«Я знаю, сколько у нас лежит миллионов, но мне их не показывают»: как Кирилл Крок управляет театром имени Вахтангова
Кирилл Крок был приглашен в Государственный академический театр им. Евгения Вахтангова в 2010 году. За время работы ему удалось превратить театр в высокоприбыльный, за что он был награжден наградой Министерства культуры РФ. В 2018 году Указом президента Кроку присвоено звание «Заслуженный работник культуры РФ». За вклад в развитие российского театра награжден премией Станиславского в 2018 году. О том, как удалось выстроить эффективный менеджмент в одном из старейших театров Москвы, Кирилл Крок рассказал в интервью Forbes Life.
— В большой программе празднования 100-летия театра отдельным пунктом стоит реконструкция и создание культурного центра в историческом доме Евгения Вахтангова во Владикавказе. И всеми этими работами руководит театр Вахтангова на Арбате. Зачем это нужно театру?
— В первый раз мы приехали во Владикавказ в 2013 году, когда впервые на территории России Евгению Богратионовичу Вахтангову установили памятник. Нас с Римасом Владимировичем Туминасом, художественным руководителем театра, пригласили на открытие. Мы были в Пятигорске на фестивале, показывали, как сейчас помню, «Маскарад». И после «Маскарада» прыгнули в какие-то две черные машины и три часа ночью тряслись по горному серпантину. Мы приехали во Владикавказ. Ничего не видно. Заселились в гостиницу. Утром открываем глаза: мы на проспекте Мира во Владикавказе, отовсюду играет музыка. Памятник Вахтангову расположен рядом с его домом, неподалеку от армянской церкви, куда ходил его отец. И вот тогда нам с Римасом объяснили: «А это дом Вахтангова. Вот здесь даже есть мемориальная табличка». Мы подошли, дом весь перекосившийся, табличка в пыли, в грязи. Разговор был в таком стиле: Ну да, дом в таком плачевном состоянии. У нас здесь коммунальные квартиры, 13 собственников. На первом этаже кто-то магазин держит. А позже мы приехали во Владикавказ на гастроли с театром, были там целую неделю. И все пошли возлагать цветы к вновь установленному памятнику Вахтангову. И там была куча камер, потом пресс-конференция. И на пресс-конференции подняли вопрос: «Знаете ли вы, что рядом с памятником, где вы цветы возлагали, дом Вахтангова разрушается? Думаете ли вы что-то делать?» Я отвечал, знаем, понимаем. После гастролей был прием у тогдашнего главы республики. И он нам сообщил, что денег нет, бюджет республики на 75% состоит из федеральной субсидии. И тогда я сказал: «Будем стараться сделать все, чтобы не дать пропасть этому дому».
Я попытался «впихнуть» дом Вахтангова в правительственную программу Года театра в России. В тот момент оказалось, что нужно 45 млн рублей, чтобы расселить жильцов. Но из всех программ в Год театра этот несчастный дом Вахтангова вычеркивали, объясняя тем, что за государственные деньги дом расселять нельзя. Я спрашивал, почему же нельзя? Дом изымается из частной собственности для государственных нужд, так много раз делалось. Потом, манипулируя разными мнениями, источниками, мне удалось включить этот дом без финансирования с формулировкой: «Ответственный — театр Вахтангова. Срок реализации — 2021-2022 годы». А когда вышел указ президента о праздновании столетия театра, мы автоматически перенесли себе в юбилейную программу расселение и реставрацию дома и стали искать деньги. И на всех уровнях — а я был и в Министерстве финансов, и в администрации президента, и в Минкульте, где только ни был — все говорили: ты не понимаешь, во что хочешь ввязаться и во что ты втягиваешь театр. Как только эти люди из коммуналок узнают, что дом планируют расселять, пропишут туда еще 20 человек и всем им придется покупать квартиры. Так мы стали составлять бюджет столетия театра. Мне сказали: или вы расселяете дом за свои деньги, или находите спонсора. Мы, конечно, не бедный театр, но 60 млн для нас огромная сумма.
