«Тайны усыновления у нас в стране нет»: приемная мать двоих детей честно рассказывает свою историю

Путь усыновителя кажется очень трудным. Сбор документов, суета, бюрократия, препоны, необходимость тратить деньги…

На самом деле справки, включая врачей, вы имеете право получить бесплатно. «За дочку» я заплатила два рубля — когда получала выписку из домовой книги. Сын обошелся «дороже»: хотелось получить анализы на ВИЧ и гепатиты быстрее, чем за неделю в поликлинике. И это все траты.

Не так страшен черт, как его малюют. По крайней мере в плане временных и денежных затрат беременность и роды дольше и дороже усыновления. Но вроде бы этот процесс никого не отвращает от материнства.

Часто жалуются: «Да где мне найти время, чтобы таскаться через весь город в опеку, общаться с неприятными чиновниками, нравиться им еще, прости гос-с-с-поди?» Отвечу просто: «Ищите время там, где вы планируете найти его для своего долгожданного ребенка». Если там пусто, значит, увы, ничего не выйдет. Усыновление — очень энергозатратный процесс, результат которого действительно зависит только от ваших желания и решимости.

Помните, что найти в этом огромном мире ребенка нужно только вам. И еще малышу, конечно, но он помочь не может.

Готовьтесь, что вас будут отговаривать от усыновления. Помню, как перед удочерением Ангелины была в опеке — брала список документов и образец медицинской справки. Все двадцать минут, что я сидела в тесном кабинетике, милая тетечка пыталась меня запугать:

— Ну куда вам малыш, вы молодая такая!

— Мне почти тридцать.

— Ну а муж? Муж что?

— Муж поддерживает.

— Родственники, что ли, тоже поддерживают?

— Конечно, кто ж не хочет внука?

— Все отказные дети — больные разными болезнями!

— Кровные тоже не все здоровьем пышут.

— Вы этому чужому ребенку должны будете свою собственность отписать!

— Это будет не чужой ребенок, а мой.

— А генетика! Генетика, понимаете, плохая!

— Генетика — это наука, она не плохая, у меня по ней даже диплом есть. С отличием.

Что ж, дочка нашлась за один день. Суд прошел за полчаса. Малышка оказалась здоровее многих, папа и бабушки с дедушками души в ней не чают. А я не идеальная, но уж точно достаточно хорошая мать. Во всяком случае, дочка по вечерам шепчет мне на ушко: «Ты самая лучшая мама в мире».

Еще один известный миф — здоровых, красивых, маленьких деток «прячут» и «придерживают» для тех, кто в состоянии за них заплатить, дать взятку сотрудникам опеки. Он тоже не подтвердился: я ничего не делала, чтобы найти детей. Знакомство с дочкой мне предложили, как только мы приехали в опеку с бумагами. А по поводу сына и вовсе позвонили, когда о нем поступила информация.

Однако мне часто приходится слышать: «Как вы нашли таких крошек, красивых и здоровых? У вас связи? Платили взятки? Искали много лет?»

Но поставьте себя на место тетеньки из органов опеки. Той самой, которой вместо промахнувшегося аиста приходится решать, в какую семью отправится малыш.

Представим даже на минутку, что у нее за плечами нет опыта изъятия детей из семьи, повторных возвратов, склок и истерик вокруг детской темы, нет поздних проверок и нет многокилометровых отчетов. Такая фантастическая тетенька, которая ничего не знает об эмоциональном выгорании.

Одна «мамочка» звонит и требует детей прямо сейчас, а то она будет жаловаться.

Другая от знакомых узнала про конкретного ребенка и ничего не хочет слышать про очередь.

Третья каждый месяц уточняет, не появилась ли среди отказников ее девочка с голубыми глазами.

Четвертая уже седьмой раз подписывает отказ от знакомства, приправляя его причитаниями: «Ах, откуда таких больных понавытаскивали!»

Пятая сует конверт и просит посодействовать: «Ну-вы-же-понимаете, нам нужнее». Не надо никому предлагать деньги, я очень вас прошу! Вдруг возьмут, и тогда в следующий раз подумают, отдавать ли детей в семью бесплатно.

