«Россия — нерадивый родитель»: директор СПИД.ЦЕНТРа — о профилактике ВИЧ, коронавирусе и «иноагентстве»
Согласно статистике Роспотребнадзора, темпы прибавления новых ВИЧ-инфицированных людей в России замедлились, но, по словам директора СПИД.ЦЕНТРа и участника рейтинга Forbes «30 до 30» 2020 года Сергея Абдурахманова, причина этого вовсе не в качественной профилактике и просвещении о заболевании. На официальное число новых случаев передачи вируса в 2020 году повлияла пандемия COVID-19, из-за которой усложнился доступ к тестированию. К тому же на статистике постоянно сказывается несовершенство самой системы профилактики и лечения ВИЧ в стране — люди с положительным статусом не могут встать на учет и получить лечение в регионе, если они не имеют в нем постоянной регистрации. Сейчас Россия занимает одну из лидирующих позиций по темпу роста новых случаев передачи ВИЧ.
— Сейчас вам 23 года. В 20 лет вы сменили Анну Ривину на посту исполнительного директора СПИД.ЦЕНТРа, в 22 года возглавили фонд. Спустя несколько лет как вы оцениваете работу организации? Что вам удалось реализовать?
— Когда я пришел в фонд, он был достаточно маленькой организацией, но известной и быстро развивающейся. На момент моего прихода работали пять человек, большинство — на полставки. СПИД.ЦЕНТР был важным сайтом в информационной сфере, проводил группы поддержки и лекции офлайн — это все, что было, когда я присоединился к фонду. В этом году СПИД.ЦЕНТРу исполняется пять лет, четыре года я провел вместе с ним. За это время мы стали главным информационным порталом по нашей теме, в ноябре прошлого года получили регистрацию СМИ и теперь являемся им официально. Мы открыли филиалы в двух городах: Нижнем Новгороде и Санкт-Петербурге. Собираемся открывать еще.
Сфера работы фонда также расширилась — сейчас только в Москве действуют порядка пяти групп поддержки, бесплатное тестирование на ВИЧ и гепатит С. В апреле появилось экспресс-тестирование на сифилис. У нас много проектов, в том числе крупнейшая конференция по ВИЧ в России. В наших надеждах мы плавно становимся главным фондом по ВИЧ в стране не только по известности, но и по эффективности и значимости. Я бы сказал, даже некой политической значимости. Моя глобальная цель — сделать СПИД.ЦЕНТР неким аналогом британского фонда Элтона Джона. Глобальной организацией, которая олицетворяет собой всю деятельность по ВИЧ и помогает другим фондам и организациям. В общем, полноценно дополняет систему работы с заболеванием.
— Как молодой руководитель вы сталкивались с предрассудками относительно вас?
— Мне на удивление повезло. Во-первых, я достаточно взросло выгляжу. Во-вторых, Антон Красовский и Елена Орлова-Морозова, которые нанимали меня на работу в фонд, и люди, с которыми я работаю сейчас, относительно молоды. Они оценивают других без предвзятости, и такие отношения мы стараемся поддерживать со всем коллективом. На собственном примере я научился давать людям шанс, даже если у них не очень много опыта.
Я впервые попал на лекцию в СПИД.ЦЕНТР по приглашению друга, который здесь работает арт-директором. Начал посещать лекции, потому что мне было это интересно, а спустя полгода меня попросили переводить тексты для сайта. ВИЧ-положительные люди появились в моей жизни за год до моего прихода в фонд. Не могу сказать, что у меня были кардинальные стереотипы на счет заболевания — я не боялся ВИЧ-положительных людей, а просто ничего про них не знал. Мои знания кончались на уровне школьного плаката с изображением смерти и шприцов, как у большинства населения России. У меня не было переломного момента, но знакомство с ВИЧ-положительными людьми в том числе послужило причиной того, что я начал этим интересоваться и заниматься.
— На 2021 год стереотипы о ВИЧ-положительных людях в обществе все еще сильны?
— Безусловно, и они сильны в первую очередь от незнания. Стереотипы ничего не замещает. Люди просто не знают, что думать о ВИЧ нового, поэтому думают о нем по-старому. Многие не понимают разницы между ВИЧ и СПИДом и верят, что от заболевания сразу умирают, что выглядит это все, как в фильме «Обыкновенное сердце», когда человек лежит с саркомой Капоши по всему телу. Люди думают, что заболевание жутко заразно, верят в бананы с кровью и иглы в креслах кинотеатров. На самом деле общество просто знает о ВИЧ на уровне даже не бытового познания — это скорее уровень сарафанного радио. Из-за того, что люди не знакомы с достоверной информацией о заболевании, все предрассудки и стереотипы сохраняются.
