«Живое всегда найдет способ прорасти»: что будет с российским независимым театром
В последние месяцы российская театральная сцена претерпевает серьезные изменения. Почти сразу после объявления о начале «спецоперации»* на Украине Елена Ковальская, директор Центра имени Всеволода Мейерхольда, объявила, что покидает свою должность «в знак протеста». 12 апреля Анатолий Полянкин, ректор Высшей школы сценических искусств, уволил Константина Райкина с поста художественного руководителя из «Театральной школы Константина Райкина». 6 мая лишился должности режиссера Государственного академического театра имени Евгения Вахтангова и Римас Туминас — это произошло после того, как в сеть попал ролик, где Туминас озвучил свою позицию, идущую вразрез с государственной.
В конце прошлого месяца Департамент культуры Москвы объявил о кадровых перестановках в московских театрах. В частности, «Гоголь-центру», «Современнику» и «Школе современной пьесы» назначили новых художественных руководителей. А уже 30 июня труппа «Гоголь-центра» последний раз выступила под управлением Алексея Аграновича со спектаклем «Я не участвую в войне» по произведениям Юрия Левитанского — проект «Гоголь-центр» официально прекратил работу. Свои прогнозы о будущем театральной индустрии в России Forbes Life дали пять независимых режиссеров.
Федор Елютин, основатель независимой театрально-продюсерской компании «импресāрио»:
Об острых темах важно и нужно говорить, но я не знаю как — и у меня нет готового решения. Нужно изобретать новые методы и способы. Я считаю, в России может существовать независимый театр. И проект «импресāрио» — наглядное тому доказательство. Ситуация, в которой мы сегодня находимся, достаточно сложная и нестабильная. Но вместе с тем это вызов. Всегда нужно быть включенным, придумывать что-то, находить новые решения.
Да, немецкая театральная группа Rimini Protokoll забрала у нас лицензию на показ Remote Moscow (интерактивный спектакль в формате путешествия по Москве. — Forbes Life), и пока что планов на сотрудничество с другими европейскими компаниями нет. Когда они появятся, не знаю, будем наблюдать. Сейчас мы сосредоточили все внимание на своих спектаклях: «Пой, танцуй», «Bingo Show» и «Мы выйдем с тобой погулять в лес». Кроме того, у нас появился ряд заказчиков, представителей бизнеса, и мне кажется, за ними будущее нашего проекта — потому что это и другой чек, и другая степень вовлеченности.
С каждым днем остается все меньше инструментов для продвижения проектов через соцсети, и работать по билетам, как раньше, становится все сложнее. Но будем стараться сохранить и это направление. Последний проект, над которым мы работаем, называется «Большая рыбалка». Надеюсь, в августе уже покажем.
Валерий Печейкин, автор «Гоголь-центра» и куратор программы «Гоголь+»:
У театра исторически два заказчика — это зрители и государство. Бывают времена и страны, когда желание зрителей ставится на первое место, а государства — на второе. Бывают и другие времена. А независимые проекты в России существуют уже давно и успешно, классический пример — Театр.doc. Кроме того, рядом с — уже бывшим — «Гоголь-центром» существует театральная школа Gogol School. По тому же адресу открыто пространство «Внутри», которое создал Олег Карлсон. У них есть свой репертуар, премьеры и, главное, зрители.
В отличие от кино театр — такая штука, которая существует только в момент исполнения. Конечно, спектакль можно записать на видео, но это не то. Почему? Потому что театр — это еще и социализация, в театр «выходят». И показ в широком смысле — это все: от гардероба до финальных поклонов. Перестановки коснулись в основном «локомотивных» театров, которые двигали актуальные практики и темы. Это движение прекратилось. Поэтому театр еще не «все», но театр — приехал. Почувствуйте разницу.
