«Он перешагнул рубеж продаж в $1 млн»: идет выставка Константина Горбатова

Русский художник Константин Горбатов исчез из истории искусства в России в 1922 году, выехав в командировку в Европу. Деловая поездка продлилась до самой смерти в Берлине весной 1945 года. Благодаря счастливой случайности в 1964 году наследие Горбатова, более 100 живописных и графических произведений, созданных до его отъезда из России и позднее на Капри, в Палестине, Лондоне и Берлине, попало в музей «Новый Иерусалим», тогда Московский областной краеведческий музей, где пролежало в запасниках до 2021 года.

Оставаясь почти неизвестным в России, художник русской эмиграции Горбатов стал голубой фишкой русских аукционов на Западе. В июне 2021 года на русских торгах Christie’s был установлен мировой рекорд цены на произведение художника — £525 000.

Летом 2021 года музей «Новый Иерусалим» открыл первую ретроспективу художника на родине: 103 работы из 14 государственных музеев и четырех частных собраний. Коллекционер художника, антиквар, владелец галереи «Трианон» и онлайн-аукциона «Артлот 24», Михаил Суслов рассказал Forbes Life о судьбе наследия Константина Горбатова в России.

— Михаил, как вы стали профессиональным дилером, галеристом?

— В 1990-е, когда заканчивалось мое профессиональное занятие музыкой, я начал открывать для себя коллекционирование. Я закончил консерваторию. Работал в оперной студии при консерватории, в Ленинградской академической капелле с Владиславом Александровичем Чернушенко и в Русском оркестре им. Андреева. С Андреевским мы активно ездили на гастроли по всему миру. В 1991 году стал лауреатом международного конкурса в Голландии, в городе Эйндховен. И тут страна стала разваливаться. Из-за нехватки денег я начал продавать какие-то вещи из дома. Продавал фарфор, ничего в нем не понимая. И, конечно, меня обманывали.

Где-то с 1992 — 93 года я начал серьезно заниматься стариной, антиквариатом, открыл отдел в магазине изопродукции. По сути, это была обычная комиссионка. Предметы оценивал я сам, так и учился. Приходили коллекционеры, среди них — братья Ржевские. Я набирался опыта на своих ошибках, на своих просчетах, много читал. Потом стали приезжать московские дилеры, я уже понимал: если они что-то выбирают, значит, это пользуется спросом, это ценно.

Музыка и антиквариат шли параллельно еще около 10 лет. Но антиквар — это не профессия, это образ жизни. Антиквариат победил музыку.

— В тот момент Санкт-Петербург был центром антикварного рынка?

— Основной поток антиквариата шел из Санкт-Петербурга. В Москве были крупные покупатели.

—  Но российский антикварный рынок не связан напрямую с европейским?  Мировые аукционные дома практически не берут вещи из России на свои аукционы?

— Берут, если это возможно вывезти. Но большей частью то, что их интересует, вывезти из России невозможно, поскольку ограничено законом о вывозе культурных ценностей.

— А Константин Горбатов, которого продали с мировым рекордом за £525 000?

— Могу сказать, что на частных продажах внутри России работы Константина Ивановича продавали и дороже. Знаю, что он уже давно перешагнул рубеж в миллион долларов. Аукционный рекорд меня порадовал, потому что, когда есть открытая публичная заявка, установленный факт, это всегда хорошо для наследия художника.

— Горбатов, на ваш взгляд, художник второго ряда?

— Он не великий, но большой художник. В силу специфики своей творческой судьбы он не попал в первый ряд, но и вторым его назвать нельзя.  Говорю как галерист, как профессионал, который 30 с лишним лет занимается искусством и больше 20 лет собирает работы Константина Ивановича Горбатова.

Одному своему московскому клиенту в ответ на вопрос: куда ему проинвестировать? я предлагал Баския: «Купите». Он, когда увидел работы, чуть меня не убил

— По-вашему, Константин Горбатов будет в ближайшее время раскручен так же, как Николай Фешин?

— Не думаю. К сожалению, Константин Иванович уже занял свою нишу. За его творческое наследие волноваться не надо. У него все будет нормально. Без каких-то фантасмагоричных взлетов. Как говорится, стабильность — признак мастерства. Взлеты на рынке — это из области contemporary art. Жан-Мишель Баския, например. Лет 15 лет назад одному своему московскому клиенту в ответ на вопрос: «Куда проинвестировать?» Я предлагал Баския: «Купите». Он, когда увидел работы, чуть меня не убил.