— В массовой культуре изменилось изображение людей с ВИЧ и СПИДом?
— Сам ВИЧ-положительный человек стал выглядеть по-другому. Еще в начале 1990-х годов не было терапии, невозможно было нормально лечить заболевание, бывали разные случаи. Сейчас, если человек с ВИЧ получает терапию, то у него гасится вирусная нагрузка и он не страдает от болезни. У него нормальные самочувствие, продолжительность жизни, здоровье и иммунитет. Он не передает вирус дальше.
В США это понимают — там в поп-культуре изображение ВИЧ-положительного человека относительно нормальное. В России все больше людей также начинают понимать, что ВИЧ — это не смертельно, что с заболеванием можно жить долго и счастливо. Но общество преимущественно узнает о вирусе из западной культуры, а не из российской. У нас есть сериал «Звоните ДиКаприо!», который показывает ВИЧ-положительных людей довольно сомнительно. Понятно, что он освещает проблему, но сама демонстрация необратимого и нерешенного кризиса в сериале негативно влияет на восприятие заболевания. Зрители думают: «ВИЧ, смерть, гроб».
— В интервью 2019 года вы говорили, что Россия и Восточная Европа стоят на первом месте по количеству новых случаев заражения ВИЧ, перегнав даже Африку. Как сейчас выглядит ситуация?
— ВИЧ-положительных людей в Африке безусловно больше. При этом темпы роста (темпы прибавления новых ВИЧ-положительных людей) в Африке снижаются, а у нас растут. В России с каждым годом все больше случаев, в Африке — все меньше. Роспотребнадзор сообщает, что у нас рост замедлился — это значит, что он стал чуть медленнее, но продолжается. В целом Россия занимает лидирующие позиции.
Поколение ВИЧ. Почему Россию охватила эпидемия вируса иммунодефицита
— Какие субъекты РФ лидируют по количеству заражений?
— Я не скажу с ходу, но, безусловно, в этом списке есть Урал и Сибирь: Кемерово, Иркутск. Многое не очевидно — статистику сдают местные центры СПИДа, и реальные цифры не всегда понятны. Возьмем, к примеру, Москву, где очень специфический центр СПИДа. В столице нам известна одна официальная статистика, но по факту мы понимаем, что она другая, так как московский центр не берет на учет людей без прописки. Москва и Московская область — довольно сложные регионы, как и Санкт-Петербург. Также основная проблема касается регионов, которые были затронуты еще в 1990-е годы, где сейчас опиоидные эпидемии, — это тот же Урал.
— Как чаще всего происходит заражение?
— Сейчас самый частый путь передачи — половой гетеросексуальный контакт. История о том, что если ты не гей, не секс-работник и не наркопотребитель, то не получишь ВИЧ — это абсолютная чушь. Когда-то она в определенной степени работала, потому что есть такое понятие, как ключевые группы, где заболевание распространяется интенсивнее. Сейчас в зоне риска находятся абсолютно все, и больше 50% случаев передачи — это гетеросексуальный половой контакт. Да, есть оговорка, что это могут быть половые партнеры наркопотребителей — те, кто частично затрагивает ключевую группу. Но гетеросексуальные люди без зависимостей, которые не занимаются секс-работой, тоже затронуты более чем. ВИЧ перестал быть болезнью ключевых групп.
— В процессе работы вы сталкивались с ВИЧ-диссидентами, отрицающими существование вируса?
— Да. Они существуют в ответ на любую эпидемию — сейчас мы видим и COVID-диссидентов, и ВИЧ-диссидентов. Есть еще антиваксеры, которые выступают против прививок. Работать с ними трудно, но сложнее всего, когда болеют их дети. Взрослый человек сам за себя отвечает. Когда заболевает ребенок ВИЧ-диссидента, то встает вопрос жизни этого ребенка, за которого отвечают родители. По-хорошему государство должно принуждать таких родителей лечить своих детей — оно пытается это делать, но получается не всегда. Это опять проблема просвещения.
