Культурные коды экономики: как холодная зима, язык и маскулинность влияют на страну

Это третья колонка из цикла «Культурные коды экономики» доктора экономических наук Александра Аузана в рамках совместного проекта Forbes Life и Arzamas. Лекцию «Как на успешность нации влияют язык, климат и история» и полный курс лекций «Культурные коды экономики: почему страны живут по-разному»  можно послушать на сайте Arzamas или в мобильном приложении «Радио Arzamas».

Лев Толстой сказал, что все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. В экономике не так: те, кто успешен, успешны по-разному, в разных областях деятельности и по разным причинам. Среди очень близких по экономическим результатам наций мы можем обнаружить множество отличий, иногда трудно объяснимых. 

Выбрать можно только два

Доля государственных расходов в ВВП в США и в континентальной Европе за длинные периоды отличается в 1,5 раза — 30% в США и 45% в Европе. Доля межбюджетных трансфертов — 11% в США и 18% в Европе. Откуда, несмотря на цивилизационную близость, такое разное отношение к государству в экономике? Оказывается, здесь тоже свое слово говорит культура. 

Опрос, проведенный в рамках всемирного исследования ценностей, показал кардинальные различия континентальной Европы и Соединенных Штатов. Например, на вопрос «Считаете ли вы, что причиной бедности является лень?» утвердительно отвечают 60% американцев и только 26% европейцев. На вопрос «Считаете ли вы, что доход определяется удачей?» утвердительно отвечают 30% американцев и 54% европейцев. На вопрос «Считаете ли вы, что бедные заперты в ловушке нищеты?» утвердительно отвечают 29% американце и 60% европейцев. 

Получается, что европейцы считают экономический результат более случайным, связанным с везением, а не с трудом. А американцы не признают существование ловушки нищеты (хотя это признанный экономистами факт), потому что считают важным, чтобы человек сам нес ответственность за то, что он делает.

Эти различия можно не только фиксировать, но измерять и объяснять. Великий английский экономист Джон Мейнард Кейнс почти 100 лет назад сказал: вы не можете одновременно максимизировать свободу, справедливость и эффективность — вам придется выбирать. И вся политическая борьба состоит в том, какую ценность выбирает избиратель и правительство. С точки зрения треугольника Кейнса европейцы склоняются к сочетанию свободы со справедливостью, а американцы, скорее, стоят на линии свободы.

Треугольник Кейнса позволяет ответить на вопрос, откуда берется спрос на государство и каким оно будет — либеральным, социальным, диктатурой развития. Но он не может объяснить многих других различий в экономике, которые тоже связаны с культурой.

Портрет пятью красками

Универсальный закон, который объясняет конкурентную специализацию и большинство различий в экономике, связан с именем голландца Герта Хофстеде. В 1960-е годы он придумал, как рисовать портреты наций. Исследования, лежащие в основе такого портретного искусства, — это социология так называемых гомогенных групп. Хофстеде опрашивал в разных странах сотрудников одной и той же международной компании (другие исследователи опрашивают только учителей начальных классов или, например, только студентов-юристов). 

Краски, которыми Хофстеде рисовал портреты наций, менялись по ходу совершенствования методики. Сначала он придумал четыре характеристики, которые выяснял через социологические опросы, потом добавил пятую, а уже в конце жизни — шестую (терпение). Но по последней характеристике почти не набрано материала, поэтому я буду говорить о пяти красках Хофстеде. Графически их можно изобразить в виде пяти- или шестиконечной звезды, поэтому мы их называем звездограммами. 

Портреты, которые таким образом получаются, не вечны. Те, кто стал повторять методы мастера, выяснили, что «лица меняются» — подобно тому, как различаются фото на паспорт, сделанные в разные годы, хотя идентичность никуда не уходит. Это важный вывод для будущих рассуждений о том, можно ли менять культуру в определенном направлении.

Первая характеристика — индивидуализм/коллективизм. Проявляется она, например, в спорте: есть нации, которые предпочитают командные виды спорта, а есть нации, увлеченные индивидуальными видами. Скажем, американская игра бейсбол фактически состоит в том, что каждый может сыграть против всех и имеет шанс выиграть — это демонстрация индивидуализма. Другое проявление — туризм: мы знаем, что японцы и китайцы передвигаются группами, иногда очень большими, а, например, европейцы предпочитают путешествовать в одиночку или небольшой семьей. Индивидуализм/коллективизм — ключевая характеристика, определяющая вид инноваций. На основе индивидуализма возникают так называемые радикальные инновации, ведущие к перевороту, а на основе коллективизма — так называем инкрементные: медленные постоянные совершенствования.