А шестая пришла с мужем, рассказала, что они очень ждут ребенка, а тот никак не находится. И с радостью познакомятся с теми, кто есть — вдруг среди них их малыш? Диагнозы — а кто без них? Недоношенные – просто дольше нужно будет носить на ручках. Есть брат? Значит, вдвое больше счастья.

И через неделю она еще раз приходит: узнать, как дела, какие новости. И потом, через пару недель, еще раз. И еще.

Кого бы выбрали вы?

Дети, которых можно усыновить, есть, их много. Их слишком много... Но это совсем не те дети, которых вы видите на моей страничке. Дети в системе и дети дома – совершенно разные.

Нет смысла без конца листать фотографии и ждать, пока екнет. Екает на живых детей, а с фотографии смотрят безэмоциональные лица, потухшие глаза и диагнозы, диагнозы, диагнозы.

Как найти? Вставайте и идите. В опеку, где просите официального подтверждения, что детей к усыновлению нет. К региональному оператору. Поездите по ближайшим областям. Снизьте планку, расширьте рамки – знакомьтесь с детьми неподходящего вам возраста и с пугающими на первый взгляд диагнозами. Поезжайте, узнавайте, уточняйте, консультируйтесь, просите провести дополнительные обследования, в конце концов.

Гены? О да. Загляните из любопытства в свои гены. Сядьте как-нибудь вечером и нарисуйте свое генеалогическое древо. Отмечайте там не только имя, но и чем жил человек. Я точно знаю, что родословной, где что ни имя, то ученого или балерины, у вас не окажется.

Не сидите же на месте в ожидании волшебного звонка! Сложно? Да. Страшно? Господи, конечно страшно, бесконечно страшно! Но вы — взрослый человек с семьей, друзьями, близкими людьми. Вы можете разделить свой страх. Вы знаете способы перешагнуть его и оставить позади.

Путь усыновителя только кажется трудным. Школа приемных родителей, бесконечный сбор бумаг, отпуск у врачей в поликлинике, сложности в опеке, бесконечный месяц ожидания справки об отсутствии судимости... А так хочется бежать, бежать скорее, забирать ребенка и становиться мамой или папой.

Но я прошла через это дважды и поняла важную вещь. Когда кажется, что путь слишком трудный, что все движется слишком медленно, что эта морока никогда не закончится, помните: может быть, ваш ребенок еще не родился.

Я не верю в Бога, но почти уверена — кто-то там наверху следит, чтобы в сложной системе все двигались с нужной скоростью и однажды — в самый подходящий момент —встретились в нужной точке. Встретились, чтобы дальше двигаться рядом. Вместе.

Наверное, это и есть судьба.

Черный ящик

Моей дочке было одиннадцать месяцев, когда она впервые закричала во сне. Это был не плач, не каприз — именно крик, полный звериного ужаса и отчаяния. Я носила ее на руках, качала, шикала, предлагала попеременно воду и бутылочку с молоком, но она не умолкала. Этот крик был исполнен такой боли, что забирался под кожу, пронизывал до самых костей. Не помню, сколько он продолжался — час, наверное.

Ее кошмары повторялись почти каждую ночь. Я меняла режим дня, зажигала аромалампу с лавандой, водила дочь к неврологу, повторяла нейросонографию, даже пробовала давать успокоительные на основе трав. Ничего не помогало. И однажды, посреди ночи и детского крика, в полном отчаянии, я заговорила вслух.

Я пыталась облечь в слова те эмоции, которые смешались в этом крике — страдание, боль, одиночество, смертельная опасность. Рассказывала дочке о том, что ей пришлось пережить, когда меня не было рядом:

«Однажды ты осталась одна, моя малышка. Мама, которая носила тебя в своем животе, которая кормила грудью и была рядом, исчезла навсегда. Ты была одна, и только чужие люди сменяли друг друга. Это было очень страшно. Одиноко. Было непонятно, больно. И никто не утешил тебя, не обнял, не прижал к груди и не укачал. Никто ничего не объяснил, и ты так и не знаешь, что же с тобой случилось. Остался только страх, что это может произойти снова».

