«Я готов дорого заплатить, чтобы быть свободным»: Борис Немцов в книге «Преемник»
«Появление Немцова в политике было бы невозможно без горбачевской перестройки второй половины 80‑х, его стремительный взлет в начале и поражения в конце 90‑х в полной мере отражают драматизм ельцинской эпохи, неизбежен был и его переход в оппозицию при Путине. История Немцова — это история страны последних 30 лет, и на этой идее я и построил свою книгу. Но это не классическая биография — скорее, рассказ, в котором он главный герой. Это рассказ о том, как и почему Россия теряла обретенную ей свободу. И это в том числе рассказ о двух войнах и их последствиях — во-первых, о войне в Чечне; во-вторых, о войне в Украине, которая и стала для него роковой. Как мы теперь видим, и для страны тоже. Поэтому это очень актуальная книга», — рассказал Forbes Life Михаил Фишман.
Оттепель. 2008–2010
Свобода лучше, чем несвобода
Утром 12 сентября 2007 года, за три месяца до выборов в Думу и за полгода до президентских, окружение первого вице-премьера Дмитрия Медведева погрузилось в траур: газета «Ведомости» сообщала, что в самое ближайшее время Сергей Иванов, в недавнем прошлом министр обороны, будет назначен премьер-министром. Это означало, что Медведев проиграл в устроенной Владимиром Путиным гонке преемников и ему не быть президентом. Новость никого особо не удивила: по мере того как соревнование входило в решающую фазу, Иванов обгонял Медведева по многим параметрам. Во-первых, в феврале Путин и его сделал первым вице-премьером; во-вторых, Иванов считался в то время главным проводником путинской внешней политики, особенно на американском направлении; в-третьих, с лета Путин заметно чаще появлялся на публике с Ивановым, чем с Медведевым. Наконец, Иванов обходил Медведева в социологических опросах. В общем, помощники Медведева принимали соболезнования и размышляли, как строить жизнь дальше.
Фокус был в том, что гонка преемников если и существовала, то только в голове у Владимира Путина. Все остальные — включая самих Медведева и Иванова, которые тоже не знали, кто из них преемник, — имели дело со спецоперацией прикрытия, призванной до последнего момента держать в тайне, кому Путин в 2008 году передоверит президентское кресло. За те два с лишним года, что длилось это виртуальное соревнование, в нем даже стали проступать контуры идеологической борьбы — вокруг перспектив политического курса после ухода Путина. В прошлом чекист и резидент внешней разведки, силовик Иванов воплощал статус-кво — продолжение жесткой линии и в отношениях с Западом, и во внутренней политике. Молодой юрист Медведев, наоборот, выступал в роли «преемника-либерала» и проводника более мягкой линии. На самом деле куда важнее было то, что оба они были верны Путину и не связаны с кремлевскими группировками.
Никто, кроме Путина, не знает, когда он окончательно решил, что пересадит в президенты не Иванова, а Медведева. По одной из версий, Иванов проиграл, когда в самом деле поверил в свои перспективы, побежал впереди паровоза и стал примериваться к короне. В мае 2007 года, например, он провел пресс-конференцию, в ходе которой ему по телемосту в прямом эфире задавали вопросы журналисты из разных российских городов, — формат слишком напоминал «Прямую линию с Владимиром Путиным». Но в любом случае, когда утром 12 сентября премьер-министр — тогда им был Михаил Фрадков — подал в отставку и все кинулись поздравлять Иванова, это был лишь очередной обманный ход: Фрадкова в премьерах сменил не Иванов, а Виктор Зубков, член ближнего круга Путина и его давний товарищ по работе в санкт-петербургской мэрии. Зубков был калифом на час, временной фигурой, премьером-прокладкой. И только Медведеву в этот момент уже было известно, что в декабре, за три месяца до президентских выборов, он будет объявлен преемником — и сразу предложит Путину пост премьера. Так в российской политике началась недолгая эпоха тандема — время, с которым были связаны надежды на перемены.
