Культурные коды экономики: можно ли доверять большинству людей в стране
Это седьмая, заключительная колонка из цикла «Культурные коды экономики» доктора экономических наук Александра Аузана в рамках совместного проекта Forbes Life и Arzamas. Лекцию «Доверие как источник экономического чуда» и полный курс лекций «Культурные коды экономики: почему страны живут по-разному» можно послушать на сайте Arzamas или в мобильном приложении «Радио Arzamas».
В апреле 2021 года группа экономистов и политологов выпустила доклад о состоянии российской экономики, озаглавленный «Застой 2.0». Действительно, за последние 30 лет темп роста в среднем был небольшим, к тому же он снижается. Как утверждают авторы доклада, в таком режиме Россия может нормально дожить до конца 2020-х годов, но в 2030-е наступит системный кризис и может произойти то же, что происходило с Советским Союзом в конце 1980-х — начале 1990-х годов. Прогноз авторов доклада, прекрасных экономистов, которые сделали очень качественный анализ, состоит в том, что Россия может несколько поднять темпы роста, если проведет внутренние реформы или резкий поворот на внешнеполитической и внешнеэкономической арене, но — незначительно. Света в конце тоннеля не видно.
В прошлой колонке я упоминал Японию: в конце 1960-х темп экономического роста в ней снизился, по одной из версий, потому, что японцы достигли желаемого уровня жизни. Но России снижение темпа роста не подходит, и тому есть две причины.
Первая — внутренняя. В последние годы экономика в стране растет, а реальные располагаемые доходы падают. Это означает, что результаты роста перехватываются и не доходят до народа, — так происходит в странах, где институты настроены на извлечение ренты. Наверху весна, а внизу в подвалах холодно. Это социальная угроза. Реальные располагаемые доходы населения начнут расти, когда темп экономического роста превысит 3–4%.
Вторая — внешняя: наша доля в мировом валовом продукте все время сокращается. СССР давал 10% мирового валового продукта, с союзниками — 19% и конкуренцию проиграл. Россия дает около 2% мирового валового продукта и при этом находится в состоянии экономического противостояния, торговых войн с большим количеством стран. При низких темпах роста доля России в мировом валовом продукте и ее конкурентоспособность будут падать.
Чтобы избежать социальных коллизий внутри и ухудшения нашего положения вовне, нужен экономический рост. Попробуем найти для него основания не в том, что у нас сейчас есть, а в том, что у нас в принципе может быть создано.
В самой первой колонке из цикла «Культурные коды экономики» я упомянул работу Янна Алгана и Пьера Каю, которые подсчитали, как положительный ответ на вопрос «Можно ли доверять большинству людей?» влияет на валовый внутренний продукт на душу населения. Расчет, проведенный в 2010 году, показал, что если бы в России уровень доверия был таким же, как в Швеции, — 63%, — то валовый продукт на душу населения у нас был бы на 69% больше, чем текущий.
Еще до количественных исследований Алгана и Каю американский экономист Мансур Олсон в книге «Возвышение и упадок народов» показал, что немецкому и японскому экономическому чуду предшествовало накопление доверия. Благодаря ему снижалось «трение» между людьми, ведь если люди доверяют друг другу, не нужно нанимать юристов и давать взятки чиновникам, чтобы быть уверенным, что тебя не обманут.
Как меняется доверие
Исследования генетической составляющей доверия с помощью анализа характеристик близнецов показывают, что фактор наследственности в общем уровне доверия составляет от 5% до 20%. Это очень мало — можно с уверенностью сказать, что это изменяемый признак. А Всемирное исследование ценностей свидетельствует, что уровень доверия в разных странах может существенно меняться: например, в Эстонии в 1995–1999 годах этот показатель составлял 21,1%, а в 2010–2014 годах — уже 39%, то есть почти в два раза выше.
В нашей стране в конце 1980-х годов, когда на протестный митинг могло выйти полмиллиона незнакомых друг с другом людей, уровень доверия был высоким. В ходе тяжелых реформ и распада прежних социальных связей 1990-х–2000-х доверие было сожжено. Лесные пожары 2010 года и последовавшая за ними волна волонтерского движения послужили импульсом для нового роста.
Коронакризис стал не только внешним шоком, но и спровоцировал во всем мире переворот во вкусах и ценностях. Миллиарды людей попали под «домашний арест», где о чем-то думали, переписывались в сетях, читали книги — и вышли из карантина другими. Например, в докризисное время никто не мог помыслить, что десятки тысяч мелких игроков на фондовом рынке США могут сговориться и провести мгновенную операцию, лишив доходов крупных игроков. Это поведение людей, у которых изменились представления о том, как можно взаимодействовать друг с другом.
Сейчас в России 25% людей положительно отвечают на вопрос о том, можно ли доверять большинству людей, и в основном это люди в мегаполисах. При этом, как показывают полевые исследования, которые Институт национальных проектов провел в 2020 году вместе с Российской венчурной компанией, в стране большой потенциал роста доверия. Семье доверяют 82% людей, но при определенных условиях готовы были бы 97%. Соседям доверяют 21%, но готовы были бы доверять 76%. Людям, с которыми лично знакомы, доверяют 27%, но готовы доверять 88%. И даже впервые встреченным людям сейчас доверяют всего 2%, но готовы доверять до 30%.