— Почему 60 млн? Только что вы говорили о 45 млн?
— С 2013 года цены выросли.
— Это без стоимости диагностики здания и реконструкции?
— Нет, это отдельный вопрос. Мы создали дорожную карту по дому Вахтангова во Владикавказе. Определились, что будем двигаться к цели тремя этапами. Сначала расселение коммунальных квартир, затем обследование, проект реконструкции, согласования и утверждения. Затем ремонт. А уже потом — дом-музей.
«Дети и подростки гораздо лучше взрослых»: РАМТ исполняется 100 лет
Мы промониторили рынок жилья, наняли риэлторов, юристов во Владикавказе. Они риэлторы нам объяснили: искать жилье надо только в центральном районе. Потому что дом Вахтангова расположен в историческом центре. На окраины люди не поедут. Так бюджет пришел к цифре около 60 млн рублей. Стало понятно, на первый этап нам нужно где-то найти эту сумму. И вот я стал обращаться к разным нашим друзьям театра, бизнесменам, партнерам театра. И, к счастью, откликнулись наши большие друзья - Михаил Задорнов, президент банка «Открытие». Когда мы поделились с ним этой идей, сказал: «Такую сумму я сам выделить не могу, это может решить только правление. Я должен доложить на правлении. Ждите». Правление выделило нам деньги. Но не хватало еще 25 млн рублей.
Тогда я обратился к компании МТС-Ticketland. МТС как раз выкупила компанию Ticketland, став главным акционером. Неожиданно они поддержали наш проект. А недостающие 25 млн рублей мы добавили из бюджета театра. И начали расселять дом. Это оказалось совсем не так сложно. Конечно, некоторые восприняли наше предложение как единственный шанс улучшить свои жилищные условия и получить максимум в этой ситуации. Я их не осуждаю. Для понимания ситуации: люди жили в центре города с туалетом во дворе.
XXI век, Россия — страна возможностей. Там, например, в одной комнате в 35 кв метров жила многодетная семья с разнополыми детьми, мама-инвалид. В общем, бюджет подрос еще на несколько миллионов, мы добавили из своих. И вместе с руководителем программы Культура, агентства нацразвития Северной Осетии Мадиной Атаевой смогли расселить всех жителей дома без скандала, без применения административного ресурса всего за четыре месяца. Всем купили квартиры, кому-то в новостройках, кому-то в старых домах, кто что себе подобрал. В общем, нашли к каждому жильцу подход.
— И у всех теперь есть туалет и горячая вода?
— Туалет, ванна, горячая вода, люди все счастливы, говорят: «Спасибо». Вышло так, что театр Вахтангова осчастливил 13 семей в городе Владикавказе.
Сегодня дом Вахтангова — собственность нашего театра. А дальше началось самое интересное. Дом Вахтангова поставили на учет, как вновь выявленный объект культурного наследия республиканского значения.
То есть появилась куча ограничений по ремонту и реконструкции. Мы провели обследование дома и получили неутешительные результаты. Фундамент вот-вот развалится, стены держатся в предельно допустимых нагрузках. А наш план приспособить дом под нужды культурного объекта с массовым пребыванием людей, подразумевает, что все стены нужно стены укреплять, фундамент укреплять, а перекрытие между первым этажом и вторым сносить. Владикавказ — это же сейсмозона. Поэтому перекрытие обязательно должно быть железобетонным.
На основе исследований мы разработали огромный проект и утвердили архитектуру. Сейчас строители занимаются укреплением стен, укреплением фундамента, вынимают грунт. Пока это все выглядит как после бомбежки.
— А что-то из исторических деталей уцелело? Лепнина потолочная, лестничные пролеты, оконные рамы, задвижки?
— Ничего. За XX век все уничтожено. Вахтангов уехал оттуда, когда ему было 18 лет. Остался отец. Отец умер, дом никому не достался. Вахтангов был уже в Москве.
