Страх смерти и вопрос доверия: что тормозит развитие эндаумент-фондов в России

Про последние 30 лет филантропии в России можно сказать так: мы научились сострадать и откликаемся на просьбы о помощи, но еще не везде выстроили систему. За 12 лет, с 2009 до 2021 года Россия поднялась со 138 на 67 место в мировом индексе благотворительности, который составляют две авторитетные организации Британский фонд CAF и Gallup’s World View World Poll — неплохой рост, почти в половину. Сегодня в России более 27 000 социально-ориентированных некоммерческих организаций. Но несмотря на эти цифры и рейтинги, нельзя сказать что российский рынок филантропии достиг организационной зрелости. И вот почему.

Выстраивание институциональной благотворительности включает развитие не просто благотворительных фондов, но также фондов целевых капиталов, или эндаументов. ИХ главная задача — инвестировать деньги и отдавать доходы в некоммерческие организации — благотворительные, образовательные, научные, спортивные и культурные. Само «тело» эндаумента при этом не тратится, поэтому такие фонды принято считать подушкой безопасности, которая обеспечивает НКО стабильное существование много десятилетий. Как правило, за эндаументами стоят владельцы капиталов, которые оставляют значительные суммы.

Эндаументы появились в России в 2007 году, после принятия соответствующего закона. Все ждали бума — но случился кризис 2008 года, а потом и 2014-го. Сегодня в стране зарегистрировано порядка 240 эндаументов.Это значит, что меньше 0,5% всех социально-ориентированных НКО имеют фонды целевых капиталов, которые бы их поддерживали. Для сравнения, во Франции, где закон про эндаументы был принят на два года позже, чем в России, сегодня около 2700 благотворительных фондов и 1950 эндаумент-фондов (правда, активными считаются порядка 60% и такой бурный рост во многом объясняется налоговыми льготами).

Почему эндаументы так важны для выстраивания зрелой системы филантропии и благотворительности? Они работают по принципу, где собранные средства не тратятся, а инвестируются выбранной управляющей компанией и приносят регулярный доход. 

Эндаументы — это возможность финансировать те направления, которые не закроешь адресной поддержкой

Для любой некоммерческой организации это возможность планировать свою деятельность на пять-десять лет, а не бегать с протянутой рукой в поисках финансирования. Согласно отчету NACUBO-TIAA Study of Endowments за 2020 год, средний объем бюджета американского университета, который закрывается из денег, заработанных эндаумент фондом, — 12,29%, хотя эта цифра варьируется от 2 до 19%: чем больше фонд, тем выше отчисления в бюджет. В нью-йоркском Метрополитен музее по итогам 2020 финансового года этот показатель сильно выше — 29%; Это мировая статистика, в России же максимальная доля, которую мы видели, — всего 5%. 

Эндаументы — это возможность финансировать те направления, которые точно не закроешь адресной поддержкой. Единицы откликнутся на призывы дать денег на гранты, исследования, покупку и поддержание в работе оборудования — а это именно то, что даст эффект на горизонте нескольких лет или даже десятков лет.

Поэтому эндаументы — это лакмусовая бумага для состояния всего рынка филантропии. И тормозят их развитие не только законодательные огрехи (здесь как раз понятно, что нужно делать), но и культурные особенности.

Низкий уровень доверия — как к людям, так и к системам. О кризисе доверия принято говорить у экономистов в контексте того, как качество наших связей влияет на уровень ВВП. Мы видим как этот кризис доверия у части филантропов проявляется в желании прописывать все, что касается работы фонда, до мельчайших подробностей. Например, уставную деятельность фондов целевых капиталов основатели часто жестко ограничивают — как сферами инвестирования, так и тем, на что можно потратить деньги. Пример из нашей практики: в ковидный 2020 год ученикам одной из школ были нужнее ноутбуки для дистанционной работы, чем оплата расходов по организации оффлайн-мероприятий. В договоре пожертвования не было ни слова про закупку оборудования. Таких примеров масса и для сферы благотворительности они становятся сильными стопорами. Но и владельцев капитала легко понять — это их деньги, их наследие, поэтому они хотели бы понимать, куда уйдут их капиталы.

Известной стала история после пожара Собора Парижской богоматери, когда буквально сразу были обещаны сотни миллионов долларов со стороны французских миллиардеров на восстановление строения. Но спустя полгода средства все еще не поступили на счета. Очень показателен комментарий  ндре Фино, пресс-секретаря Нотр-Дама: «Крупные доноры не перечислили нам ни цента. Они хотят знать, на что именно пойдут деньги, и дадут их, только если их устроит ответ». Видимо, все же информацию предоставили — и обещанные миллионы с опозданием, но пришли.

Часто в уставах эндаумента музея часто прописано, что деньги можно тратить на приобретение и пополнение коллекций, но нет никаких инструкций, можно ли тратить средства эндаумента, когда музей находится на грани банкротства и закрыт несколько месяцев, как это было в пандемию. Если истории с вынужденными продажами картин (например, как с Delaware Art Museum в 2015-м) раньше вызывали общественную дискуссию, то осенью прошлого года сразу нескольким музеям пришлось расстаться с частью своих коллекций, чтобы остаться на плаву — и это уже было более спокойно принято публикой.

