«Главное — ликбез»: Аскар Ильясов о сериале «Нулевой пациент» и казахстанском кино

Аскар Ильясов — молодой актер из Казахстана, который окончил Театральный институт имени Щукина в Москве. В его фильмографии такие работы, как «Последний рубеж», «Мертвое озеро», «Эпидемия», «Квартиранты», «Нулевой пациент», «Паралимпиец» и «Тренер», в который Аскара позвал сниматься режиссер Данила Козловский. 

— Как началась ваша актерская карьера?

— Раз в год я сам задаюсь вопросом, как я решил стать актером. И каждый раз ответ разный. Это большой для меня вопрос до сих пор. Сейчас я пришел к тому, что мама заложила эту базу. Она учитель начальных классов, и я ее первый ребенок. Думаю, она вложила в меня все свои учительские амбиции: я рано начал читать, ходить на танцы, потом детские сады, школа, КВН, театральная студия. В общем-то, даже не было момента, когда я задумывался, кем мне стать. Просто я люблю выступать, быть в центре внимания.

Карьера началась в театральной студии. Астана (сейчас Нур-Султан. — Forbes Life), мне 13 лет, я пришел в народный театр «Современник». Мне нравилась девушка, и я узнал, что она ходит туда. Подумал: «Интересно, можно совместить приятное с полезным». Правда, девушка через два месяца перестала ходить, а я проходил четыре года. В 11-м классе задался вопросом, куда поступать. Будучи самоуверенным молодым человеком, решил, что получу лучшее театральное образование, и полетел в Москву поступать в «Щуку». Поступил. 

— Как дальше развивалась ваша карьера? 

— В конце первого курса я начал сниматься в Москве. Это были сериалы про Вторую мировую войну в основном — а-ля «Россия-1». Я набивал руку, знакомился с производством. На четвертом курсе Даня Козловский пригласил меня сниматься в «Тренере» — это был важный этап для моей актерской уверенности в себе. Это был большой проект, я познакомился с Даней — он сыграл определенную роль. До сих пор играет, наверное, — как некая ролевая модель, потому что он мне интересен, а такое близкое знакомство меня вдохновило. 

Потом два года после выпуска из института я работал в Театре сатиры. Это все мне вообще не подошло. Я решил вернуться в Казахстан, но не в Астану, откуда я родом, а в Алма-Ату, где я сейчас и живу. Когда я вернулся сюда, мне казалось, что у меня ничего не получается. Потом начал здесь активно сниматься. Скажем так, киноактерскую профессию я начал познавать тут, в Алма-Ате. Здесь я начал чувствовать дистанцию, необходимую для того, чтобы играть большие роли.

— Как развивается кино в Казахстане и чем отличается от российской индустрии?

— Наверное, зрительское кино у нас отстает от российского, потому что люди в основном смотрят только комедии, завязанные на менталитете, — в духе «Горько!», только менее талантливые. Только сейчас зритель приходит к тому, что в кинотеатре из казахстанского кино можно смотреть что-то, кроме комедии. Например, фильм «Паралимпиец» — спортивная драма, вышедшая в этом году в прокат, — создал некий прецедент в Казахстане, когда не комедия вызвала такой большой интерес у зрителя. Там поднимается тема инклюзивности, силы духа. 

Казахстанское кино сейчас на новой волне. Есть режиссеры — ребята, которые летали в Америку и Европу учиться лет 7-10 назад. Они возвращаются. Я и себя причисляю к киноделам, которые получили хорошее образование за рубежом и вернулись. Приток креативных мозгов, новые интересные сериалы, полные метры, рекламы, клипы, продакшен развивается — вот что сейчас представляет из себя казахстанское кино. Очень интересно находиться в эпицентре всего этого здесь и сейчас.

— Как вы попали в проект «Нулевой пациент»?

— Мой агент Владимир сказал мне: «Аскар, я тебе скину на почту сценарий, зайди, прочитай». Я зашел, почитал. Знаете, как понять, твой это сценарий или нет? Если ты застаешь себя за тем, что начинаешь отыгрывать сцены, — значит, это точно твое. Мы тогда снимали «Эпидемию», жили в Питере в отеле, и я застал себя на балконе пробующим играть Кирсана. И записался на пробы. Режиссеров Женю (Евгений Стычкин. — Forbes Life) и Сергея (Сергей Трофимов. — Forbes Life) они заинтересовали. Я прилетел в Москву и познакомился с ними. Они устроили мне огромные пробы часов на шесть с разными партнерами. Я все это прошел. Я с самого начала точно знал, что это мое, что мне нужна эта роль и я ее сыграю хорошо.

