Что читать прямо сейчас: Билл Гейтс опубликовал новый список книг на лето

18 мая Билл Гейтс опубликовал свой традиционный список из пяти книг, которые он рекомендует прочитать этим летом в условиях самоизоляции. Первой в его списке стала книга «Выбор» Эдит Евы Эгер —  автобиографическая история о войне, исцелении и силе человеческого духа.

Это мемуары-размышления выжившей в Освенциме Эдит Эвы Эгер, ставшей впоследствии профессиональным психотерапевтом. Юная венгерская балерина Эдит попала в плен к нацистам в 16 лет, они с сестрой пережили все ужасы Аушвица, Маутхаузена и Гунскирхена — лагерей смерти. 4 мая 1945 года едва живую Эдит достали из кучи трупов. Через 35 лет после окончания войны доктор Эдит Эгер вернулась в Освенцим, чтобы избавиться от кошмара прошлого и чувства вины выжившего. В книге история ее воспоминаний и личного путешествия  чередуется  с трогательными историями тех, кому она помогла излечиться уже как психотерапевт.

«Выбор» Эдит Эгер стал нон-фикшен- бестселлером The New York Times Non-Fiction и Amazon, получил премию National Jewish Book. На русском языке книга вышла в 2019 году в издательстве «МИФ».

Также в список вошли «Облачный атлас» Дэвида Митчелла, «The Ride of a Lifetime» главы Disney Боба Айгера, «The Great Influenza» Джонна М. Барри об эпидемии испанского гриппа в начале XX века и «Хорошая экономика для трудных времен» Абхиджита Банерджи и Эстер Дюфло.

Билл Гейтс, рассказывая о «Выборе» в своем блоге, делает акцент на актуальности книги:

«Как устранить последствия эмоциональной травмы? С этим вопросом столкнутся многие в своей жизни. Хорошо, что советов по этому вопросу сейчас достаточно. Свое видение предлагает и Эдит Ева Эгер — недавно я прочитал книгу ее книгу «Выбор», которая, на мой взгляд, особенно полезна. <...>  

Мне очень нравится ее подход, потому что он подразумевает, что есть путь к исцелению независимо от того, через что вы проходите. Люди могут бороться и чувствовать себя беспомощными и без явной опасности. Эта боль заслуживает внимания и помощи. Это хорошее напоминание о том, что «иерархии страданий», как называет ее Эдит, не существует. Если вы боретесь с чем-то, эта борьба реальна, даже если ваш опыт кажется тривиальным по сравнению с опытом кого-то, кто пережил Освенцим, или кого-то, чей ребенок страдает от ужасной болезни. Думаю, об этом особенно важно помнить сейчас, когда у каждого из нас разный опыт борьбы с COVID-19».

С разрешения издательства «МИФ» Forbes Life публикует отрывок из книги «Выбор».

Боюсь, плохое случается со всеми. Этого мы изменить не можем. Загляните в свое свидетельство о рождении — там сказано, что жизнь будет легкой? Нет. Но многие из нас застревают в травме и горе, не в силах познать жизнь во всей полноте. И это можно изменить.

Недавно, в ожидании рейса домой в Сан-Диего, я сидела в международном аэропорту имени Кеннеди и разглядывала лица проходящих мимо совершенно мне незнакомых людей. Увиденное глубоко задело меня. Я отмечала скуку, ярость, напряжение, беспокойство, смятение, печаль и, что самое удручающее, пустоту. Радости и смеха наблюдалось мало, и от этого становилось совсем грустно. Ведь даже самые унылые мгновения жизни дают возможность испытывать надежду, душевный подъем, счастье. Обыденное течение дней тоже жизнь. Как жизнь тяжкая или крайне напряженная. Почему мы так любим крайности: либо тратим немыслимые усилия, дабы почувствовать себя живыми, либо всецело ограждаем себя от любых жизненных ощущений? Неужели столь трудно привнести в свое существование живую жизнь?

Если спросить меня, какой самый распространенный диагноз у людей, ко мне обращающихся, вряд ли я назову депрессию или поcттравматическое стрессовое расстройство, хотя именно эти состояния чаще всего встречались у тех, кого я знала, любила и направляла к свободе. Нет, я скажу, что это голод. Мы голодны. Мы жаждем одобрения, внимания, привязанности. Жаждем свободы принимать жизнь, познавать себя и быть самими собой.

Собственные поиски свободы и многолетний опыт работы в качестве клинического психолога научили меня, что страдание — явление универсальное. Но вовсе не обязательно иметь психологию жертвы. Есть разница между виктимизацией и виктимностью*.
(* Виктимизация — процесс превращения лица в жертву преступного посягательства или преследования, а также результат этого процесса. Виктимность — приобретенные человеком психические, физические или социальные черты, предопределяющие его склонность быть жертвой).