Моя маленькая девочка, пока я говорила, стала кричать все тише, а под конец обмякла на моих руках и уснула. Кошмары приходили еще не раз, и я снова и снова рассказывала дочке историю ее личного ужаса. При этом добавляла все новые подробности того, что именно с ней произошло, пока не рассказала всю историю целиком. Сейчас это осталось давно позади, а значит, каждая эмоция была названа своим именем, разделена со мной и пережита.

Младший сынишка — отказник с рождения — совсем иначе ведет меня к рассказу об усыновлении. Раз за разом он вырывается из рук и бежит за «границу» — туда, где его ждет опасность. На дорогу, на острые камни, к берегу реки, к краю лестницы. Снова и снова я бегу за ним, останавливаю, обнимаю и рассказываю, как сильно он мне нужен и как я боюсь его потерять. Я проделала это уже сотни раз и повторю еще столько, сколько ему будет нужно, чтобы поверить мне до конца.

Когда мне говорят, что ребенок не задает вопросов об усыновлении, я убеждена, что родители их просто не замечают. Это могут быть ночные кошмары, высокая температура без симптомов, капризы вокруг дня рождения. Это может быть беспричинная злость и агрессия или замкнутость и слезливость. Дети часто не понимают, как сказать словами, но их тело, поступки, их поведение просто кричат: «Расскажи мне! Объясни!» В каждом из наших малышей спрятан черный ящик, где подробно записан весь ужас произошедшего с ними. И если мы не поможем открыть его и расшифровать все то, что бушует внутри, ящик будет периодически потряхивать, пока однажды крышку не сорвет.

Как начать говорить на эту тему? Я для себя выбрала самый надежный вариант — книгу жизни, написанную для ребенка.

Надежный потому, что в книге можно продумать каждое слово. А еще ее можно прочитать вслух первый раз в одиночестве. И второй, третий – столько, сколько понадобится, чтобы прожить и выплакать свои личные эмоции (я плакала первые раз десять, а дочке начала читать только после двадцатого, когда могла делать это уже совершенно спокойно).

Книгу жизни я завела почти сразу после появления Ангелины дома. Она о том, как дочка появилась на свет, а мы готовились стать родителями. Как она была одна, а мы искали ее. Как нашли и как счастливы были. Как вместе лежали в больнице и ждали суда. Как стали одной семьей. Там есть и фотографии из больницы, и фотографии нашей семьи, и колыбельные, которые я ей пела, и первые кадры из дома. Там есть сказка, которую я написала для дочки.

Я стала читать эту книгу Лине сразу, как она научилась слушать — месяцев с восьми, наверное. И читаю до сих пор. Книга всегда под рукой и выглядит уже довольно потрепанной. Когда у дочки выдается трудный день, полный эмоций, я точно знаю: она достанет с полки именно эту книгу для вечернего чтения.

Сначала Лина просто слушала. Потом повторяла и сама рассказывала, как было. Сейчас задает вопросы, и я всегда отвечаю правду.

Однажды она спросила меня ранним утром, когда сонная спустилась к завтраку:

— Мамочка, почему я совсем на тебя не похожа? Глаза у меня карие. Нос курносый. Волосы вот какие длинные...

Я обняла дочку покрепче.

— Ну, давай посмотрим. Волосы у нас с тобой у обеих русые. И цветные прядки были, да? И косички сейчас, смотри, заплетены по две штуки на каждую! Футболки голубые — у обеих. Мы обе любим мороженое с манго. Ты, точно так же, как я, говоришь «ни в сказке сказать, ни бульдозером убрать», а я, как ты, говорю «состриготочиться». А еще у нас очень похожие улыбки, — я поднесла селфи-камеру поближе, — улыбнись, давай!

Дочка улыбнулась вместе со мной, и я сделала кадр. Четыре косички на двоих, носики-кнопки, в глазах чертенята, улыбки до ушей. Просто как две капельки.