— Насколько вы были погружены в тему и знали ли историю о первой в СССР вспышке ВИЧ в столице Калмыкии, в Элисте?

— Я не знал эту историю, вообще не слышал о ней. Но у меня она перекликается с другой историей. В 2006 году у нас в Казахстане в городе Шымкент произошла идентичная ситуация. Только там было еще хуже — 150 детей в больнице заразили ВИЧ. Это была катастрофа. Мне было лет 12, но я помню, как это все обсуждали в новостях. Я слышал и чувствовал от родителей, что происходит что-то совсем нездоровое. Такая боль есть — и эта тема меня тогда очень тронула.

— Как вы считаете, насколько важно снимать проекты о ВИЧ в России, учитывая, что у нас довольно низкая степень осведомленности населения?

— По поводу осведомленности — думаю, таких тем про здоровье наберется немало, о которых люди ничего не знают. Говоря конкретно про ВИЧ, конечно, это важно, потому что это до сих пор табуированная тема, если говорить о провинции. Могу себе представить, что и в Казахстане, узнав, что у кого-то ВИЧ, человеку могут даже руки не пожать, его будут избегать. Это здесь и сейчас есть — не так уж сильно мы продвинулись. Я имею в виду наше постсоветское пространство. У меня, конечно, большие вопросы к государству по этому поводу. Я не понимаю, почему так мало предпринимается шагов к решению этого вопроса, если соотносить с последствиями и со страхом, который возникает вокруг это темы. Кстати, до проекта «Нулевой пациент» я не задумывался об этом. Но после проекта, посмотрев статистику и фильм Юры Дудя (внесен Минюстом в реестр физлиц-иноагентов), понял, какая это катастрофа. 

— На ваш взгляд, в государственном масштабе сериал способен что-то изменить?

— Думаю, да. Я вижу у этого сериала несколько миссий. Одна из них — показать, эмоционально задеть. Есть активисты, которые приходят с плакатами, цифрами, статистикой — если такая сухая информация не доходит, то, может быть, с помощью художественного подхода, с помощью эмоциональной составляющей получится тронуть людей, которые имеют влияние и могут что-то для этого сделать. 

«Нулевой пациент» мне нравится тем, что он говорит о проблеме крупным планом — издалека, в масштабе Советского Союза, но с помощью очень частных личных историй. Я верю, что сдвиг уже произошел. Понятно, что у сериала сейчас осталось еще три серии. Люди потом его посмотрят — сдвиги уже есть, и они будут. Главное — это ликбез в социуме.

— Еще одна важная история, которая есть в этом сериале: у нас огромная страна, много национальностей, много народов. В Советском Союзе в фильмах снимались не только славянские актеры. Сейчас же очень слабая репрезентация малых народов. Почему так произошло?

— Думаю, есть определенная предвзятость по отношению к актерам малых народов. Я на себе это чувствовал — двигатель любой истории все равно актеры и актрисы славянской внешности. Это как «сдаем квартиры только славянам», так и роли в определенный момент давали только славянам. Если бы эта ситуация произошла не в Элисте, а в 150 км, в Волгограде, то мою роль уже играл бы русский парень. 

Я думаю, это вопрос к сценаристам — интересоваться больше. Даже в «Нулевом пациенте»: я не видел в русском кино такого, что показали Москву, потом Элисту, буддизм, какие-то шаманские штуки. У зрителей не хватает интереса смотреть, а у сценаристов — писать. Продюсеры, наверное, не очень доверяют таким историям — возможно, не видят в этом прибыли. Не знаю. 

Почему в «Нулевом пациенте» калмыка играю я, а не калмык? Не знаю — наверное, не нашлось. Тут уже соревновательный момент: я знаю, что калмыцкие ребята выходили на пробы, но выбрали меня. Еще в Театральном институте имени Щукина, в котором я учился, есть калмыцкий курс. Наверное, если бы они выпустились чуть раньше, были бы поопытнее, — очевидно, кто-нибудь из них сыграл бы. Тут уже стечение обстоятельств.

— Калмыцкий курс? Это специальный набор ребят исключительно из Калмыкии?