Вторая характеристика — дистанция власти. Нации, где к власти относятся как к символической ценности, а не как к деловому партнеру, ценят, например, доски почета и огромные памятники государственным деятелям. Чем выше дистанция власти, тем меньше в экономике распространены инновации и предпринимательство. Зато в такой экономике становятся возможны мобилизационные методы хозяйствования, что для некоторых периодов, особенно кризисных, оказывается чрезвычайно важным. Нередко именно нации с высокой дистанцией власти показывают лучшие результаты во время войн и эпидемий.

Третья характеристика — избегание неопределенности. «Не открывайте эту дверь — за ней страшное». «Не меняйте этого человека — следующий будет хуже». «Не трогайте систему — она посыплется». С такой установкой практически невозможно заниматься венчурной экономикой. 

Четвертая характеристика — «маскулинность»/«феминность». Может быть, это не совсем удачные названия. Но речь идет об очень важном обстоятельстве — оно помогает найти ответ на тот вопрос, который я задал в самом начале: почему в нашей стране в ХХ веке одни вещи получались, а другие — нет, почему штучные, малосерийные, редкие вещи мы делаем хорошо, а массовую стандартную продукцию — не очень. Так вот, «маскулинность» — это напористость, готовность следовать плану и соблюсти все 142 пункта инструкции. Это не про нас, потому что мы читаем инструкцию, когда телевизор уже сломался. А «феминность» — это очень высокая адаптивность, способность каждую ситуацию решить как уникальную. «Маскулинные» нации лучше занимаются массовым стандартизированным производством, а «феминные» (в том числе мы) лучше занимаются сервисными видами деятельности — сюда попадает многое, связанное с творчеством, с креативной экономикой, с индивидуализированными видами продукта. 

Пятая характеристика — долгосрочная ориентация. Это настроенность на значительные перемены в стране. Это глубина исторического взгляда, исторического мышления. Скажем, у одного из лидеров современного мира — американцев — ориентация оказалась краткосрочной: им нужен результат как можно скорее, не откладывая, здесь и сейчас. Восточные нации, у которых долгосрочная ориентация высокая, оказались способны к инвестициям в проекты, которые будут приносить результат через 10 или 15 лет.

Эта картина позволяет сформулировать практический закон конкурентной специализации наций, который коротко можно выразить так: есть зависимость между измеряемыми культурными характеристиками и расположенностью тех или иных наций и их экономик к инновациям, к распространению предпринимательской деятельности, к мобилизационным методам хозяйствования, к массовому стандартного производству или индивидуализированной сервисной деятельности, к долгосрочным инвестициям — то есть довольно многочисленным и важным экономическим характеристикам. 

Почему культуры такие разные?

Факторов довольно много, но если говорить о сильно влияющих обстоятельствах, которые исследуются количественными методами, то можно свести их к трем основным. 

Во-первых, язык. Язык — это вторая макрохарактеристика культуры, первая — религии. И если религии конституируют цивилизации, то язык во многом конституирует нацию. Еще в XIX веке великий немецкий ученый Вильгельм фон Гумбольдт предположил, что язык — это не средство коммуникации, как думают все, а способ мышления, который определяет поведение. В ХХ веке представления Гумбольдта превратились в гипотезу лингвистической относительности Сепира — Уорфа, и начались количественные исследования того, какие особенности языка влияют на те или иные характеристики поведения и экономику.

Например, обязательность употребления личного местоимения прямо коррелирует с индивидуализмом. Если в языке невозможно выкинуть из фразы личное местоимение, то в обществе, как правило, высокий уровень индивидуализма, значительно внимание к правам человека. Если же, как в русском, греческом или португальском, местоимение можно опустить, то четкой предрасположенности к индивидуализму нет. А индивидуализм — это фактор радикальных инноваций.

Очень тонкие и сложные исследования связаны с понятием дискурса в языке, с тем, как вообще устроена речь. Есть высококонтекстные языки и культуры, где многое не проговаривается, но предполагается, и низкоконтекстные, где к сказанному нечего добавить. Таков, например, английский язык — отсюда поведение, основанное на четко прописанной системе правил.

Устройство письменного языка тоже влияет на характеристики культуры и экономическое поведение. Например, бывает, что правила есть, но к каждому правилу много исключений. В русском языке именно так. Это не только свойство языка, но и трансляция отношения к институтам: «правила не абсолютны». 