Пока государство не начнет говорить с людьми о заболевании и методах защиты с научной точки зрения, то эпидемию в России мы не остановим
Одна из ключевых проблем в России — отсутствие некой глобальной повестки по просвещению и профилактике. Российское государство заняло позицию нерадивого родителя. Сложно ожидать от населения России, такого брошенного ребенка, понимания методов защиты от заболеваний. Когда начали объяснять про COVID-19, все более-менее поняли. С ВИЧ выходит ситуация, как у родителей и детей с презервативами — никто об этом не говорит, пока ребенок сам не наткнется на информацию в интернете. То же самое с ВИЧ. Пока государство не начнет говорить с людьми о заболевании и методах защиты с научной точки зрения, эпидемию в России мы не остановим.
— Существует разница между поколениями, когда речь заходит о просвещении относительно ВИЧ? Современные подростки могут получить информацию о заболевании за пару кликов.
— Да, доступ к информации облегчился. Эта «пара кликов» действительно упростила поиск информации, но усложнила процесс ориентации в ней, поиска достоверных данных. Информации очень много, она разная и не всегда правильная.
Говоря конкретно о ВИЧ, проблема заключается также в актуализации информации для человека. Пока он не поймет, что заболевание касается его и каким-то образом затрагивает жизнь, то эти данные искать не полезет. Молодому поколению проще просветиться о ВИЧ, но стоит проблема, чтобы полученные знания были правдивыми и актуальными.
— Какие отношения у СПИД.ЦЕНТРа с Минздравом?
— Мы коммуникабельные. Мы понимаем, что являемся неким третейским судьей, поэтому оставили за собой право критиковать действия Минздрава и других органов. Но при этом мы понимаем, что нужно работать вместе. Мы друг другу не враги и не можем ими быть. Действия разрозненных организаций не приведут к поставленной цели, пока не будут осуществляться совместно. Наша задача не поругаться, а объединить усилия.
— В прошлом году несколько российских НКО признали иностранными агентами. Как это сказалось на работе сектора и самого СПИД.ЦЕНТРа?
— Вопрос с иностранными агентами стоит давно, но Минюст начал немного лютовать в конце прошлого года. Все напряглись и окончательно поняли, что придется выбирать — либо иностранное финансирование, либо риск получения иноагентства. В конечном счете иноагентство — это огромное неудобство в юридическом плане. Это и дополнительная финансовая отчетность, и отчетность в Минюст. В общем, куча лишних документов и некий публичный статус, который негативно влияет на отношения с окологосударственными формированиями.
Можно работать со статусом иноагента, но нужно ли возлагать этот статус на организации, которые оказывают помощь населению и работают с щепетильными проблемами? На мой взгляд, не нужно, но мы вынуждены с этой ситуацией жить. В СПИД.ЦЕНТРе мы нашли довольно простое решение и просто отказались от иностранного финансирования. У нас его никогда не было и не будет. Мы живем на пожертвования российских коммерческих организаций, на гранты государственных фондов и на частные пожертвования граждан. Мы смогли позволить себе решить эту проблему радикально, так как у нас была выстроена система финансирования. Мы умеем собирать частные пожертвования, с которых начался фонд, — они до сих пор являются огромной частью нашего бюджета.
Многим фондам не всегда легко коммуницировать с государством. У некоторых есть специфические проблемы — например, работа с наркопотребителями. Организации работают со здравой позиции, что наркопотребителей нужно не мучать и не привязывать к батарее, а помогать им справляться с зависимостью, предоставлять помощь и лечение. Эту позицию не всегда разделяет российское государство, и получить деньги на работу такого фонда довольно сложно. Также сложно получить деньги фондам, которые помогают секс-работникам, потому что мало кто понимает, зачем это делать. Все это усложняет работу сектора, но есть надежда, что будет уточнена формулировка политической деятельности в законе об иностранных агентах. Главный аспект не в том, что существует статус иноагента, а в том, на кого статус возлагается. Вопрос не только в получении иностранного финансирования, но и в ведении политической деятельности. Например, деятельность Анны Ривиной (основательница центра «Насилию.нет», признанного в РФ иностранным агентом. — Forbes Life) по борьбе с домашним насилием, на мой взгляд, не должна быть признана политической, хотя именно таковой ее и признали.
— В прошлом году сектор также столкнулся с коронакризисом. Как повлияла пандемия COVID-19 на работу СПИД.ЦЕНТРа?