Жильцы дома говорили: «Наша семья живет здесь почти 90 лет. Сначала моя бабушка, после бабушки моя мама, а вот теперь я с мужем».
— Что будет в доме после реконструкции?
— Мы планируем, что на первом этаже по типу арт-кафе будет зал на 100 мест, где будут играть спектакли и вечера наши артисты. Кафе будет открыто постоянно, не только во время спектакля. Открытое пространство, куда можно прийти поговорить, выпить кофе, воспользоваться интернетом. На втором этаже мы восстановим жилые апартаменты, создадим музейную зону, посвященную Евгению Вахтангову и театру Вахтангова, и отделаем какие-то комнаты, чтобы было где остановиться на время гастролей.
Мы это делаем под лозунгом: сам театр создает музей своему основателю, заселяясь в исторические стены, которые, я верю, помнят дух Вахтангова, его отца и семьи.
Планируем и некие совместные проекты, коллаборации, как теперь принято говорить, хотя я и терпеть не могу это слово, с творческими коллективами Владикавказа, с Русским театром. Есть частные антрепризные театры, есть интересные музыкальные коллективы. То есть пространство дома Вахтангова будет работать как городское кафе с вечерними культурными программами.
Мы собрали 2 млн рублей с помощью краудфандинга. Для нас это очень ценно. Хотя объем средств, необходимых для создания музея, — около 200 млн рублей.
— То есть во Владикавказе есть театральная культура?
— Город Владикавказ — это город большой театральной культуры. Там шесть театров. Во Владикавказе находится еще один театр Вахтангова — Русский театр, которому 150 лет. На сцене этого театра Вахтангов и делал свои первые опыты. Завлитом в этом театре служил Михаил Афанасьевич Булгаков. Вот поэтому мы и делаем вот такую новую историю.
Нам помогают правнучки Евгения Богратионовича. Мы с ними договорились, что как только откроем дом Вахтангова во Владикавказе, они на год дадут туда бесплатно выставку своего отца-художника, Евгения Вахтангова, внука.
Но все артефакты, связанные с Вахтанговым, находятся здесь у нас. Потому что в 2016 году театр открыл в Москве музей-квартиру Вахтангова в Денежном переулке. Нам есть что показать в музейной зоне. Мы решили создать современную мультимедийную экспозицию, где артефакты и исторические вещи будут сочетаться с новыми технологиями.
Пандемия отодвинула нас на полгода от запланированного графика. А сейчас держат обстоятельства с ремонтом, с решением проблем аварийного состояния. Но, как говорится, глаза боятся, а руки делают. Когда мы получили здание театра Рубена Симонова в Калошином переулке, там ситуация была, может, даже похуже, чем в маленьком доме Вахтангова. Но мы все преодолели, сделали и через девять месяцев открыли Симоновскую сцену в театре Вахтангова (в 2017 году. — Forbes Life), поэтому я убежден, что и дом Вахтангова мы откроем.
— В чем была цель краудфандинга, который объявлял театр?
— Чтобы сделать проект дома Вахтангова более-менее народным, чтобы почувствовать, что мы не одни. Мы очень признательны всем людям, которые пожертвовали деньги на дом Вахтангова. Мы собрали два миллиона рублей. Для нас это очень ценно. Хотя объем средств, необходимых для создания музея, — около 200 млн рублей.
—То есть, задумывая проект Дома Вахтангова, вы действовали по мушкетерскому принципу: сначала ввяжемся в бой, а там посмотрим?
— Конечно. А как можно представить размер вложений, когда это не твоя собственность? Кто пустит в чужую квартиру сверлить стены и смотреть, в каком они состоянии? Вот когда дом стал собственностью театра, мы туда зашли.
Так вот, 200 млн — это я планирую бюджет под ключ, который мы потратим на дом Вахтангова. В этих 200 млн — 60 млн рублей, за которые мы выкупили квартиры, а 140 млн рублей — ремонтные работы, оборудование пространства, создание музейной зоны.