Медведев не был похож на Путина. Он был моложе. Он не был выходцем из КГБ. Он выглядел человеком более открытым и современным. К тому же у него был другой характер. Даже на бытовом, личном уровне эта разница была очень заметна. Путин царь, и к 2008 году властность давно победила в нем другие — обычные человеческие — черты: при всем желании нельзя было сказать, чем он увлекается, как любит проводить время и т.д. Медведев жил более понятной для обывателя жизнью: пользовался гаджетами и только появившимися тогда соцсетями, увлекался фотографией, любил хард-рок, яркие поло и кроссовки, его даже можно было увидеть танцующим с сокурсниками на встрече выпускников.
Более либеральный стиль Медведева был очевиден всем, бизнес и прогрессивная часть элиты аплодировали его лозунгу «Свобода лучше, чем несвобода». Казалось, суверенная демократия ушла в прошлое, на смену ей пришли модернизация и знаменитые медведевские «четыре И»: институты, инфраструктура, инновации, инвестиции. Год за годом в течение последних восьми лет Владимир Путин строил самодержавие. Теперь, на словах, оно должно было уступить место современному государству.
Менялась не только риторика. В подмосковном Сколкове началось строительство огромного центра технологических инноваций, который вместе с кампусом должен был стать российским аналогом Кремниевой долины.
Несмотря на нарастающий конфликт со странами Запада, который только усугубила война с Грузией в августе 2008 года (под лозунгом «принуждения к миру» Россия впервые напала на соседнее государство), меньше чем через год в отношениях с США наступила «перезагрузка». Медведев и Барак Обама, пришедший на смену Джорджу Бушу, подписали новый договор о сокращении ядерных арсеналов и ввели совместные санкции против Ирана. Началась активная подготовка к вступлению России в ВТО. Переломив сопротивление силовиков, Медведев либерализовал Уголовный кодекс: его поправки запретили аресты по так называемым предпринимательским статьям и снизили наказания за экономические преступления. Это было большое дело — одно из самых значительных достижений медведевской «оттепели». Например, Владимир Переверзин, менеджер среднего звена в одной из структур Михаила Ходорковского, во время разгрома ЮКОСа был приговорен к одиннадцати годам тюрьмы — благодаря медведевским поправкам он вышел на свободу через семь лет и два месяца.
Впрочем, слабость и подчиненное положение Медведева тоже были вполне очевидны. «Лояльный, преданный, слабый, послушный» — так описывал Медведева Немцов в августе 2008 года. Не только Немцов — вся элита отдавала себе отчет: глубоких перемен ждать не стоит; пересев в премьеры, Путин никуда не ушел, держит ситуацию под контролем и, скорее всего, рассчитывает еще вернуться обратно в Кремль. Эти подозрения получили подтверждение уже через несколько месяцев после избрания Медведева президентом, когда он в ноябре 2008 года вдруг предложил увеличить срок президентских полномочий с четырех до шести лет. Да и все поведение Медведева красноречиво свидетельствовало о том же: он старался не перечить Путину, оставляя за ним ведущую роль в тандеме. Свое президентство Медведев воспринимал как поручение, которое следует выполнять — и желательно как можно лучше.
Тем не менее с Медведевым были связаны надежды на перемены. Не потому, что он крепкой рукой возьмет и развернет ход российской истории, а в силу непоколебимых, как тогда казалось, свойств властной иерархии в России: шапка Мономаха одна, на двоих ее не хватит, и кто бы ни оказался в Кремле, рано или поздно он возьмет власть в свои руки. Медведев не может не выйти из-под контроля Путина. В конце концов, сила президентской власти такова, что это вопрос одного-единственного указа. «Русская традиция предельно проста, — объяснял Немцов, — кто в Кремле, тот и главный, — ей тысячи лет, и никто в жизни ее еще не нарушал, никто! Путин решился на это первым, но так не бывает… Медведев самолюбив, безумно амбициозен, занимает главный пост в государстве. [В России] самодержавное сознание, поэтому конфликт зреет и рано или поздно вспыхнет: он системный и даже не зависит от личности».