Каждый год добавляет какой-то новый цензурный запрет в публичное поле: на мат, на обсуждение вакцин, на «пропаганду» ЛГБТ. Конечно, это не может не влиять на театр. Но только на тот, который называют актуальным. Например, вряд ли текущая ситуация затрагивает жизнь оперы, которая, как правило, не замечает актуальную повестку, а игнорирует ее. Оперный театр вообще самый живучий: есть десяток партитур — от «Травиаты» до «Севильского цирюльника» — и они уже столетия идут по всему миру. Какая здесь цензура? Все вопросы к Верди или Россини.
За что «Гоголь-центр» закрыли? Точно не за финансовые показатели — «средняя заполняемость залов за 1,5 года — 92%». Об истинных причинах мы прочтем через много лет, когда участники всех этих перестановок напишут мемуары. Остается принять, что на Земле, в России, в Москве «Гоголь-центр» закончился. А появится — разве что на Марсе, если в ближайшее время начнется его колонизация.
Кирилл Люкевич, режиссер, один из основателей театра «Блоха» в Санкт-Петербурге:
Независимые театры сегодня возможны и нужны. Даже, может, не столько сами театры, сколько именно их проекты. Об этом свидетельствует все их многообразие и качество, которое мы видим.
Театру всегда стоит затрагивать важные темы, причем в каждом спектакле и отдельно взятом проекте — по-разному. Ведь это очень важно — говорить о настоящем, про человека и вместе с ним. Задавать вопросы, искать ответы. Налаживать диалог. И здесь уже неважно, идет ли речь именно о независимом театре.
Как и раньше, на сцене «Блохи» продолжают идти спектакли. Готовим вторую премьеру — по пьесе Константина Стешика «Голова». Еще один спектакль покажем в сентябре на Литейном. А что дальше, пока, наверное, говорить не буду.
Полина Кардымон, резидент и режиссер-постановщик арт-пространства «Лаборатория Современного Искусства» в Новосибирске:
Почти уверена, что уповать сейчас можно только на независимые театральные проекты, так как мало кто готов работать с государственными учреждениями по идейным соображениям. Многие мои друзья и коллеги — даже те, что мигрировали, — независимо курируют проекты в России и объединяют тех, кто остался и хочет продолжать создавать искусство здесь. Главное — быть независимыми, не индуцироваться, иметь возможность близкого общения с посетителями, быть безопасным пространством для высказывания. Беречь друг друга.
Не могу сказать за всех, но «Лаборатория Современного Искусства» в Новосибирске не собирается заниматься самоцензурой. Пусть она, как и непосредственно цензура, будет уделом государственных структур. Любое независимое пространство всегда подразумевает определенную степень откровенности, куда больший процент личного контакта между зрителем и резидентами. Думаю, когда живешь в России, видишь очень много острых тем. И даже если не говорить о них напрямую, общее их присутствие в работе ощущаться все равно будет.
Сама я сейчас нахожусь в состоянии очень сильной пересборки. Невозможно делать вид, что ничего не происходит. Но отказываться от работы окончательно не собираюсь, потому что театр тоже важный рупор для отстаивания чувств. Недавно мы познакомились с командой пространства «Внутри» в Москве и хотим с «Лабораторией» делать совместный проект. Готовим спектакль для одного зрителя «О как Отец» — хотим разобрать понятие отца с биологической, политической и социокультурной точек зрения.
А вообще наша команда пока сделала упор на детские спектакли, чтобы развивать у младшего поколения критическое мышление. Чтобы маленькие зрители могли вволю покричать, а не пассивно скучать, дергаясь от каждого замечания мамы. В театре «Первый театр» мы с Анастасией Юдиной, Егором Зайцевым и Владимиром Бочаровым тоже создаем детский спектакль — по Сапгиру — «Пир-Сапгир».
Очень помогает мне как независимой художнице и всему нашему пространству Гете-институт в Новосибирске. А еще меня пригласили в резиденцию художников и художниц в Швейцарии — представлять Россию.
Дарья Шамина, режиссер, создательница театра FULCRO в Санкт-Петербурге:
23 февраля мы сыграли, как оказалось, свой последний репертуарный спектакль, 24 февраля мы договорились, что не можем жить «как прежде» — как прежде не будет больше ничего.