Контурная карта искусства: 20 главных частных культурных объектов Москвы
— Как вы планируете их получить?
— Это наши деньги. Мы зарабатываем в театре. Их получать не надо, они лежат на счете театра. Именно поэтому я так уверен, что дом Вахтангова будет открыт. Вопрос, когда это будет? Сможем мы это все сделать к ноябрю? Или сможем мы это сделать к марту 2022 года? Пока работают строители. Мы установили на стройплощадке две камеры и планируем вести трансляцию работ на сайте театра.
— То есть стройка идет в онлайн-режиме?
— Стройка на удаленке, как я написал в Facebook, — что-то совершенно новое для нас всех. Но, как выяснилось, это возможно. Куратор нацпроектов Мадина Атаева и глава республики Сергей Меняйло нас всячески поддерживают: если возникают какие-то административные недопонимания и проблемы, я звоню главе республики, все решается.
— Вы, наверное, самый строящий директор из московских театров. Сколько у вас уже было проектов?
— Я уже устал, не хочу больше заниматься стройкой. Надеюсь, дом Вахтангова — последняя в моей жизни стройка.
До этого был капитальный ремонт, переоснащение театра в 2011 году, потом каждый год мы что-то ремонтировали, чтобы не закрывать театр. Мы открыли новую сцену, мы открыли Симоновскую сцену, мы открыли квартиру Вахтангова в Денежном переулке, мы открыли арт-кафе, актерское общежитие. Вот теперь еще Владикавказ.
— Зачем театру такое количество площадок?
— Потому что мы развиваем театр во всех направлениях. Римас Владимирович Туминас развивает театр творчески, я его развиваю в экономике, реконструирую, добиваюсь оснащенности площадок, чтобы у нас было самое последнее сценическое оборудование, чтобы было много сцен для творческой реализации наших актеров. У театра сейчас всего шесть площадок на Арбате, они работают каждый день, на всех продаются билеты. Надеюсь, что и дом Вахтангова станет частью империи театра Вахтангова. Со сноской — Владикавказ, родина отца-основателя.
Мы, наверное, единственный из московских театров, где 97% репертуара мы играем силами труппы, без приглашенных артистов
— Насколько вовлечены артисты театра в создание империи?
— Спрашивают меня, как там дела. Читают мои посты. Знают все, что происходит. Все принимали участие в записи ролика для краудфандинга. Саша Олешко принес несколько вещей того времени для дома Вахтангова. Он где-то был на гастролях, зашел в антикварный, увидел XIX век, купил. Вот у меня тут стоит лампочка, ждет своего часа поехать во Владикавказ, рамка, чайник. Другая артистка принесла ломберный столик. Мы его отреставрировали. Тоже ждет отправки во Владикавказ. А вообще дело артиста — каждый день выходить на сцену, играть спектакли так, чтобы приходила публика. Вот мы все вместе это делаем.
— Насколько готов расширяться театр Вахтангова для такой экономической модели?
— У театра Вахтангова средняя списочная численность за 2020-й год — 423 человека. И шесть сцен. В других федеральных театрах цифра за 500 и за 700 уходит. Например, МХТ имени Чехова, МХАТ имени Горького. Мы, наверное, единственный из московских театров, где 97% репертуара мы играем силами труппы, без приглашенных артистов.
Это главная наша концепция: мы взращиваем, воспитываем, как бы это ни было тяжело, своих дорогих и любимых артистов. Какие бы сладкие речи не велись о проектном театре, где на каждый спектакль своя творческая команда, не могу заставить себя поверить, что команда, которая собирается только за два часа перед началом спектакля, способна показать что-то достойное. Театральный механизм работает, когда есть одно актерское поколение, второе, третье. И вот в этом бульоне, который все время кипит, и крышка подпрыгивает от эмоций, готовится то, что мы называем «русский репертуарный театр». И как бы это ни было тяжело, мы будем эту лямку с Римасом Туминасом тянуть. Это сложный путь. Это тяжелый в плане экономики труд, потому что возникает балласт, возникают те, кто не может уже играть. Но тем не менее мы стараемся всех обеспечить работой.