Второй фактор, который сильно воздействует на разнообразие культур, — климат и связанные с его особенностями методы агротехники, которые в течение долгих веков значительно влияли на жизнь общества. За последнее десятилетие по ряду косвенных признаков удалось восстановить картину изменения климата с 1500 года и стало возможно строить многочисленные графики, искать и проверять корреляции. 

Выяснилось, например, что существует N-образная зависимость температуры и «маскулинности»/«феминности», то есть склонности к массовому стандартному производству или к сервисной деятельности и креативности. Если средние температуры очень высокие или очень низкие, то нации в этом климате, как правило, «феминные», а «маскулинные» нации образуются в гораздо более благоприятном климате. Можно даже понять почему: туда стекается большое количество разных этнических групп, возникает жесткая конкуренция, и напористость, стремление довести план до конца становится постоянным свойством.

Есть и факторы, лежащие на стороне агротехники. Например, рисоводство требует последовательного соблюдения большого ряда алгоритмов, стандартов и создает предрасположенность к массовому стандартизированному производству. Этого нельзя сказать о пашенном земледелии (которое свойственно России и сопредельным странам), в котором быстрое истощение почв требует постоянного перехода на новое поле и решения новых задач.

Латиноамериканские страны появились примерно тогда же, когда Соединенные Штаты Америки и Канада. Некоторое время они держали уровень ВВП на душу населения на том же уровне, что и в США, но потом проиграли эту конкуренцию. Одно из объяснений — что в странах, где европейцы климатически плохо совместимы с территорией, где они много болеют, они стали строить так называемые экстрактивные институты, то есть создавать системы, основанные на получении ренты. А в странах, где климат подходил европейцам, они стали обустраивать жизнь для себя, и, соответственно, там возникли институты, которые ориентированы не на ренту, а на инновационную и продуктивную деятельность. Все исследования такого рода проверялись количественными методами.

Но нобелевский лауреат Даглас Норт (он получил Нобелевскую премию как раз за исследование институциональных изменений) объяснил это тем, что в Южную Америку свою культуру транслировала Испания, а в США — Англия, где институты были удачнее. Таким образом, третий фактор воздействия на культуру — история. 

Меняющееся разнообразие

Климат сильно воздействовал на жизнь в прежние времена, но сейчас степень его воздействия значительно снизилась по сравнению, например, с XV веком. Языки тоже движутся, перемешиваются, заимствуют какие-то формы. Может быть, культуры сближаются? Это довольно тонкий вопрос. 

Мы в 2011 году исследовали восточноазиатские модернизации. Материал позволял сопоставить макроэкономическую динамику — то, как росли эти страны, — и культурные сдвиги: и по Всемирному исследованию ценностей, и по характеристикам Хофстеде. И вот что оказалось: все восточноазиатские страны, добившиеся успеха, очень сблизились по ценностному профилю с Европой и Америкой. Сработал не только код успеха по Инглхарту, который требует, напомню, секулярно-рациональных ценностей, отношения к религии как к частному делу и установки на самореализацию. Рос индивидуализм, снижалась дистанция власти, уменьшалось избегание неопределенности. 

Однако модернизация не означает, что мы все движемся к ценностной модели англосаксов. Сэмюэл Хантингтон, исследуя цивилизационные процессы, установил, что есть маятниковые движения: за вестернизацией наступает так называемая индигенизация — попытка опереться на свои национальные и религиозные ценности. Причем такую попытку делает молодое поколение, получившее западное образование. Экономика меняется — уже сейчас надо говорить о лидерстве не только Запада, но и Востока, о конкуренции между христианской и конфуцианской цивилизациями. Маятник будет двигаться, весы будут качаться. Поэтому если процессы сближения культур и идут, то они очень медленные и итеративные — проходят через постоянные колебания.

Разнообразие культур — это хорошо. Любое разнообразие позволяет бежать по разным дорожкам и не сталкиваться лишний раз лбами. Конечно, разнообразие может быть и препятствием. Счетность культурных характеристик позволила ввести понятие культурной дистанции. Мы можем увидеть, какие нации по каким характеристикам близки друг к другу или, наоборот, чрезвычайно далеки. Исходя из этого, их возможности сотрудничества будут разными. Особенно хорошо это видно по тому, как адаптируются к культуре страны пребывания мигранты. 

Что все это означает для каждого из нас? Во-первых, надо научиться принимать других как иных, потому что различия, скорее всего, устойчивы или по крайней мере они будут преодолеваться очень долго. Во-вторых, отдыхать лучше у теплых морей, но, например, центры обработки данных лучше строить в холодном климате. И подобно тому, как каждому климату можно найти применение, важно искать его и для собственной идентичности.