были валютой и инструментом, укрепляющим товарищеские отношения в условиях скуки и опасности. В тылу они возмещали разнообразные угрозы сетям близости и дружбы. «Многочисленные текущие опросы,—сообщали в «Массовом наблюдении» в 1941 году, — показывают, что в настоящее время многие люди особенно нуждаются в социальных контактах и социализированных интересах, которые стали менее доступными и более желанными из-за войны. Здесь курение вновь выступает как своего рода разрешение или замена». 

Эти опросы почти не предвещали эпидемиологических исследований, которые Ричард Долл и его коллеги начали публиковать в 1950 году. Уже давно продолжались протесты и врачей, и некурящих, говоривших о запахе, гигиене и различном воздействии на здоровье, но ни зависимость, ни рак в исследованиях масштабов военного и послевоенного потребления табака не фигурировали. «В глазах врачей,—гласил доклад «Массового наблюдения» за 1949 год,—...сигарета представляет собой возможный источник плохого самочувствия и инфекционной болезни, и были проведены многочисленные эксперименты, чтобы доказать или опровергнуть возможные пагубные последствия вдыхания, сверхкрепкого табака и т.д. По большей части такие эксперименты не привели к существенным выводам, по крайней мере консультанты страховых компаний не считают, что курение вредит здоровью». Долгая борьба за признание связи курения с раком легких и другими смертельными заболеваниями в конце концов привела к сокращению потребления табака до нынешних показателей: чуть менее 20% мужчин и 15,3% женщин. Существовавшая в середине XIX века связь с доходами поменялась на противоположную: те, кто зарабатывает меньше 10 000 фунтов стерлингов в год, курят в два раза чаще, чем те, кто зарабатывает свыше 40 000 фунтов. Растущее медицинское и социальное неодобрение, подкрепленное законами 2006 и 2007 годов о запрете курения в общественных местах, повлияло на дух содружества среди курильщиков. Кучкующиеся в дождь и ветер на специально отведенных для них площадках под открытым небом, они связаны теперь общим ощущением преследования. 

Тем не менее, несмотря на аспекты социальной связанности, сигару, трубку или сигарету всегда курили в одиночку. На протяжении всей современной эпохи в культуре потребления табака отмечалась связь между ним и одиноким потребителем. «Люблю тебя,—признавался капитан Марриет в 1832 году,—неважно, предстаешь ли ты в форме сигары или в сладком благоухании растворяешься в миршамовой чаше; моя любовь к тебе сильнее, чем любовь к женщине! Ты—мой спутник в одиночестве». В отличие от многих других развлечений, здесь не было и речи о создании чего-то нового, что можно было бы затем вместе с кем-то использовать. От курения остается лишь пепел. Эту активность можно рассматривать в противопоставлении умножающимся формам социальности. Рост курения сигарет происходил параллельно с расширением коллективных форм досуга. «Во все более контактном мире»,—сообщали в «Массовом наблюдении», где все меньше и меньше привычек и увлечений являются полностью индивидуальными—мы отдыхаем в больших кинотеатрах и театрах, едим в больших ресторанах и даже склонны жить со все большим числом людей в одном и том же здании,—сигарета остается для большинства людей удовольствием, которое, независимо от его социальной значимости, можно получать и в полном одиночестве и которое остается полностью индивидуальным. 

Курение было наглядным примером абстрагированного уединения, способности изъять себя из наличной компании. Так было, даже когда собиралась целая группа специально для того, чтобы разделить это удовольствие. Один автор, воспевая одну из первых клубных комнат для курения, описал ее обитателей, затерянных каждый в своем собственном мире. «Когда эти кудрявые облака медленно подымаются вверх», — объяснял он, —они, быть может, на миг затуманивают несчастье, или скрывают на время заботы жизни; а может быть, курильщик, откинувший голову назад и устремивший взор в небо или в потолок, созерцает целую панораму великолепных воздушных замков. Но они возникают в дыму и в дыму кончаются. 

Дрейфующий, меняющий форму дым от горящего табака представлял собой визуальное изображение порожденных им ментальных процессов. Чем быстрее выкуривалась сигарета, тем короче был этот сон наяву, но все же она оставалась самым доступным способом уйти от общества других, не отвергая его в открытую. 