— И правда, мамочка, так похожи! Когда улыбаемся, мы похожи! Я поняла, почему! Мы с тобой две половинки одного сердечка. Когда мы были порознь, оно было разбито. А когда вместе — целое, и очень счастливое, да?

— Именно так, доченька. Очень счастливое!

Скоро я начну дополнять книжку жизни деталями по возрасту: почему так случилось, что женщина, которая ее родила, не умела быть мамой. Как именно дочка оказалась в больнице, где мы ее нашли. Почему я не могла сама родить малыша. Однажды там появится фотография, где кровная мама держит новорожденную Лину на руках... К переходному возрасту усыновленный ребенок должен знать абсолютно все подробности своего рождения и появления в семье, даже самые трудные.

Такая же книжка появится и у Никиты, мы будем читать ее все вместе. Она станет объединяющей для моих детей, ведь Ангелина поймет, что у них за плечами одинаковая история.

Нам, взрослым, очень нелегко говорить об этом. Кажется невозможным взять и начать рассказывать такое страшное совсем маленькому ребенку. Трудно примерить на себя весь масштаб горя, которое пережил наш малыш. Я уверена, поможет осознание того, что все уже произошло с ним в реальности, и он справился. Разговаривая с ребенком на тему усыновления, вы не отталкиваете его, наоборот — показываете, что готовы разделить с ним боль его прошлого, принимаете его целиком, вместе с историей его появления на свет.

Нашим детям нужно очень много подтверждений того, что мы всегда будем рядом. А нам обязательно нужно подтверждать их уверенность и говорить об этом.

Говорить вслух.

Тайное становится явным 

Видели бы вы лица мам в поликлинике в день грудничков, когда я с месячным Никитой и абсолютно плоским животом в комплекте пришла к педиатру. Трое просто смерили меня недоуменными взглядами, а четвертая во всеуслышание спросила: «У вас усыновленный малыш?» Примерно так все тайное стало явным в наш первый же выход с сыном из дома.

Похожая история случилась и с дочкой. В нашу вторую прогулку ко мне подошла девушка, сказала, что она — соседка и давно за нами наблюдает. «Простите меня, — спросила она робко, — а откуда взялась четырехмесячная малышка? Осенью не было видно никакого живота, и вот декабрь — и-и-и оп!..»

Конечно, я не носила накладных животов, не скрывала стройную фигуру под объемной одеждой, не меняла место жительства и вообще никак не пыталась сохранить ту самую тайну усыновления, о которой так много говорят. Давайте разберемся почему.

Для начала хочу сказать, что тайны усыновления у нас в стране нет. В законе — есть, а на практике ее не существует. Например, в той же поликлинике в регистратуре просто зачеркнули в карточке Никиты его прошлую фамилию и вписали новую. И «бывшую» маму тоже зачеркнули и вписали меня. Я очень смеялась: секретность просто зашкаливает! Даже на законодательном уровне к сохранению тайны призываются только люди, на это уполномоченные (судья, прокурор и работник опеки). Да и то разглашать ее нельзя лишь в злонамеренных целях, а по доброте душевной — можно! Вот выдержка из закона, смотрите:

«Разглашение тайны усыновления (удочерения) вопреки воле усыновителя, совершенное лицом, обязанным хранить факт усыновления (удочерения) как служебную или профессиональную тайну, либо иным лицом из корыстных или иных низменных побуждений, наказывается штрафом. <…> До вынесения судебного решения об усыновлении конфиденциальность сведений о предполагаемых усыновителях и усыновленном уголовным законом не охраняется».

Лучше всего тайна усыновления защищает кровных родителей от их ребенка. Потому что государство не выдаст выросшему сироте информацию о его кровных маме и папе без согласия усыновителя. То есть если усыновитель умер, узнать, кто твои родственники, невозможно.