Поэтому у нас такое количество площадок, поэтому такое количество премьер. В труппе сегодня 113 человек, около десяти — это люди, которые уже почти не выходят на сцену, как я говорю, творческий балласт. Но мы будем этих людей поддерживать, никого увольнять не собираемся, будем платить зарплату. Потому что 20 лет тому назад они играли так же, как сегодня играют молодые, по 26 спектаклей в месяц. Ну, вот так сложилась судьба, они состарились. Административно мы не собираемся расширяться, мы работаем очень маленьким коллективом, у нас у всех очень много дел и забот, но в этом и кроется наш успех. У меня пять замов на шесть сцен.
— На ваш взгляд как может меняться модель взаимоотношений культуры, театра конкретно, частных денег и государства?
— Отрасль культуры финансирует государство. И если говорить о поддержке государственных, федеральных, муниципальных театров, то насколько я знаю, а я с многими коллегами по регионам общаюсь, где-то получше, где-то похуже, но никого не бросили. По поддержке федеральных учреждений, к которым относится наш театр, было сделано все. Мы под абсолютной защитой государства. И меня как директора это не может не радовать. Нам не сказали: сокращайте свои расходы, чтобы выплатить зарплату. Нам сказали: давайте посчитаем ваши выпадающие доходы, добавим государственного финансирования, чтобы люди получали зарплату. Это дорогого стоит.
— А что произошло с меценатами театра?
— Все остались с нами. Не знаю, что будет в 2022 году, но пока все с нами.
Мой принцип такой — не бегать искать меценатов, а работать больше, интенсивнее, чаще
— Нужна ли театру дополнительная подушка безопасности в такой турбулентной ситуации? Планируете ли вы создать, например, эндаумент-фонд?
— Эндаумент — хорошая, нужная вещь, но дайте мы с домом Вахтангова разберемся, потом фондом займемся. Эта идея давно у меня в голове крутится. Вот если бы удалось принять поправку в закон, что театр сам может откладывать в свой эндаумент-фонд какие-то средства, нам было бы легче. Мы бы давно уже этот фонд создали.
Когда случился коронавирус, я сел, посчитал все наши остатки и записал видеообращение к нашим сотрудникам. Я сказал, не волнуйтесь, до конца лета денежных средств в театре хватит, чтобы все получали среднюю зарплату. Тогда я еще не знал, будет ли нас поддерживать государство, но знал, что тех остатков, которые есть в театре, хватит. У театра есть валютный счет, потому что мы часто ездили на зарубежные гастроли. И все заработанные денежки, до центика, аккумулируются на нашем валютном счете. Даже если нам бы не помогло государство в лице Министерства финансов и Министерства культуры, мы бы до августа 2020 продержались бы своими силами. Но получилось так, что мы благодаря поддержке государства свой валютный счет даже не распечатали.
«В театре могут обидеть по-настоящему»: как пианист Борис Березовский покоряет сцену в новом аплуа
— А кто принимает такого рода решения: например, сохраняем деньги на валютном счете или из них финансируем дом Вахтангова во Владикавказе?
— Давным-давно мы с Римасом Владимировичем договорились, а я договорился с финансовой службой, что мне каждую неделю кладут на стол справки о состоянии всех наших счетов, но из них специально убирают валютный счет. Чтобы ни у кого не было соблазна туда залезть даже в бреду: ой, ну есть же деньги, давайте это купим. Театру же все время что-то нужно, то это, то пятое, то десятое. Как это правильно определить, театр — это финансово емкая вещь. Поэтому я сказал финансовой службе: «Я знаю, сколько там миллионов лежит, но вы их мне не показывайте». Чтобы не было даже соблазна.