Хотя любая правильная покупка на арт-рынке — это хорошая инвестиция. Константина Горбатова нужно было покупать 10-15 лет назад, сейчас он стоит существенно дороже. А вот Константина Коровина можно было покупать два-три года назад. На антикварном рынке свои кризисы, которые не всегда совпадают с мировыми. Но за рынком надо следить. Часть моих клиентов, которые интересуются инвестициями в искусство, советуются, что и когда покупать. Это как рынок акций — я понимаю, что я не профессионален, поэтому у меня есть свои брокеры, которые курируют эти вопросы и подсказывают, как поступить. Не всегда, но иногда они угадывают. Так же и в искусстве.

— Почему вы стали собирать Горбатова?

 — Было доступно по деньгам. Покупать Коровина я тогда не мог. Горбатов стоил дешевле, но главное — он нравился мне своей красочной манерой, своим живописным оптимизмом, своим педантизмом. Например, его российские работы почти всегда вставлены в амбросиевские рамочки, одной из самых именитых петербургских позолотных и столярно-резных мастерских. Горбатов был коммерчески успешный художник, достаточно состоятельный, мог себе это позволить.

Если вы увидели хотя бы один-два раза живопись Горбатова — вы запомните его навсегда. И потом в музее, на аукционе, на Арбате глаз вам просигнализирует: это Горбатов. Настоящий или нет — уже другой вопрос. Вот за это Константин Иванович мне нравится. Нравится его жизнерадостная живопись. Яркая, сочная. Хотя в русском периоде не всегда такая, к сожалению. Но все равно я люблю русский период.

— Горбатов был коммерчески успешен и во время жизни в России, и в эмиграции?

— Да. Константин Иванович был человеком сильным.  Это признавал и Игорь Грабарь, который вообще-то к художникам-эмигрантам относился скептически. Если брать плеяду наших успешных художников, Машкова, Ларионова, Грабаря, все они в начале века совершили мощнейший творческий прорыв. А в 1920-30-е годы стали писать на грани соцреализма, четко следуя заказу советского правительства. Горбатов выбрал свою дорогу.

В 1922 году, эмигрируя, он четко понимал, что в той стране, в которую превратилась Россия, он жить не хочет. Стать эмигрантом — тяжелый путь. Большая часть художников русской эмиграции была предана забвению. Из эмигрантов разве что Малявин был достаточно успешен, но и он не достиг расцвета. За границей Горбатов не стал развиваться в своем поиске. Если проследить его жизненный путь одновременно с его творчеством, станет видно, что он уезжал уже сложившейся личностью, зрелым художником, и ничего менять не захотел.

— Насколько вам важна биография художника, его человеческие качества?

— Бывают разные подходы. С Горбатовым все просто. Меня интересовала только его живопись. Я знал, что Горбатов уехал из Советской России, что он художник русской эмиграции. Конечно, я больше люблю его русский период.

Последние лет пять я погрузился в изучение творчества Горбатова более серьезно. Узнал что-то из биографии художника. На мое отношение к нему это никак не повлияло. В отличие от математики искусствоведение — наука не просто сложная, а наука не точная. Поэтому в искусстве бывает много лирики и мало фактов, а бывает — наоборот. Заходишь в залы импрессионистов в Пушкинском музее в Москве или в Эрмитаже, и не надо ничего читать: вы видите работы — и вам все понятно.

Когда я начинал покупать живопись в 1990-е, то, естественно, это были работы доэмигрантского периода Горбатова. В начале 2000-х я стал выезжать на аукционы в Европу, где одним из первых русских художников на торгах был Константин Иванович Горбатов.

Всю войну они, Горбатов с женой, провели в Берлине, как неблагонадежные граждане жили под домашним арестом

— До этого времени потребности в европейских аукционах не было?

 —  До 2000-х антикварный рынок в России активно эволюционировал. Мы варились в собственном соку. И на жизнь хватало. Как только в конце 1990-х — в начале 2000-х антиквариат стал моей основной сферой деятельности, я отказался от работы с людьми.  «Работой с людьми» на профессиональном сленге называются поездки по адресам, скупка предметов на дому. Большей частью люди, случайные наследники старины, не понимают ценности этих предметов. Как говорится: легко пришло — легко ушло.

Я довольно быстро потерял интерес к работе такого рода. У меня появились заказчики, которые просили достать серьезный материал. Но материала на рынке в тот момент оказалось не так много. И я поехал в Европу. Сначала на блошиные рынки. А серьезные аукционы русского искусства в моей истории появились много позже: вначале я и носа туда не мог сунуть, цены высокие, работы в сумке не принесешь, нужна экспертиза, провенанс, документы — с этим уже тогда было строго. Аукционы — это другая история, к ней постепенно надо приходить.