Союз волка с бараном
Для независимых политиков никакие перемены не наступили — скорее наоборот: деление на системную оппозицию и несистемную — нелегальную, с которой можно бороться любыми методами, — только укрепилось. Союз правых сил было решено уничтожить вовсе. Сначала правых просто не зарегистрировали ни на одних региональных выборах. Затем им предъявили счет: оказалось, что они задолжали огромную сумму денег. А осенью 2008 года, уже при Медведеве, им поступило предложение от Суркова: партия «Союз правых сил» ликвидируется, но можно получить небольшой пакет — треть голосов — в новой правой партии, которая будет контролироваться Администрацией президента. Немцов, «неформальный лидер радикального крыла СПС», как тогда писали в прессе, к тому моменту уже приостановил членство в СПС, Белых сказал, что он против и кладет партийный билет на стол, остальные функционеры — Чубайс, Гайдар и Леонид Гозман — решили принять условия Кремля. Решающей стала точка зрения Гайдара: он посчитал, что возможность участвовать в выборах все-таки перевешивает очевидные издержки.
Решения последнего — ликвидационного — съезда Союза правых сил были приняты заранее. Оставалось только предъявить их рядовым партийцам. Жизнь лучше смерти, говорили с трибуны адвокаты объединения с Кремлем, только с помощью партии можно влиять на положение дел в стране и на государственный курс. На революцию рассчитывать не приходится — Кремль непобедим, — да и если она все-таки, не дай бог, случится, ее итог не понравится никому. Да, положение тяжелое, но надо смириться и принять предложение Кремля. Иначе партию ждет прозябание в ряду других маргиналов и неудачников. «Самое болезненное, что должен, обязан уметь делать политик — спокойно оценивать реальность, какой бы она ни была, — выступал с трибуны Чубайс, — и я задаю себе простой вопрос: Россия с правой партией или Россия без правой партии?».
Неприемлемую для большинства партийцев альтернативу — прозябание с неудачниками — олицетворял Немцов, и это понимали все делегаты съезда. «Вот сидит Боря Немцов, человек с которым мы пятнадцать лет вместе, и у нас разные позиции, — продолжал Чубайс. — Я знаю его аргументы, он знает мои. Я понимаю, что решения сегодняшнего голосования мы видим по-разному. Но при этом я буду продолжать уважать Бориса, потому что мы вместе прошли через такие боевые истории, когда без преувеличения в пяти минутах либо тюрьма, либо смерть».
Немцов сначала не хотел идти на съезд: «Зачем, если все решения уже приняты?» — и его не ждали. Но в последний момент он все-таки решил прийти и выступить. Пришел, подал заявление о восстановлении в партии — ради одного этого выступления — и сразу попросил слова. В компромиссах ничего плохого нет, говорил он, но компромисса с хозяином не бывает: союз волка с бараном возможен только до тех пор, пока волк сыт, а баран ему угождает, это во-первых; во-вторых, под контролем Кремля правая партия обречена на провал. Но главное в том, что либерализм и нынешняя власть несовместимы в принципе: «Я не согласен с большинством по вопросу о вхождении в кремлевский проект. Союз правых сил — правопреемник партии Гайдара, «Демократического выбора России». На знаменах и ДВР, и Союза правых сил до сих пор написано: «Свобода, Собственность, Законность». На знаменах Путина — Медведева написано: «Цензура, Рейдерство, Басманное правосудие». Что же общего идеологически между властью и нашей партией? Я понимал Чубайса и многих из вас, когда проводились экономические реформы, когда идея Гайдара ввести плоскую шкалу налогообложения была принята властью, я понимал, когда принимались важные законы в области земельных отношений и в области защиты прав собственности. Это я все понимаю, но это была первая четырехлетка Путина, а сейчас у нас цензура, рейдерство, басманное правосудие, международная изоляция и крайне агрессивная внешняя политика».
Немцов закончил свою речь предложением: если съезд не распустит партию, он готов взять за нее ответственность — в том числе финансовую. Но судьба Союза правых сил уже была решена.
Обычно Сурков действовал иначе: передавал захваченные партийные бренды лояльным политтехнологам и ставил во главе своих людей. На этот раз ему было важно не взять партию под контроль, а ликвидировать сам бренд — иначе, как полагал Сурков, он все равно будет притягивать к себе демократических активистов. Именно поэтому Союз правых сил надо было уничтожить, а на его месте создать новую партию под названием «Правое дело», тоже, впрочем, знакомым: под таким названием будущий СПС начинал предвыборную кампанию 1999 года.