— В начале года было ощущение, что будет тяжело. Никто не понимал, как работать дистанционно, многие сферы по ВИЧ упали. В частности, по тестированию. Опять же, если вы посмотрите статистику Роспотребнадзора, который радостно сообщает нам, что снизилось количество новых случаев передачи, то оно снизилось, так как упало количество тестирований. Снизился доступ к ним.
В пандемию мы перестроились и практически полностью ушли в онлайн. Группы поддержки проводились в Zoom, тестирования мы были вынуждены на некоторое время приостановить, но потом перешли на раздачу тестов — выдавали их с собой и передавали с помощью волонтеров. Сайт работал дистанционно, лекции тоже проводились дистанционно. При первой возможности мы вернулись в офлайн, потому что место, в которое можно прийти, поговорить и протестироваться, очень важно.
Была проблема с финансами. Большая доля нашего финансирования поступает от коммерческих организаций, и в начале прошлого года все решили затянуть пояса и сказали: «Давайте подождем до конца пандемии». Все искренне думали, что конец пандемии наступит через два месяца. Тогда нас спас Фонд президентских грантов — с его помощью удалось сохранить и увеличить объем работы. В августе 2020 года мы открыли филиал в Петербурге, и он уже догоняет Москву по объемам тестирований и количеству мероприятий.
— На фоне коронавируса забыли про угрозу ВИЧ и СПИДа? Ему удалось сместить на себя внимание?
— Коронавирус сместил на себя ракурс во многих сферах. С одной стороны, многие пострадали. С другой, посмотрите, сколько у нас появилось домашних экспертов. Раньше все были политологами, а теперь кругом эпидемиологи и инфекционисты. Люди выучили слово «антитела», они знают, что такое разные виды антител. Некая попытка разобраться в собственном здоровье потенциально положительно повлияет и на эпидемию ВИЧ, но с точки зрения информационной повестки COVID-19 все сильно перекрыл собой. Мы понимали, что это важная проблема, сами помогали волонтерам в ковидариях. Нам пришлось (и до сих пор приходится) воевать на два фронта. Я думаю, что смещение ракурса с экономических и политических вопросов на проблемы здравоохранения, само понимание значимости медицины и врача хорошо повлияет на эпидемию ВИЧ.
— Что опаснее для человеческого организма — ВИЧ или COVID-19?
— С одной стороны, сейчас ВИЧ, если он лечится, практически не приносит никакого вреда. Но нужно понимать, что это хроническое заболевание, из-за которого человек на протяжении жизни пьет препараты. Прекращает пить, и вирус атакует организм. Если не лечить ВИЧ, то последствия будут гораздо хуже, чем от коронавируса, — это падение иммунитета, а следом и COVID-19, и туберкулез, и что угодно может убить человека.
Да, в краткосрочном периоде коронавирус протекает интенсивнее, но это очень не изученное заболевание. На сегодняшний день ВИЧ считается самым изученным заболеванием в мире, а COVID-19 изучить еще не успели. Мы понимаем, как он ведет себя на коротком отрезке времени, но не понимаем последствий. Есть постковид — некие эффекты, которые сохраняются в организме после выздоровления. Что это такое на самом деле и как будет влиять на жизнь человечества в дальнейшем, сейчас непонятно.
На мой взгляд, у ВИЧ есть то, что делает его опаснее, чем коронавирус. Заболевание очень легко запустить. У COVID-19 более-менее понятные симптомы, с появлением которых можно обратиться ко врачу за лечением. С ВИЧ можно прожить 10 лет до того момента, когда у тебя уже будет СПИД. Мы активно призываем тестироваться по той причине, что симптомов ВИЧ не существует — человек не может определить инфекцию, поможет только тест. Симптомы могут быть разными, так как ВИЧ вызывает падение иммунитета. Эта опасность превалирует — человек живет, не задумывается, а потом становится поздно.
— Есть стереотип, что если у человека ВИЧ, то ему отмерен определенный, всегда короткий, срок жизни. В действительности при положительном ВИЧ-статусе есть какие-то ограничения в плане долголетия?