Мир филантропии не привык действовать без контроля и при полном доверии

К таким ограничениям насколько привыкли, что когда Скотт Маккензи, бывшая жена Джефа Безоса, начала делать щедрые пожертвования в сотни благотворительных организаций и не требовать от них отчета о том, куда будут направлены эти деньги, это вызвало бурную реакцию в медиа и обществе. Мир филантропии не привык действовать без контроля и при полном доверии.

Вопрос доверия к внешней команде управляющих деньгами со стороны владельца капитала — один из наиболее острых. Можно ли отдать деньги и отпустить контроль? Не все состоятельные люди, которые хотят развивать филантропические проекты, могут однозначно дать утвердительный ответ. Кроме того, многие владельцы капиталов уверены, что смогут руководить фондами лучше, чем профессиональные управляющие. Скорее всего, решение лежит в компромиссном решении, когда владелец капитала может запрашивать отчет, но не должен влезать в операционные вопросы.

Эндаументы — это всегда ответ владельца капитала на вопрос «Что останется после меня?». Это филантропия «вдолгую», которая даст эффект через 15-30 лет. И основатели эндаументов не всегда могут увидеть результаты работы своих фондов при жизни. 

Наши коллеги из EY рассказывали, что пять лет вели с одним из своих клиентов разговор на тему «Что будет после», мягко убеждая его все же подумать, как распределить свои капиталы, чтобы история про борьбу за наследство детей от разных браков не стала темой для обсуждения в СМИ. Они получали ответ, который содержал почти языческий страх смерти: «Думая о смерти, я тем самым призываю ее к себе». И самый простой способ избежать этого страха — не принимать никаких решений.

Этот страх преодолим, если посмотреть на эндаумент как возможность продолжить свои инициативы и после окончания жизни. У всех на слуху фонд Билла и Мелинды Гейс, но если копнуть чуть глубже, то истории с современными эндаументами уходят в XIX век. Например, эндаумент американского фонда Lilly был основан в 1937 году Иосаей Лилли — сыном полковника и талантливого предпринимателя Илая Лилли, который построил фармацевтическую компанию Lilly. В конце 2020 года активы под управлением эндаумента достигали $21 млрд. Большая часть грантов выдается в штате Индиана, где расположена штаб-квартира самой компании, и распределяется между тремя сферами — образованием, поддержкой местного сообщества и религиозных институтов. 

У эндаументов как у молодой сферы много «болезней роста» и ограничений со стороны законодательства. Если перечислять то, что нельзя делать эндаументам в России, получится довольно длинный список:

• Эндаумент-фонды не считаются квалифицированными инвесторами, что сильно ограничивает выбор используемых инструментов — например, им недоступны более рискованные операции. А это значит меньше доходности и меньше гибкости в инвестировании. Например, небольшие фонды целевого капитала (до 20-30 млн рублей) могут инвестировать только в рублевые активы. Это не звучит как приговор, пока к НКО не приходит потенциальный создатель эндаумента и не начинает считать: если он может заработать на западном рынке до 10-15%, то как убедить его сделать выбор в пользу 5-7% (и это в лучшем случае) на российском рынке?

• Эндаументы не могут инвестировать в непубличные активы. В западной практике эндаументы при университетах часто вкладываются в стартапы — чем больше эндаумент, тем больше сумма венчурных инвестиций. 23% эндаумента Йельского университета (который составляет $31,2 млрд) — это венчурные инвестиции. Как это часто бывает, 90% стартапов сгорают, но те 10%, что выстреливают, показывают кратный рост, который с лихвой окупает потери. Этот механизм пока недоступен российскому рынку. Мы знаем случаи, когда университеты бы хотели поддержать стартапы своих выпускников, созданные в их же стенах — но не могут это сделать юридически правильно, через эндаументы.

• Эндаументы не могут привлекать средства меценатов, которые находятся за рубежом. Точнее, могут, но тогда с большой долей вероятности они попадут под закон об иностранных агентах. Например, семейный благотворительный фонд «Село», который начался с развития школы в небольшом дагестанском селе, не может привлекать средства состоятельных представителей диаспоры, которые проживают не в России. Он также не может тратить деньги на поддержку организаций за пределами страны — например, казахстанской школы.

• Отсутствие налогового стимулирования. Льготы позволили бы привлечь в системную филантропию деньги корпораций. В США, в связи с пандемией, были временно увеличены налоговые льготы на благотворительность за 2020 год. Физические лица могут вычитать из налогов до 100% своего скорректированного валового дохода, а корпорации — до 25% своего налогооблагаемого дохода. Получается, крупным компаниям и бизнесменам в США намного выгоднее отдать на благотворительность ту же самую сумму денег, которую они бы просто заплатили государству в качестве налогов. Для сравнения, в России можно вернуть 13% от расходов на благотворительность, но не более 30% (в отдельных случаях) от налогооблагаемых доходов физического лица. Кроме того, с 2021 года уже нельзя применить налоговый вычет к доходам по операциям с ценными бумагами, что для многих довольно существенно.
  

Проблемы, которые мы видим на рынке системной филантропии, не вечны. Они лечатся временем, ростом взаимного доверия, зрелостью рынка и ответственностью каждого участника. И в ожидании остается только запастись терпением и работать — как с владельцами капитала, так и с регуляторами. Например, нашим коллегам, которые пять лет убеждали владельца капитала все же подумать, что будет с его активами после его смерти, удалось это сделать — это значит, что любые предрассудки можно побороть и любое законодательство сделать более адекватным.