Наш валютный счет — это, наверное, фонд театрального благосостояния. Это фонд будущего, там твердая валюта, независимо от колебания курса рубля идет капитализация этих денег. Поэтому нам было бы намного интереснее сделать эти деньги эндаумент-фондом и положить под хороший процент. Но, к сожалению, по закону об эндаументах должен быть внешний жертвователь. Но тем не менее золотой запас партии, как я его называю, в театре Вахтангова есть.
Я убежден: театр не может быть бесплатным. Это элитарное искусство. За него надо платить. Поэтому, батенька, идите и купите, будьте любезны, билет входной за 200 рублей
— Нужен ли театру Вахтангова попечительский совет?
— У нас нет попечительского совета. Это хорошая история. Но она больше подходит тем театрам, которые имеют юридическую форму автономии, или, как, например, Большой театр. Но у нас есть люди, к кому я могу в любой день и час обратиться за помощью финансовой и административной.
— Вы их благодарите на афише?
— Они не хотят. К нам многие ходят — и бизнесмены, и чиновники. Порой я узнаю, что они в зале, потому что в театр приходит ФСО. Несколько раз я пытался повлиять на ситуацию, но мне сказали: «Нет, Кирилл Игоревич, неприлично просить места. Мы сами купим билеты». Но потом они здесь, в моем кабинете бывают. Я скажу прямо: деньги дают успешным и известным. Деньги дают тем, кому верят, что их не уведут, не выведут в какие-то непонятные схемы, что деньги потратят на дело. Вот должно быть доверие между тем, кто дает деньги, и кто их тратит. Вот у нас, слава богу, сложились такие отношения.
Никто не дает деньги так: «Давай дадим, что-нибудь, может, получится у них». Все сегодня хотят эффективно вкладывать финансовые ресурсы — и государство, и частные спонсоры, хотят получать максимальную отдачу, быть на слуху, быть на виду, иметь имиджевую составляющую. Да, безусловно, бывают такие случаи, когда некий меценат поддерживал лично Галину Борисовну Волчек и театр «Современник» и за это не требовал никогда ничего. Но это было его личное отношение к Галине Борисовне. Он любил эту женщину и всячески ее поддерживал, знал, что она эти деньги не положит в карман, а пустит на дело. Мой принцип такой — не бегать искать меценатов, а работать больше, интенсивнее, чаще. И для театра это лучше. Всегда лучше жить на свои, заработанные.
— До пандемии 43% бюджета театра Вахтангова составляли государственные деньги, остальное — собственный заработок театра. Как это изменилось и меняется сейчас?
— В 2020 году, конечно, совершенно другой показатель. В 2020 году 60% бюджета составила государственная субсидия, а 40% — заработок театра. В 2019-м все было наоборот, 60% от дохода театра — заработанные деньги, и только 40% — государственная поддержка. Надеюсь, что мы постепенно в 2022 году вернемся к экономическим показателям 2019 года.
— Что происходит с ценами на билеты?
— Безусловно, театр должен быть доступным для людей. Конечно, театр не может быть дешевым. Я не говорю о том, что нужно в первых рядах партера делать билеты по 300 рублей. Но я убежден: в театре должны быть различные цены, которые бы удовлетворяли разную покупательскую способность разных людей. Конечно, театр — осетрина первой свежести. Чем ближе к сцене, тем дороже. Чем дальше — тем дешевле. Но на любой наш спектакль, особенно на исторической сцене, есть билеты и по 200 рублей, и по 400. Другое дело, что это места на балконе, но они все равно — в театре. Сегодня наши цены на билеты начинаются от 100 рулей заканчиваются на 6500 рублей.
Театр не продуктовый рынок. Увидел хорошие помидоры — купил. Творческий процесс интимный, он не действует по схеме: ты свободен, приезжай, я тебе денег дам
— Вы цены понизили?