— Терапия на сегодняшний день до такой степени развита, что в случае ее приема механизм следующий. Обычно ВИЧ атакует иммунитет человека, и тот больше не может сопротивляться заболеваниям и бороться с ними. Он не способен противостоять ВИЧ, потому что уже атакован этим вирусом. Терапия блокирует разные этапы жизни вируса. В случае, если человек принимает терапию в течение нескольких месяцев, то вирусная нагрузка в его организме падает до состояния, близкого к нулю. Вирус остается в некоторых органах, но в «спящем» режиме. Именно из-за этого ВИЧ пока что нельзя вылечить окончательно — он просыпается, как только человек прекращает пить терапию. Но пока идет терапия, вирус спит, бездействует.
По сути, единственное отличие ВИЧ-положительного человека на терапии в том, что он пьет препараты и периодически наблюдается у врача
Соответственно, срок жизни ВИЧ-положительного человека на терапии не отличается в среднем от жизни ВИЧ-отрицательного, как и качество жизни и способность иметь детей. Человек с положительным статусом не передает вирус, если у него неопределяемая вирусная нагрузка. По сути, единственное отличие ВИЧ-положительного человека на терапии в том, что он пьет препараты и периодически наблюдается у врача.
— Что сегодня говорят о лекарстве от ВИЧ, которое будет способно излечить заболевание, а не снизить вирусную нагрузку?
— Есть разные методы лечения, которые исследуются на сегодняшний день. Например, вакцины. Причем эти вакцины как профилактические, которые можно будет делать ВИЧ-отрицательным людям, чтобы они не заразились, так и лечебные — те, которые излечат заболевание. Вакцины еще не достигли третьей фазы клинических испытаний — по прогнозам, осталось 5-10 лет.
Сейчас существуют новые методы лечения и профилактики — доконтактной и постконтактной. Постконтактную профилактику принимают, если у человека была рискованная половая связь. В таком случае можно пропить курс препаратов и снизить вероятность получения ВИЧ на 80%. Доконтактную профилактику предлагают тем, у кого есть постоянные незащищенные половые контакты либо желание получить дополнительную защиту от возможных рисков. Сейчас в России месячный курс препаратов для доконтактной профилактики можно купить за 2500 рублей — это одна таблетка в день. В случае ее правильного приема клетки будут защищены от вируса и человек не заразится, даже если у него произойдет половой контакт с ВИЧ-положительным партнером не на терапии.
Сегодня ВИЧ-инфекция по тяжести и сложности лечения находится на уровне сахарного диабета
Также есть методы, когда терапию можно принимать не каждый день. Например, самая упрощенная современная схема лечения — прием одной таблетки в день, но уже сейчас в США, Канаде и Европе зарегистрирован препарат, который принимают раз в два месяца. Это инъекционная терапия — ВИЧ-положительный человек делает укол и следующие два месяца не вспоминает о приеме препаратов. В перспективе существуют разработки, которые позволят делать инъекции раз в год. Сегодня ВИЧ-инфекция по тяжести и сложности лечения находится на уровне сахарного диабета. Причем в некоторых моментах она даже легче и проще, потому что по сравнению с диабетом не накладывает большое количество ограничений.
— Из-за коронавируса в России усложнилось получение терапии?
— Терапия в России обеспечивается государством бесплатно для каждого гражданина страны. Есть ряд оговорок — например, мигранты не могут получить препараты. Также есть сложности с получением, если человек не зарегистрирован в регионе, в котором проживает. Сейчас регионы обязали обеспечивать людей лечением вне зависимости от регистрации, но насколько это реализуется — пока неизвестно. Этот процесс только предстоит.
В пандемию значительных перебоев в поставке препаратов не было. Там отдельная система закупок. Да, был период, когда коронавирус пытались лечить препаратами для терапии ВИЧ-инфекции, но глобально это не повлияло. Была проблема с получением лекарств, так как из-за карантина пациентам, тем более пожилым, было сложно приезжать в центры СПИДа. В некоторых регионах вопрос решили доставкой препаратов, были также варианты с увеличением промежутка выдачи — пациенты терапию получали не на месяц, а на три месяца или полгода.
Нужно понимать, что вне зависимости от пандемии перебои с терапией возникают из года в год. Это вопрос поставок. Например, сейчас в Ульяновске препараты пропали из центра СПИДа, так как возникла проблема с неправильным оформлением закупок. Иногда лекарства не закупают из-за бюрократической машины. Сам процесс закупки довольно сложный и может сбоить. Государство объявляет цены, по которым оно готово купить препараты. Эти цены рассчитываются по показателям, которые не всегда сходятся с реальностью. Компании, продающие препараты, видят цены и понимают, что просто не могут выйти с ними на аукцион. Приходится пересчитывать заново — так иногда продолжается до пяти раз и более.