Почему я против сохранения тайны? Прежде всего потому, что это ложь, как ее ни назови. Нам иногда кажется, что мы так защищаем ребенка от травмы. Но будем честны сами с собой: расставание с кровной мамой в жизни этих детей уже случилось. Как минимум девять месяцев мои дочка и сын слышали не мое сердцебиение, привыкали не к моему голосу, чувствовали не мое тепло. Мне могут сказать, что для Никиты одиннадцать дней без мамы было совершенно тем же самым, что для деток, оказавшихся после рождения в реанимации. Да, конечно. С одним нюансом: их оттуда забрала та мама, которая родила, а Никиту — совсем другая.

Я верю, что дети помнят расставание с кровной мамой. Бессознательно, конечно, но оно с ними навсегда. И может сильно повлиять на их жизнь. Что же на самом деле дает ложь? В чем ее плюс? В том, что у ребенка как будто нет травмы некровности? Но ведь она существует, только не озвучена.

Живя во лжи, ребенок всегда чувствует, что тема его рождения для мамы сложная, напряженная: она настороженно реагирует на вопросы, а иногда и вовсе пугается. Или расстраивается, или вообще не хочет об этом говорить. Малыш делает вывод, что факт его рождения — это что-то плохое. Чаще всего он ощущает: что-то в его жизни не совсем так. Но не знает, что. И у него нет шанса проработать это, принять, переболеть и жить счастливо дальше.

А еще бывает, что проявляются наследственные заболевания, которые не могли бы возникнуть без причины. Или еще проще: в один прекрасный день на школьном занятии по определению группы крови ребенок внезапно узнает, что его группа никак не соотносится с родительскими. Это невымышленная история, такое случилось на уроке, который вела моя мама, учитель биологии.

О том, в каком напряжении живут родители-неговоруны и что творится со взрослым человеком, когда он узнает, что был усыновлен, я сейчас даже говорить не буду. Столько об этом уже сказано и написано.

Единственная «польза» от сохранения такой тайны – это защита чувств самих родителей, не принявших до конца собственную неспособность родить кровного ребенка. Отрицание проблемы. Замалчивание ее.

Это правда отнюдь не просто — говорить открыто. О том, что я не всемогущая. Говорить, что мой ребенок был один, а я в это время собирала какие-то бумажки. Говорить, что не смогла сделать так, чтобы этой боли никогда не случилось в его жизни. Говорить, что не смогла сама родить его на этот свет, как бы сильно мне этого ни хотелось. Очень трудно. Но я не стану перекладывать эту непосильную ношу на хрупкие детские плечики. Я взрослая, и я справлюсь.

Мы с дочкой читаем усыновительские сказки. В России с такими, увы, дефицит, зато в Америке под них всегда отведена в магазине целая полка. Я попросила подругу прислать мне несколько самых уютных. Дочка называет их «книги о любви», и зачитаны они до дыр — я вольно перевожу эти истории с английского. И каждый раз после прочтения мы обсуждаем, как это было у нас. Она задает новые и новые вопросы, а я обнимаю ее, целую и в миллионный раз рассказываю, как ждала ее, как искала, как радовалась, что нашла, как стала ее мамой навсегда, как ухаживала за ней маленькой. В миллионный раз повторяю, как люблю ее и как счастлива быть ее мамой. Что она моя исполнившаяся мечта.

Все это позволяет ребенку легко принять тот факт, что он усыновлен. Мои дети знают, что эта тема не под запретом, что она всегда открыта для обсуждения. Она не больная, не грустная, не стыдная. Это история – прежде всего про счастье. И малыш воспринимает свое появление в семье как счастье, и не видит в этом отторжения и большой беды. Кто-то приходит в семью, рождаясь у мамы из животика, а кто-то вот так — из больницы или детского дома. Когда возраст позволит, дочка узнает, как и почему она осталась одна. И это будет не отвержение ее рождения, а честная история о том, что взрослые иногда совершают ошибки. Надеюсь, это поможет Ангелине выбрать другой путь в жизни, а не пойти по стопам кровной матери.