На физическом уровне курение позволяло занять руки и рот, не мешая беседе с другими людьми в комнате. На более высоком уровне, как и в случае с прочими видами досуга, такими как рыбалка или коллекционирование, получать удовольствие можно было не только от табака, но и от всевозможных аксессуаров, включая разные виды трубок, чистящие средства, зажигалки, футляры, подставки и хьюмидоры, мешочки и банки, пепельницы и специальную одежду. Увлечение подобными вещами уже было уклонением от социального обмена. Общение происходило между человеком и предметом. Хорошо раскуренная трубка, которую можно поглаживать в кармане, когда она не используется, или вытряхивать и чистить между сеансами курения, была приятным способом отвлечься. Очередная сигарета давала занятие пальцам, неважно, курили ее при этом или нет. «Другой вид чувственного наслаждения от сигареты,—писало «Массовое наблюдение»,—который должен скорее предполагаться, чем словесно обосновываться,—это удовольствие от манипуляций с сигаретой. Курильщикам, похоже, нравится вид сигареты, нравится ощущать ее, вертеть в руках спички, портсигар и зажигалку... и держать в губах сигарету, даже незажженную». 

Здесь не было четкой границы между абстрагированием как релаксацией и терапией перед лицом трудностей. «Для одинокого человека,—заключал автор первой социальной истории курения,—хорошо раскуренная трубка—бесценный компаньон. Если ему случается время от времени не иметь никакого особенного дела и при этом располагать достаточным временем, он, естественно, наполняет трубку, придвигает кресло к очагу и—не чувствует себя одиноким». Это был способ настроиться на предстоящее дело или, как признавались некоторые писатели, лучше сосредоточиться на работе. Кроме того, наряду с алкоголем, который тоже можно употреблять и в компании, и в одиночку, это было широко признанное средство снятия стресса. «Для кого-то курение,—заключало «Массовое наблюдение»,—могло быть, очевидно, не столько роскошью, сколько компенсаторным удовольствием, одинокой слабостью, возмещающей неудовлетворительные моменты жизни; кто-то должен подсластить пилюлю—если не трактирщик, то табачник». Женщины нашли в сигаретах более доступное, чем алкоголь, средство справиться с тяжестью ведения скудного и зачастую одинокого домашнего хозяйства. В послевоенный период все более пессимистические эпидемиологические исследования последствий курения вступили в конфликт с растущим интересом к психологии стресса—там курение считалось действенным лекарством. Считалось, что сигареты помогают достигать результатов, связанных с духовной рефлексией, о которой пойдет речь в следующей главе. «Они служили поколениям людей в периоды сильных страданий,—пишет Ричард Кляйн, — как ни с чем не сравнимое орудие для обуздания и уменьшения тревоги и как разновидность молитвы». 

Во времена, когда человеческая компания и материальные условия были неудовлетворительны, курение выполняло целый ряд функций. В часто цитируемом пассаже из Чарльза Кингсли описан подвиг ранних индийских первооткрывателей табака: «Табак — это товарищ одинокому, друг холостому, пища голодному, утешение печальному, снотворное страдающему бессонницей, огонь замерзающему...» Он выступал как укрепляющее средство перед лицом социальной депривации. Чарльз Диккенс использовал термин, обозначавший в XIX веке депрессию, при описании выживания Мэгвича в австралийских пустынях: «И без курева я тоже никак не могу. Когда меня там, на краю света, определили пасти овец, я, наверно, сам с тоски превратился бы в овцу, кабы не курево». Когда глиняная трубка была вытеснена сигаретой, а в урбанизирующемся обществе участились случаи временного уединения, курение оставалось доступным и недорогим ответом на одинокость. «Массовое наблюдение» опрашивало женщину, недавно переехавшую в мегаполис: «Я провела одна в Лондоне несколько месяцев,—отвечала она.—Я была очень несчастна и больна и совсем не знала городской жизни, чтобы уметь сойтись с подходящими мне людьми. <...> Я сидела одна в своей комнате и курила, наблюдая за людьми из квартир напротив, как они сновали туда-сюда в своих машинах, с собаками, детьми и друзьями. Вот так и пристрастилась к курению»