— Как эпидемия ВИЧ влияет на российскую экономику?
— Как я уже говорил, Россия — довольно нерадивый родитель. К тому же не прагматичный. Понятно, что если не лечить ребенку зубы, то в будущем лечение обойдется гораздо дороже. То же самое с ВИЧ — если сейчас не озаботиться профилактикой, то потом нужно будет лечить гораздо больше людей. Терапия — это на всю жизнь, это ежемесячные закупки таблеток. Объяснить человеку, что нужно использовать презервативы, и дать ему этот презерватив бесплатно, гораздо дешевле. Весь мир давно это понял. В некоторых европейских странах определенным группам людей бесплатно выдают даже доконтактную профилактику, чтобы защитить их от ВИЧ и потом не покупать еще больше препаратов. На этапе профилактики бороться с эпидемией гораздо проще, чем на этапе лечения.
В России принципы борьбы с вирусом сводятся к воздержанию до брака и верности партнеру
Наше государство пока не понимает этого до конца, нет и полноценного понимания того, как именно нужно организовывать профилактику. Ее основные базисы — сексуальное просвещение, презервативы, работа с наркопотребителями. В частности, заместительная терапия, когда, например, инъекционный наркотик замещают неинъекционным, и он позволяет человеку спокойно жить, работать и правильно лечиться от ВИЧ. В России принципы борьбы с вирусом сводятся к воздержанию до брака и верности партнеру. Международные исследования показывают, что это не работает. Возникает вопрос: «Почему не заниматься профилактикой?» Но у государства он стоит не так остро.
— Какие сейчас прогнозы на ситуацию с ВИЧ и СПИДом в России?
— Есть два сценария. Первый: все остается так, как есть. В этом случае мы дальше скатываемся в тяжелое состояние и в какой-то момент понимаем, что у нас генерализованная эпидемия уровня коронавируса. У каждого человека будет уже даже не один, а несколько знакомых с положительным ВИЧ-статусом. Эпидемии распространяются в быстрой прогрессии, а значит, дальше будет только хуже. ВИЧ-положительные люди никуда не денутся. Они будут умирать в случае отсутствия терапии, но не исчезнут, а создадут новых ВИЧ-положительных людей, потому что так работает эпидемия.
Второй сценарий. Мы вводим сексуальное просвещение не только для молодежи, а вообще для всех. Мы начинаем говорить о ВИЧ в публичном пространстве — по ТВ и в интернете. Мы понимаем, что презерватив — это нормально, что о нем нужно и можно говорить. Мы начинаем интенсивно работать с ключевыми группами: наркопотребителями, секс-работниками, мигрантами, мужчинами, которые занимаются сексом с мужчинами, заключенными. Они являются не единственными носителями вируса, но остаются одними из катализаторов эпидемии. Мы обеспечиваем всеобщий доступ к лечению для ВИЧ-положительных людей. Сегодня терапию получают порядка 40% тех, кто живет с вирусом. На это есть разные причины. Где-то человек не может получить препараты, а иногда его самого просто невозможно охватить лечением, потому что он живет в дальнем регионе и сидит на героине. Мы делаем так, чтобы ВИЧ-положительные люди могли начать лечение, повышаем доступ в самых сложных регионах. Более того, мы начинаем лечить мигрантов. Сейчас они не получают терапию и распространяют вирус, но если делать вид, что их не существует, они тоже никуда не исчезнут. При выполнении всех этих условий мы сможем в довольно короткие сроки повернуть эпидемию вспять и начать движение в направлении европейских стран, которые в этом уже преуспели. У нас есть позитивные примеры — например, Московская область, где человек может получить терапию в день постановки диагноза в региональном центре СПИДа. Все хорошие практики нужно объединить и масштабировать на регионы. В этом случае, я думаю, в течение пяти лет у нас получится изменить ситуацию с ВИЧ-инфекцией в России.
В филиалах «СПИД.ЦЕНТРа» можно прийти и сдать тест на ВИЧ в любой день. Мужчины, практикующие секс с мужчинами, также могут пройти тестирование на гепатит С и сифилис, потому как в этой группе самая большая заболеваемость. Мы всегда поддержим и подскажем, что делать, чтобы жизнь с ВИЧ-положительным статусом стала лучше, качественнее и здоровее.