***
Энергетическая сверхдержава
Это было странное время. Российская экономика по-прежнему росла невиданными темпами. Наступили золотые годы, так называемая стабильность. Дефолт и нефть по восемь долларов еще не стерлись из памяти, а цена на нефть на глазах преодолевала одну психологическую отметку за другой — 40, 50, 60, 70, а в начале 2008 года уже и 100 долларов за баррель. Одновременно росли цены на газ и металлы. За то время, что Путин находился у власти, российский бюджет увеличился в семь раз. От нефтяного пирога перепадало всем. Люди не просто стали жить лучше — люди жили все лучше и лучше с каждым днем, неделей, месяцем. В среднем каждый россиянин улучшал свое благосостояние на 10 процентов в год в течение нескольких лет. В городах как грибы росли торговые центры, автосалоны, фитнес-центры и рестораны, банки выдавали кредиты — в 2006 году каждый второй москвич, например, уже жил в долг, — и наряду с растущей ценой на нефть мотором роста экономики становился потребительский спрос. В стране возникло общество потребления: в 2006 году по обороту розничной торговли Россия уже обгоняла любую другую страну Европы. Никогда раньше жизнь российского обывателя не менялась столь стремительно — все, чем он себя окружал, становилось комфортнее, лучше, качественнее: от еды до мебели, от стирального порошка до автомобиля. Российский средний класс, составлявший примерно одну пятую часть населения страны, резко поменял образ жизни.
На волне нефтяного бума Россия все чаще называла себя «энергетической сверхдержавой», продолжала портить отношения с остальным миром и все агрессивнее ссорилась с соседями. Один скандал следовал за другим. 2006 год начался с газового клинча с Киевом, а продолжился торговой войной с Польшей, санкциями против Молдавии и мощной антигрузинской кампанией. Затем в ноябре 2006 года в Лондоне был отравлен радиоактивным полонием бывший российский разведчик Александр Литвиненко, и новый, 2007 год Россия встретила кризисом в отношениях с Британией. В феврале 2007-го Путин произнес свою знаменитую мюнхенскую речь, после которой западные политики впервые заговорили о перспективах новой полноценной холодной войны с Россией. Однако все эти дипломатические скандалы были как будто понарошку: бизнес не обращал на них внимания — в том же 2007 году иностранные инвестиции в России били очередные рекорды, а обыватели все охотнее пользовались западными благами. В материальном, практическом плане Запад с каждым днем становился все ближе.
90-е годы с их политической борьбой, прямыми эфирами на телевидении и интересом к политике как таковой ушли в прошлое. Публичная политика вышла из моды — она постепенно становилась такой же виртуальной, как и международная дипломатия. Социологи фиксировали деполитизацию. Они отмечали, например, очевидные перемены в представлениях о функции телевидения. По сравнению с 2000-м годом упало число тех, кто полагал, что телевидение должно информировать, и, наоборот, выросло количество тех, кто считал, что задача телевидения — развлекать и просвещать. На правозащитников и демократов первой волны — не вписавшихся, обедневших, растерявших влияние, повторяющих свои наскучившие прописные истины — и журналисты, и широкая публика теперь все чаще смотрели сверху вниз, скептически, а то и презрительно.
Выкинутый на обочину, Немцов выглядел таким же неудачником. «Вы говорите понятные вещи, — объясняли ему в одной из телепередач того времени, — но посмотрите, как это выглядит со стороны. Вы не у власти, вы проиграли выборы, а теперь из своего маргинального пространства вольно и популистски критикуете режим». Немцов тоже вышел из моды. Журналисты считали его простофилей и бабником. Многие знакомые из прежних времен его сторонились и старались лишний раз не пересечься с ним взглядом в ресторане. Впрочем, Немцова все это не смущало. Он научился быть абсолютно невозмутимым. Он ходил на светские вечеринки, проводил время с женщинами, ежедневно занимался спортом, освоил не только виндсерфинг, но и кайтинг и вошел в учредители главного ежегодного фестиваля виндсерфинга под названием «Русская волна», который стал развлечением и для деловой элиты, и для светской тусовки. «У Бориса Немцова нахально увели доску из-под носа, и ему пришлось бежать к дальней доске, что замедлило и старт, и финиш, — говорилось в светском отчете с «Русской волны 2006», проходившей на Красном море в Египте. — Раздосадованный Борис отреагировал на это глубокомысленно, заявив, что в спорте «еще хуже, чем в политике»».