Нас всех в течение нашей жизни так или иначе могут сделать жертвами. Мы все рано или поздно переносим болезни, испытываем бедствия, сталкиваемся с плохим обращением — и все это бывает вызвано обстоятельствами, людьми или институциями, над которыми никто из нас не властен. Такова жизнь. Подобное и называется виктимизацией. И появляются эти процессы извне. Сосед-хулиган, начальник-хам, муж-тиран, любовник-обманщик, дискриминационный закон, несчастный случай, из-за которого мы оказываемся в больнице.

Напротив, синдром жертвы обусловлен внутренним состоянием человека. Никто, кроме нас самих, не может навязать нам психологию жертвы. Мы входим в роль жертвы не из-за того, что с нами происходит, а потому, что принимаем решение держаться своего мученичества. Начинает развиваться сознание жертвы — сознание, ломающее наше мировоззрение и наш образ жизни; сознание, с которым мы становимся людьми негибкими, порицающими, безжалостными, требующими карательных санкций, пессимистичными, застрявшими в своем прошлом, с отсутствием здравых ограничений. Мы выбираем психологию жертвы, сами заключаем себя в застенок и превращаемся в собственных тюремщиков.

Хочу сразу прояснить одну вещь. Говоря о жертвах и выживших, я не возлагаю вину на жертв — многие из них не имели ни единого шанса. Я никогда не стала бы осуждать ни тех, кого отправляли в газовые камеры, ни тех, кто тихо угасал на нарах, ни даже тех, кто сам бросался на колючую проволоку под напряжением. Я скорблю по каждому, кто подвергся насилию и был обречен на гибель. Я живу, чтобы помогать людям расширять свои возможности в их противостоянии любым жизненным испытаниям.

Кроме того, хочу сказать, что не существует иерархии страдания. Нет ничего, что делало бы мою боль сильнее или слабее вашей; нельзя начертить график и отмечать на нем уровень значимости того или иного горя. Я часто слышу от своих пациентов: «Мне сейчас очень нелегко, но разве я могу жаловаться? Это же не Аушвиц». Подобное сравнение приводит к тому, что человек, преуменьшая собственные страдания, не дает им должной оценки. Чтобы не ощущать себя жертвой, а жить, как говорится, припеваючи, нужно полностью принимать как свое прошлое, так и настоящее. Если мы пытаемся умалить боль; если наказываем себя за то, что сбились с жизненного пути или замкнулись в горе; если отмахиваемся от житейских невзгод только потому, что кто-то считает их незначительными, — мы всё еще предпочитаем для себя путь жертвы. Мы так и не видим вариантов выбора. Мы продолжаем судить себя. Я не хочу, чтобы вы, услышав мою историю, сказали: «Мои страдания не так значительны». Мне хочется, чтобы вы сказали: «Если она смогла так, значит, смогу и я!»

Однажды утром у меня шли друг за другом две пациентки — обеим немного за сорок, у обеих были дети.

У первой женщины дочь умирала от гемофилии. Большую часть визита она прорыдала, вопрошая, как Бог смеет забирать жизнь ее ребенка. У меня так болела душа за нее — она полностью посвятила себя заботе о дочери и выглядела абсолютно опустошенной из-за неумолимо приближающейся потери. Она злилась, впадала в отчаяние и не была уверена, что сможет пережить этот удар.

Следующая женщина приехала ко мне не из больницы, а из загородного клуба. Она тоже большую часть сеанса провела в слезах. Ее расстроил новый кадиллак — его совсем недавно доставили ей, и автомобиль оказался не того оттенка желтого, который она желала. На первый взгляд, проблема была пустяковой, особенно по сравнению с горем предыдущей женщины. Но я хорошо знала эту пациентку и понимала, что плач из-за цвета машины на самом деле плач отчаяния по поводу несложившейся жизни. Все шло не так, как ей хотелось бы: одиночество в браке; сын, в очередной раз выгнанный еще из одной школы; загубленная карьера, от которой она отказалась, чтобы больше быть с мужем и ребенком. В нашей жизни часто за мелкими огорчениями прячутся более серьезные обиды; в незначительных, казалось бы, переживаниях отражается глубокая боль.

В тот день я поняла, что двух моих пациенток, таких на первый взгляд разных, многое объединяет — и не только друг с другом, но и со всеми людьми. Обе женщины реагировали на ситуации, которые они не могли контролировать, в которых их ожидания не оправдались. Обе страдали, и каждая ощущала себя в бедственном положении. Все получалось не так, как они хотели или ожидали; они пытались примирить то, что случилось, с тем, что должно было бы быть. Боль и той и другой была настоящей. Каждую настигла своя человеческая драма: когда мы обнаруживаем себя в неожиданных ситуациях, которые, как нам кажется, мы не готовы вынести. Обе женщины имели право на мое сочувствие. У обеих была возможность залечить свои раны. Эти женщины, наравне со всеми нами, могли сделать выбор: как относиться к случившемуся и что делать дальше. И несмотря на то что их жизненные обстоятельства уже не изменятся, обе обладали возможностью избавиться от роли жертвы и стать выжившими. У оставшихся в живых нет времени спрашивать: «Почему я?» Для них существует лишь один вопрос: «Что дальше?».