— Да. Это такая практика — целевой набор. Набирается в Калмыкии курс, они приезжают в Москву, им дают общежитие, и они обучаются у педагогов и мастеров Театрального института имени Щукина. По-моему, они подписывают контракт, отыгрывают и возвращаются в Калмыкию. Наверное, они станут ядром местного Элистинского театра. Это частая практика: в параллели со мной учились дагестанцы, осетины, ребята из Республики Коми, азербайджанцы. В «Щуке» даже ребята из Южной Кореи учились — такой опыт был.

— Сейчас крупнейшие кинокомпании и стриминговые сервисы приостановили работу в России. Как, на ваш взгляд, изоляция и санкции повлияют на развитие киноиндустрии в России?

— Думаю, повлияет на развитие: больше внимания привлечет к российскому кино. Например, у меня есть много знакомых, которые не смотрят российские сериалы. Но сейчас у них нет выбора. На самом деле наши научились снимать уже давно, есть много достойных работ.

Конечно, есть много недовольных, но я в этом плане оптимист — все к лучшему. Уверен, что продюсеры, которые сейчас снимают фильмы и сериалы, понимают, что настало время, когда нужно возвращать доверие зрителя. Вот и появляются такие проекты, как «Нулевой пациент». 

— К разговору про зарубежные сериалы. Я вижу, что многие сравнивают «Нулевого пациента» с «Чернобылем». На мой взгляд, действительно есть очень похожие сцены. Считаете ли вы, что эта история похожа на «Чернобыль»? Это нормально для кино или все-таки минус?

— Думаю, это нормально для кино. Это вообще нормально для любого рода искусства. Это же вы в рецензии писали про сцены с Горбачевым?

— Да, на мой взгляд, сцены с Горбачевым очень похожи. Меня это не смутило — это такой классный оммаж хорошему проекту. 

— Не знаю, насколько это планировалось, но я тоже вижу. «Чернобыль» произвел на меня огромное впечатление, когда я его посмотрел, когда он только вышел. У «Нулевого пациента» есть какое-то послевкусие, что я это уже пробовал. Конкретных кадров или пролетов я не помню. 

В первую очередь разница по событиям у них всего два года. То есть это вызывает очевидные ассоциации — даже обычные декорации, телевизор, шифоньеры, радио, вся эта атмосфера. Второе — это катастрофа. И там, и там есть ощущение катастрофы, есть те, кто хочет донести правду и решить проблему, есть власть в роли антагониста, но я не считаю власть антагонистом, кстати. Есть конфликт, и есть такие параллели. А вот насчет кадров не знаю, но даже если так, то классно. Меня это тоже не беспокоит.

— Вы говорили про переход от комедий к более серьезным фильмам, который сейчас происходит в Казахстане. Мне кажется, в России он тоже произошел. Мы не только смеемся, но уже и восхищаемся, вдохновляемся, впечатляемся.

— Да, наверное, в этом есть прогресс — в какой-то искренней рефлексии о прошлом. Здесь опять можно упомянуть «Нулевого пациента». Отметил бы фильм «Ника» Василисы Кузьминой. Я не видел такого в российском кино — это что-то новое, и мне это нравится. Допустим, «Карамора»: я посмотрел всего три серии, но меня очень впечатлила игровая костюмированная история. Я подумал, что хотел бы сняться в таком — это какой-то праздник для актеров. 

— Какие вы смотрите фильмы и сериалы, какие вам нравятся?

— Я вчера посмотрел «Дорогу перемен» с Ди Каприо и Кейт Уинслет, я его до этого не видел и был поражен. Я до сих пор под впечатлением от этой работы. А последнее, что меня впечатлило и затянуло, — сериал «Наследники». 

— Что именно вас как актера в этих фильмах и сериалах цепляет?

— Конечно, меня цепляют в первую очередь актерские работы. Я мало смотрю художественное кино, потому что иногда не могу понять историю. С друзьями я всегда себя чувствую глупым, когда мы смотрим вместе кино и обсуждаем потом. Все столько всего в этом кино увидели. А я иногда не пробиваюсь сквозь актерские штуки. 

Вот вчера я смотрел «Дорогу перемен» и много уделял внимания тому, как работает Ди Каприо. Иногда меня фильмы не цепляют, потому что я не погружаюсь полностью в историю, — мне интересно смотреть за актерами, особенно, если играет хороший артист, или за операторской работой, но это в меньшей степени. Но, как правило, если хороший артист играет очень сильно,  я все забываю и погружаюсь в сюжет. 

