«Влияние на человеческое сознание — опасный путь». Валерий Тодоровский о «Гипнозе», искусственном снеге в Москве и тяге людей к сериалам

Фильм «Гипноз» основан на реальных юношеских воспоминаниях Валерия Тодоровского. До 13 лет будущий режиссер страдал клаустрофобией и совершенно не мог оставаться дома один. Мать мальчика решила обратиться за помощью к знаменитому на весь СССР доктору Владимиру Райкову, который лечил своих пациентов гипнозом. Юный Валерий Тодоровский быстро попал под влияние харизматичного врача и был ошеломлен тем, что увидел в лаборатории талантливого гипнолога. Например, пациентам внушали, что их атакуют крысы, и те отчаянно боролись с невидимыми хищниками — этот эпизод режиссер целиком воссоздал в своем фильме. 

Но загадочный доктор в исполнении Максима Суханова, а также его таинственная пациентка (Полина Галкина), которая то ли мерещится старшекласснику Мише (Сергей Гиро), то ли ее внедрил в сознание подростка доктор-кудесник — это лишь увлекательная декорация, в которой разворачивается семейная драма. Молодые и бестолковые родители Миши не умеют показать детям свою любовь, и те тяжело страдают от кажущейся ненужности. 

— Почему детское знакомство с гипнологом так вас поразило, что вы через много лет пронесли идею этого фильма?

— Тогда я впервые увидел, что одни люди способны легко влиять на других. Та история заставила меня задуматься о границах, о том, до какой степени может зайти один человек во власти над другим.

Все что касается гипноза в фильме — это не выдумки. Это вполне реальные сцены, часть из них я видел собственными глазами, когда подростком ходил в эту лабораторию гипнолога и наблюдал за тем, что там происходит. При подготовке сценария Люба Мульменко тоже глубоко изучала эту тему и общалась с очень серьезными специалистами, у нас была масса консультантов на съемках.

— Фильм ставит вопрос, можно ли вмешиваться в сознание человека. Герой Суханова в заключительном монологе очень убедительно говорит о том, что мир нуждается в правках.

— Если поверить герою Суханова, тогда возникает страшный вопрос — раз мир нуждается в правках, кому можно доверить быть редактором? Влияние на человеческое сознание — это очень опасный путь. А вообще гораздо более интересный для меня вопрос — готовы ли люди, как стадо, слушать своего вожака и беспрекословно делать то, что им говорят? Но это вопрос к вам, а не ко мне.

— Все проблемы главного героя от того, что он не верит, что его любят. Можно сказать, что «Гипноз» — фильм о горячей потребности в родительской любви. На чем основана эта фактура?

— Я не тот человек, который хорошо умеет трактовать свое творчество.  Моим зрителям придется самим отвечать на вопросы, которые у них возникнут. Я не знаю, откуда взялся этот мальчик недолюбленный, наверное, из ощущений моих и Любы Мульменко, она вложила в него и свою историю, и мою. Мы старались зацепить эти ощущения 15-летнего человека, который вроде бы уже большой, но еще на самом деле такой беззащитный и маленький, и которому так нужен рядом взрослый ментор, сильный человек. А он его не находит, и мальчика от этого одиночества — настоящего или мнимого — просто разрывает на части. Уверен, что каждый проходил, взрослея, через эти ощущения, каждый у себя в памяти найдет что-то похожее, какой-то отклик.

— Совершенно удивительно выглядит в кадре снег, он живет, преследует героев, имеет свой характер, постоянно меняется по ходу действия. Это действительно важный символ, который отражает душевные переживания героя, или так получилось случайно? 

— Ох, нет, чтобы сделать такой снег, нам пришлось мучиться два месяца с зимней Москвой. В столице он никак не начинается по заказу, так что этот снег, сделанный специально - это страшно трудоемкая работа.

Мне хотелось сделать фильм, где снегопад идет три четверти экранного времени. Мне кажется, это очень похоже на сон: я смотрю за окно, где медленно кружатся снежинки, и у меня полное ощущение, что сейчас все это мне снится. Что это какой-то гипноз. И в фильме снег — особый символ, важный персонаж. Вы заметили, он заканчивается как раз, когда главный герой понимает весь обман. В этот момент снега больше нет. Он пропадает, как какой-то морок, понимаете? Это была продуманная и заложенная в сценарий история. Вот воплотить его — это оказалось достаточно мучительное мероприятие.

Мы снимали фильм совместно с Финляндией и по правилам, которые сегодня установлены в Европе для ко-продукции, в съемочной группе должно быть какое-то количество специалистов из этой страны. У меня, например, оператор-постановщик был финн, Жан-Ноэль Мустонен, это первый в моей жизни иностранный оператор, с которым надо было говорить на английском на съемочной площадке. Это был новый опыт, в том числе и художественный. Посмотрите на картинку, которая получилась, и решите, есть ли там европейское видение.

— Почему «Гипноз» анонсируют как триллер, а это оказывается крепкая семейная драма?

— Я-то считаю, что триллер там есть. Просто у меня не было такой самоцели — обязательно снять фильм в определенном жанре. Триллер в этом случае — просто средство, чтобы на его фоне ярче рассказать семейную драму. Триллер здесь не довлеющий.