Театр полностью изменил повестку: мы решили, что сейчас важно помогать друг другу и создавать микросообщества взаимной поддержки. В этом нас очень поддержал наш главный партнер — завод «Степан Разин». На нашей площадке стали проходить благотворительные концерты, мы поддерживали независимые инициативы (им сейчас пришлось вообще очень туго) — показали у себя инклюзивный спектакль фонда «Альма Матер» «И грянул гром…». Мы планировали этот проект еще «до всего», и то, что он состоялся, для меня огромная радость и малюсенькая победа.
Наша работа в России сейчас заключается в поддержке всего, чему нужна помощь. Те небольшие ресурсы, которые у нас есть, мы готовы направить на то, чтобы подтолкнуть социальные и независимые инициативы, которым сегодня стало в разы сложнее выживать. Простая мысль о том, что ты кому-то помог, тебя самого может спасти в самый трудный момент.
Весной мы выпускали дипломный спектакль Марины Бурдинской у нас на площадке. Тут важно понимать: режиссеру в действительности российского театра очень сложно стартовать из независимой институции. Система «признает» только определенный тип институций с предельно иерархичной структурой, а к независимым и «другим» отношение по принципу — «ну нет, это не настоящий театр» (у нас в описании компании так и написано: «Fulcro — это театр или что?»). По моим ощущениям, будущее, если оно и есть, в формировании и изобретении новых типов структур и взаимоотношений внутри них. Маленькое заявление о том, что есть нечто за пределами государственных субсидий; что можно не обожествлять должность «худрука»; что перемены возможны даже сейчас, оказалось для меня очень важным. Я просто напомню, что ад существует на всех уровнях российского общества и ситуация в «правильных настоящих театрах» напрямую его отражает.
По сути мы сейчас такой театр-экосистема, включающий в себя множество различных проектов. Сейчас все происходит медленно, осторожно, небольшими шагами. Невозможно сегодня запустить большой проект или спланировать что–то на сезон вперед: это как строить дом или закладывать фундамент во время землетрясения. Мы это приняли и действуем потихоньку — в меру сил и возможностей.
Я сказала про экосистему еще и потому, что это новый способ осознания себя как команды. Очень важно, что мы разъехались в разные страны. Больше нет того, что было прежде, когда мы собирались в одной точке времени и пространства ежедневно и занимались каким–то одним делом. При этом мы не развалились. Сейчас мы пытаемся понять, как в этом существовать: собственно, об этом наш цифровой проект «Я здесь». Он длинный, состоящий из множества частей, но очень наивный и нежный. История, где каждый может быть услышан. Мне бы хотелось делать больше таких историй — людям сейчас нужны поддерживающие практики и пространство диалога, и мы пробуем создать такое пространство. На секунду в нем кажется, что границы не имеют значения.
Я думаю, что живое всегда найдет способ прорасти — где угодно. Иногда мне кажется, я не знаю, в чем сейчас смысл нашего дела и есть ли он вообще. Но потом нам всем и мне лично пишут живые люди и говорят, что слышат нас; что им ужасно страшно, но когда мы делаем что-то свое, маленькое, страх чуточку отступает. И мы договариваемся, что, нет, никакого «стоп» — взялись за руки и идем.
Когда мы создавали театр пару лет назад, мы думали, что классно было бы не закиснуть в концепции «театра–дома», свойственной для России. Хотелось стать такой пластичной командой, которая сможет делать что–то в разных частях света — взаимодействовать с разными институциями, пробовать и учиться новому. Только тогда мы об этом мечтали. Никто не мог подумать, что мы окажемся в этой точке не потому, что мы так решили, а потому, что мир слетел с рельс.
* Согласно требованию Роскомнадзора, при подготовке материалов о специальной операции на востоке Украины все российские СМИ обязаны пользоваться информацией только из официальных источников РФ. Мы не можем публиковать материалы, в которых проводимая операция называется «нападением», «вторжением» либо «объявлением войны», если это не прямая цитата (статья 57 ФЗ о СМИ). В случае нарушения требования со СМИ может быть взыскан штраф в размере 5 млн рублей, также может последовать блокировка издания.