— Конечно, с сентября 2020 года. У людей же понизилась покупательная способность. Те, что стоили 7500 рублей, сейчас стоят 6500. Я считаю, это нормально. Но у нас давно действует практика: никого, кроме родного Щукинского института, из студентов творческих вузов мы не пропускаем по студенческим, всех заставляем покупать входной билет. Он стоит 200 рублей. Пачка сигарет стоит дороже. Я убежден: театр не может быть бесплатным. Это элитарное искусство. За него надо платить. Поэтому, батенька, идите и купите, будьте любезны, билет входной за 200 рублей. Это нормальная практика.
Как завещала Сонька Золотая Ручка: почему театр в 2020 году превратился в медиа
— Что происходит с зарубежными гастролями театра?
— Это пока самое печальное. Европа закрыта. А зарубежные гастроли необходимы театру. Они помогают подтверждать свой статус культурной институции. Как еще измерить популярность того или иного спектакля, популярность театра, укрепить бренд? Когда тебя приглашают на гастроли, даже не на фестивали, а именно на коммерческие гастроли. Потому что фестивали — это другая история, там есть бюджет, оплатили, привезли, зрители кто-то по билетам, а кто-то по приглашениям пришли. А когда идут коммерческие гастроли — ты должен билеты продать. И просто так, какой-то там спектакль, который понравился какому-то театральному критику, не повезешь, тут должна быть огромна зрительская любовь к театру, к актерам, доверие к этой культурной институции.
— Почему вы не использовали ситуацию с культурным локдауном в Европе в свою пользу? Все европейские режиссеры оказались свободны. Вы могли бы кого угодно выписывать к себе на постановку.
— Театр не продуктовый рынок. Увидел хорошие помидоры — купил. Творческий процесс интимный, он не действует по схеме: ты свободен, приезжай, я тебе денег дам. Ведь режиссер, который приезжает на постановку спектакля, сначала ходит, смотрит актеров, смотрит спектакли, выясняет, понимает, какую пьесу он может взять, нужен ли автор театру, может, уже есть этот автор в афише, может, вообще театру эта драматургия совершенно не интересна. Это очень трудоемкий процесс, который идет несколько месяцев, только после этого режиссер создает спектакль в своей голове. Только после этого он приходит к артистам на репетицию. Это все должно сойтись в одной точке.
— Тем не менее Большой театр во время локдауна пригласил на постановку четырех молодых европейских хореографов. Эти одноактные балеты успешно вошли в репертуар.
— Есть разница в специфике драматического театра и театра оперы и балета. Балет можно поставить в одном театре, потом повторить с другими исполнителями в другом городе. И это всегда будет новое произведение. А в драматическом театре нельзя взять «Евгения Онегина» и поехать поставить в другой театр.
— Почему, происходит же перенос драматических спектаклей?
— Потому что в драматическом театре права на спектакль принадлежат театру. Все это теоретически возможно, но по сути — нет. Зато у нас сумасшедший план на этот и будущий театральный сезон. Все, что отложилось из-за пандемии, что планировали в этом году, — у нас 16 премьер. Невероятное для нашего театра количество. Каждый месяц по две премьеры, а в феврале три и в марте три. Мы уже немножечко ошалевшие. Это очень тяжелый ритм для театра. Но надо наверстать то, что мы потеряли из-за пандемии.
— В сентябре 2018 года в театре появился главный режиссер, им стал Юрий Бутусов. Получился руководящий триумвират: худрук, главный режиссер, директор. Как это произошло?
— Это наше совместное решение. Но изначально идея была Римаса Владимировича Туминаса, художественного руководителя театра. Он ко мне с этой идеей пришел, я сказал: «Поддерживаю двумя руками». Слава богу, что Юрий Николаевич Бутусов согласился. Римас Владимирович — совершенно самодостаточный человек. Его логика проста: как хорошо, что есть Бутусов, что он что-то хорошее ставит, я могу немножечко отдохнуть.
— Telegram-каналы периодически пишут, что Юрий Бутусов не сегодня завтра возглавит театр «Ленком».
— Нет, этого не будет.