Еще в 1994 году я снял фильм «Подмосковные вечера» с Ингеборгой Дапкунайте в главной роли. Это была «Леди Макбет Мценского уезда», перенесенная в наши дни, в моем прочтении. Мне кажется, это был настоящий триллер. Он был тоже такой особенный, не совсем в чистом жанре, но тогда я впервые побывал на его территории. Позже я опять вернулся к триллеру и снял фильм «Любовник» с Олегом Янковским. И хотя мало кто со мной согласился, этот фильм я тоже считаю вообще-то психологическим триллером. Там о любви двух мужчин к погибшей женщине, и герой Янковского начинает копаться в своей прошлой жизни, пытается найти, где же в его судьбе был прокол, где он повернул не туда, сделал ошибку. В общем, тоже такое достаточно психологически напряженное кино. Так что я считаю, что триллер — это, в определенной мере, моя тема.

Тут еще так получилось, что в последние годы я снимал какие-то большие костюмные фильмы, размашистые истории. И я соскучился по камерному кино, скромному, маленькому высказыванию. Чтобы оно было не такое густонаселенное, как «Большой», «Одесса», «Оттепель». Сценарий «Гипноза», который написала Люба Мульменко, давал мне идеальную возможность такое кино сделать.

— Какие преимущества у камерного кино?

— В камерном кино есть возможность уделить пристальное внимание людям, их индивидуальностям, разглядеть их под большим увеличительным стеклом. В камерном фильме ничто не отвлекает, есть ты — режиссер, есть артисты, есть их история и атмосфера. И ты ни за что не спрячешься, нет спецэффектов, нет размаха, аттракциона. Все предельно честно и обнажено. Просто ничем не выделяющийся из сверстников мальчик-подросток, и его маленький мир, через который ты попадаешь в эту историю.

Я начал работать и вдруг ощутил, что вернулся к чему-то забытому, старому. Я когда-то с этого начинал. Мои самые первые фильмы  были такие же камерные человеческие драмы, но я при этом их пытался наполнить внутренним напряжением, создавать вот этот саспенс и ощущение какой-то тайны, недосказанности. У меня ощущение, что я вернулся к себе изначальному и это тоже было особое, дополнительное удовольствие.

Хотя каждый раз, когда я снимаю фильмы, я настоящий. Я, слава богу, могу себе позволить делать то, что мне хочется. Вот хотелось мне сделать мюзикл про стиляг – я потратил на это 25 лет, но сделал то, о чем так мечтал. А потом мне хотелось сделать сериал про поколение моих родителей — и я его сделал, тоже неимоверными усилиями. А сейчас мне пришло в голову сделать клаустрофобный фильм про мальчика и гипнолога, про их сложный моральный поединок. У меня постоянно душа лежит к чему-то новому. Сейчас я очень хочу снять маленький сериал весной, там очень хороший сценарий, про 1990-е. Мне захотелось чего-то нового. Опять.

— Опять ретро, 1990-е? Почему вы избегаете новостной повестки?

— Вы знаете, мне кажется, что какие-то вещи должны отстояться и на них нужно посмотреть с дистанции. Я еще не видел кино, снятое после эпидемии. Уверен, что появятся проекты, связанные с состоянием людей, которые много дней просидели дома и не выходили на улицу. Я с большим интересом жду это кино. Уже вышли какие-то зум-сериалы, снятые во время пандемии, но это еще не та рефлексия, которую мы все ждем. Я не беру на себя смелость высказываться про то, что я сам не понимаю еще до конца, не чувствую.

Но вот если говорить про социальное кино, то у меня был фильм «Мой сводный брат Франкенштейн», антивоенная драма, про то, как война переламывает молодых людей. Это был очень острый социальный фильм, и сделал я его в то время, когда на тему современной войны особенно никто не говорил. Так что я не чужд и новостной повестке, но не сиюминутной, не про то, что здесь и сейчас. Утром в газете — вечером в куплете, это мне не очень нравится. У каждого своя дистанция для осмысления и проживания сегодняшних событий. Конечно, наша жизнь сильно меняется. Но кто-то сможет через год об этом заговорить, а кто-то только через 20 лет. Тут не существует правил.

Чисто технически я этим летом надеялся снять сериал, но он из-за пандемии отложился. Если же говорить про мой образ жизни — не изменилось ничего. Я занимаюсь проектами, пишутся сценарии. Просто я приезжал с утра в офис, а сейчас я все это делаю из дома.

— Почему сейчас такой бум сериалов, хотя жизнь постоянно ускоряется и времени на смотрение как будто остается все меньше?

— Некоторые люди до сих пор полагают, что есть настоящее кино, а есть сериалы, какой-то низший жанр, по их мнению. Я говорю — нет. Сериалы сегодня не подменяют полнометражное кино, но существуют отдельно как вид киноискусства. Вот бывают короткие истории, а бывают длинные. Чехов писал короткие истории — это короткометражки. Иногда он писал повести — это полные метры. А есть любимые писатели, которые пишут большие романы. Зачем Лев Толстой писал Анну Каренину? Ее же нельзя прочитать за полчаса. Ее читают день за днем, может быть, две недели, может быть, больше, у каждого своя дистанция. Тяга человека к большим историям с продолжением — она, мне кажется, близка нам по самой своей природе. Когда бабушка рассказывает внукам на ночь сказку, она очень часто останавливается на самом интересном месте и говорит — спи, а если будешь себя хорошо вести, я тебе расскажу завтра продолжение. Это награда — узнать, что было дальше. Ради этого стоит себя вести очень хорошо! Сериалы заполняют собой эту нишу, удовлетворяют нашу потребность — узнавать продолжение истории.