—  «Невидимый град Китеж», проданный в июне на Christie’s с мировым рекордом, из российского собрания?

— Это работа российского периода. Но к ней я не имею никакого отношения. С наследием Горбатова сложная история. Всю войну они с женой провели в Берлине, как неблагонадежные граждане жили под домашним арестом. Весной 1945-го Горбатов умер, а жена вскоре покончила с собой.

После взятия Берлина в квартиру Горбатовых заселили советского офицера. Честь ему и хвала: офицер обнаружил письмо Константина Ивановича, которое почему-то не было отправлено, где художник завещал все свое наследие Ленинградской академии художеств, и дал делу ход. Так работы Горбатова были сохранены. Но из ГДР они вернулись только в 1964 году. Так более ста работ попали в Московский областной краеведческий музей, как тогда назывался, сейчас — «Новый Иерусалим». Мы знаем, что из России Горбатов вывез свой архив, что многие работы, в том числе любимый портрет жены, не хотел продавать, дорожил ими. Но что на самом деле было в берлинской квартире Горбатовых, в каком количестве, никто не знает.

— Это же повод для появления огромного количества историй, неизвестных ранее работ.

-— Конечно. Мы говорили об этом с Людмилой Михайловной Денисовой, куратором выставки в «Новом Иерусалиме», музейным хранителем наследия Горбатова. Более того, с момента, как работы привезли в музей из ГДР до начала работы над выставкой, то есть с 1964 до 2020 года, никто толком не знал, что за Горбатов хранится в музейных фондах. Только сейчас появилась большая выставка, в основе которой лежат музейные, эталонные работы художника и работы из частных коллекций.

Константин Иванович Горбатов — один из лидеров по количеству подделок на рынке. В начале двухтысячных обрушился шквал подделок европейского периода Горбатова. Подделывали все, потому что автор был еще не на слуху, но всегда успешно продавался на  небольших европейских аукционах.

Картины Горбатова очень хорошо смотрятся в интерьере. У него много ярких, жизнерадостных пейзажей, написанных, например, в Италии, на Капри, куда он приехал по приглашению Горького. Музей сейчас активно изучает отъездной период Константина Ивановича, готовит книгу.

— Как вы работали с кураторами музея при подготовке выставки?

— Мы ничего заранее не обсуждали. Я отправил на выставку 17 работ из своего собрания. Если считать вместе с графикой, у меня около 30 работ Константина Ивановича. Координировал процесс работы музея с коллекционерами Александр Киселев, глава Международной конфедерации антикваров и арт-дилеров. Он позвонил и сказал, что на выставку отобрали 10 работ из моего собрания. Но одна работа оказалась не готовой для экспонирования. Холст был грязный, не было рамы, и пока я этим занимался, оказалось, что уже поздно.

— Если начать собирать Константина Горбатова сейчас, а выставка наверняка вызовет и коллекционерский интерес, есть шанс найти что-то достойное на рынке?

— Ищите его за границей, почти на каждом аукционе. На русской неделе в Лондоне обязательно на торгах будет Горбатов и у Christie’s, и у Sotheby’s, и у Bohnams, и у MacDougall’s. В России на рынке его крупных вещей осталось крайне мало. Вымелся. Я знаю несколько серьезных собраний Горбатова, где находятся большие, крупные вещи.

— Вы и коллекционер, и дилер. Как определяете, оставить работу у себя в коллекции или перепродать?

— Я не из тех, кто очень держится за свое собрание. Есть коллекционеры и собиратели, которые ни в какую не продадут свои любимые вещи. А мне недавно позвонили из Москвы и сказали: «Вот у вас на выставке пару лет назад была такая вещь очень известной художницы». «Да, — говорю, — была». «Продана?» Отвечаю: «Нет, она домашняя». «А не продаете?» «Я не знаю».

Я ответил: «Не знаю, но, наверное, нет. Не хочу. Это моя домашняя вещь». Но это не значит, что, если позвонят в следующий раз, я не продам. Как меня учил потомственный ленинградский коллекционер Соломон Шустер: «Если ты хочешь быть успешным антикваром, запомни: продавать надо не тогда, когда ты хочешь, а когда тебя кто-то сильно об этом просит».

Но это не касается лучших вещей в коллекции. Потому что лучшее — это украшение, костяк, основа коллекции. Конечно, с такими вещами я не готов расставаться, как бы меня ни просили. У меня, например, есть несколько работ Константина Ивановича Горбатова, которые мне очень нравятся, вот их я не продам.