— По-моему, в Казахстане был фильм «Квартиранты», который так или иначе вдохновлен фильмом «Паразиты», верно? Что вы думаете про адаптацию? 

— Похоже на то. Победителей не судят. Если получилось талантливо, это круто и все говорят, значит, такое имеет место быть. Если это не очень талантливо, неубедительно, это фейк и так далее. Я к адаптациям отношусь с интересом. Но именно к адаптациям. Адаптация — это не просто дать персонажам казахские имена. 

Я приведу в пример фильм «Двенадцать» Никиты Михалкова. Это лучшая адаптация. Я читал пьесу, смотрел американский фильм. Но из этого всего «Двенадцать» попал в меня больше всего, потому что адаптировано классно. Это не ответвление от оригинала, это полноценный самостоятельный продукт. 

Насчет «Квартирантов» не знаю — не представляю, как на это можно смотреть и как смотрит российский зритель. На мой взгляд, в нем много казахских моментов, связанных с менталитетом. Мама с папой этот фильм очень любят — только «Паралимпиец», в котором я сыграл, стоит безоговорочно на первом месте. Но «Квартиранты» поднимают определенные актуальные социальные проблемы.

— Как вы относитесь к военному кино в России и Казахстане? Почему люди всегда готовы смотреть такие фильмы и какую роль они сейчас играют в нашей культуре?

— Если честно, я не знаю. Я не поклонник военного кино, не поклонник заряжать публику на это все. Мне нравится история, которую я слышал: парень из Индии, из Болливуда, рассказывал, почему у них такие нереалистичные драки. Он говорит: «У нас 1,5 млрд людей. Представьте, что все они начнут массово ходить на эти боевики и нести в народ эту воинственность и эту энергию. Нам это вообще не нужно, поэтому мы условно обозначаем драки, но не углубляемся в кровь и насилие». Вот это мне ближе, это мудро. Конечно, у них есть и кино со смачными драками, но я скорее про зрительское большое кино. 

В нашей культуре военные фильмы — это, наверное, все-таки большая рефлексия о Второй мировой войне. Но я считаю, что это уже неактуально, Вторую мировую войну отрефлексировали. Я про то, что много книг, песен и талантливейших фильмов. Мне недавно предлагали снять пробы на военный проект, но я не вижу в этом никакого смысла.

— Вы сказали, что вас вдохновляет Даня Козловский. Вам хотелось бы в таком случае попробовать себя в роли режиссера?

— Да, хотел бы тоже попробовать. Чем больше снимаешься в кино, тем более появляется какой-то свой вкус. Чем больше я общаюсь с талантливыми режиссерами, тем больше вдохновляюсь. Я уже думаю: «Интересно, как бы я рассказал ту или иную историю». И оно все ближе и ближе ко мне. Но тут я думаю: «Надо учиться, Аскар». Как раз пример «Нулевого пациента» показал мне, что можно работать в дуэте, это классная идея. Например, я могу, как Женя Стычкин, работать с актерами — я это еще с института люблю, я там курсы вел, здесь с детьми работал. Мне это интересно. А кто-то будет отвечать за техническую часть — за то, в чем я не разбираюсь. Поживем — увидим. Я хочу попробовать.

— Каковы ваши ближайшие планы: что с вами выходит и где вас смотреть?

— Мои ближайшие планы — это набраться сил перед сезоном. Сейчас будет рывок — с июля по декабрь будет много работы. Из того, что посмотреть, хочу порекомендовать фильм, о котором я уже говорил, — «Паралимпиец». Я не понимаю, что с ним будут делать продюсеры. Они хотят отправлять его на фестивали, чтобы он покатался, либо будет прокат в России, либо его купит «Кинопоиск». Но рекомендую посмотреть этот фильм, когда он выйдет. Особенно я бы хотел, чтобы его посмотрела паралимпийская сборная России. У нас в этом фильме паралимпийцы снимались. Когда я окунулся во все это паралимпийское движение, когда узнал, что сборную России отстранили от Паралимпиады, меня это как будто бы лично задело. Я был даже не расстроен, а зол. Затронута важная тема инклюзивности, отношения к людям с инвалидностью во всем постсоветском пространстве. Поэтому я бы хотел, чтобы ребята из российской сборной посмотрели — с надеждой, что это их как-то согреет, потому что фильм про них, про героев.