Обидно ли дочке, что не я ее родила? Да, бывает, она прижимается ко мне и говорит, что очень хотела бы родиться из моего животика (а иногда топает ногой и требует, чтобы так и было). Честно отвечаю, что это и моя мечта, чтобы я носила ее в своем животе с самого появления, и чтобы я родила на свет, и чтобы ей никогда-никогда не пришлось пережить то одиночество, с которого началась ее жизнь. Мы вместе мечтаем, как это было бы. И это делает нас ближе, поверьте мне.

Одна из распространенных причин хранить тайну усыновления — боязнь, что ребенок будет не таким, как все. Другие люди будут относиться к нему с пренебрежением: «Фу, сирота». Обзовут приемышем, обидят малыша. Я не скрываю усыновление от моих детей и других людей, и в блоге мне часто задают вопросы, как самой Ангелине от того, что она знает об удочерении. Не травмирует ли это ее? Не обижают ли дочь в саду и школе? Не дразнят?

Честно говоря, эти вопросы очень меня огорчают. Они подтверждают, что до сих пор силен стереотип: «усыновление = плохо, приемный = плохой». Чувствуете?

До сих пор удивляюсь, что есть взгляд на усыновление, отличный от моего. У меня всю жизнь ощущение, что живу среди добрых и адекватных людей, думающих и понимающих. Но стоит сделать крошечный шаг из зоны комфорта, и попадаешь в какой-то безумный мир, где «в детских домах одни уроды», где «зачем вам чужой ребенок», где «все это ради денег», где «это же дети б/у». Ладно я – взрослая, уравновешенная, сильная. Я твердо стою на земле, меня такие слова нисколько не задевают. Страшно за детей. Не хочу, чтобы моим хрупким пока еще малышам попались на пути такие вот экзотические представители животного мира.

Наверное, вся эта безумная тайна усыновления до сих пор держится именно на страхе родителей, что их детям кто-то однажды посмеет такое сказать. Или даже молча про них подумать...

Но я расскажу вам важную историю про Лину.

Когда она еще ходила в садик, один мальчик в группе попытался ее дразнить. Мол, ты плохая, ведь твоя мама от тебя отказалась!

Уверена, многие сейчас ощутили холодок по спине, злость, возмущение. У меня самой, когда я узнала, немного перехватило дыхание. Но знаете, что ответила моя дочь?

«Ты перепутал — моя мама меня удочерила. Она выбрала меня из других разных деток, самую лучшую. А вот твоим родителями пришлось растить того, кто у них родился...»

Тут, конечно можно придраться. Дескать, Лина ответила слишком жестко, да и сказала неправду — мальчик наверняка любим родителями. И дочку я не выбирала. Но я не буду придираться. Потому что для меня ее ответ значил, что я справилась с рассказом об удочерении. Ангелина не считает, что в ее жизни случилась трагедия. И не считает себя хуже других. Наоборот! Она уверена в себе и своих родителях. Она клевая, родители выбрали и любят именно ее — самую лучшую!

Ведь что обычно хранят в тайне? Что-то плохое. А усыновление — не плохо, усыновление — это хо-ро-шо! Точнее, нормально. Так бывает. Для меня очень важно, что Лина воспринимает всю эту историю как норму. Так случилось у нас и во многих других семьях. Где-то детки рождаются у мам с папами, а кто-то ищет своих детей и находит.

По своему опыту могу сказать одно: самое главное — как сами приемные родители относятся к усыновлению. Если ощущают, что ребенок «не совсем как все», скатываются в жалость, не принимают всю историю малыша, пытаются ее замолчать и забыть — он интуитивно считает, что «не такой». А если от родителей исходит твердая уверенность, что ребенок у них самый замечательный, то и он без сомнений в это поверит.

Кстати, еще одно подтверждение, что усыновление – это хорошо, празднование Дня аиста. Это день, когда малыш появился в семье. Мы с Ангелиной празднуем его пятого декабря, когда познакомились и подписали согласие на усыновление. Празднуем точно так же, как и день ее рождения — с гостями, подарками и тортом. По секрету скажу: другие дети Лине даже немного завидуют, ведь у нее не один день рождения в году, а два.