За счет чего могут вырасти эти показатели? Мы видим, что больше доверяют либо люди старше 45 лет, либо люди с высшим образованием. Ведь доверие — это субъективная оценка вероятности того, что тебя не обманут контрагенты, и она сильно зависит от частоты общения, которую дает либо опыт, либо его концентрированная версия — образование. Доверие — это еще и то, как мы понимаем мир и других людей, как мы обучены выстраивать с ними взаимодействие. Наиболее крупные эффекты экономического роста, конечно, связаны с появлением инновационных результатов, а они, в свою очередь, прорастают через человеческий капитал в образовании.
Старые и новые институты доверия
Институты — это всегда правила, но эти правила могут поддерживаться разными механизмами. Это может быть внешнее принуждение со стороны полицейского, налогового инспектора и других специально обученных людей. Или социальное давление, когда за невыполнение правил можно стать нерукопожатным.
Похоже, появился новый вид институтов с особым механизмом принуждения, основанным на технологиях искусственного интеллекта. Это цифровые платформы-агрегаторы с рейтингами. Появление этих новых институтов стало ключом к массовому распространению распределенного доверия, когда человек пользуется сервисами вроде Airbnb или BlaBlaCar, общается с совершенно незнакомыми людьми и при этом убежден, что рейтинг и алгоритмы агрегатора его защищают. В результате возникает эффект, который заставляет меняться целые государства и правительства.
Мои коллеги по экономическому факультету во главе с Еленой Никишиной во время первого карантина на европейской статистике, а после него — на полевых исследованиях в России показали, что сопровождение деловой активности переходит от государства к частным цифровым сервисам. Поразительно, в каких вопросах государство им проигрывает: ведь рейтинг не что иное, как судебная функция, а удаление с платформы — аналог изоляции человека полицией.
Правительства зашевелились и пытаются создавать свои сервисные платформы. Однако межстрановые сопоставления показали, что доверие правительствам не столько зависит от качества услуг, сколько коррелирует с доверием полиции. Государство — это, по Веберу, организация с правом осуществления насилия, именно так его интуитивно воспринимают люди. Можно сделать очень хорошие сервисы, очень удобное обслуживание, но если силовые действия государства доверия не вызывают, то в конкуренции с частными цифровыми системами оно будет проигрывать.
Зато благодаря шеринговым цифровым платформам идет процесс, связанный с распространением новых институтов, влияющих на доверие, что, в свою очередь, за счет снижения издержек общения приводит к росту объема рынка. Индустриальные цифровые платформы тоже могут дать такой эффект, если одновременно промышленные компании будут менять механизмы менеджмента — снимать барьеры между разными группами сотрудников, облегчать коммуникации между ними.
Какой у нас план
Застой — не только явление экономической стагнации. Это еще и определенное состояние общества и системы, которое свойственно странам, находящимся в колее. Ее можно попытаться покинуть резким рывком, оперевшись такие культурные характеристики, как способность к краткосрочной мобилизации и высокая дистанция власти. Однако есть риск насильственными методами подорвать человеческий потенциал — наиболее продуктивный, но и наиболее хрупкий — и сползти обратно.
Можно ничего не делать и плыть по течению, опираясь на высокое избегание неопределенности. Если цена на нефть снова пойдет вверх, доходы страны вырастут. Этот расчет на случайные внешние факторы хорошо описал в XVIII веке фельдмаршал Миних, который сказал, что Россия напрямую управляется Богом, потому что иначе объяснить ее существование невозможно.
Третий вариант — трансформация с опорой на такую нашу культурную характеристику, как «феминность» с одновременным наличием индивидуализма и коллективизма, каждый из которых по-своему продуктивен. Проблема этого третьего пути в том, что он долог: чтобы двигаться по пути трансформации, нужно иметь длинный и детальный план.
Такой план, например, был у друзей, родственников и сослуживцев декабристов, которые, оказавшись в эпохе застоя при Николае I, готовили идеи и документы, позже «сработавшие» при Александре II, — об этом рассказывает в сборнике «Герои поражения» писатель Яков Гордин. Когда мы вошли в перестройку, готовность к трансформации была, а плана не было. Это настроение очень четко и мудро тогда описал Михаил Жванецкий: «тот, кто хочет получить все и сразу, получает ничего и постепенно». О причине же, мне кажется, лучше всего сказал поэт Владимир Корнилов в стихотворении «Перемены»:
Считали: все дело в строе — и переменили строй.
И стали беднее втрое и злее, само собой.
Считали: все дело в цели, и хоть изменили цель,
Она, как была доселе, за тридевятью земель.
Считали: все дело в средствах. Когда же дошли до средств,
Прибавилось повсеместно мошенничества и зверств.
Меняли шило на мыло и собственность на права,
А необходимо было себя поменять сперва.
Чтобы поменять себя, нужно менять и двигать культуру. А это дело небыстрое, тонкое и сложное, потому что менять ее нужно одновременно с институтами. Очень хотелось бы, чтобы к новому окну возможностей (которое обязательно возникнет — в истории по-другому не бывает) мы вышли с мыслями о том, как и что строить на годы и десятилетия. Иначе останется в это окно возможностей выброситься, а вот этого как раз не хочется.