«Господин пять процентов». Как торговец нефтью и создатель Shell скупал сокровища в Эрмитаже
«Если бы выражение «Роскошь, покой и наслаждение», принадлежащее Шарлю Бодлеру, потребовалось применить к музейной сфере, выбор, разумеется, пал бы на музей Галуста Гюльбенкяна в Лиссабоне». В издательстве «Слово» выходит книга, отправленная в печать еще до карантина, «Единство непохожих. Искусство, объединившее Европу» итальянского историка искусства Филиппа Даверио. Рассказ о том, как столетиями народы Европы боролись за власть, территории, богатства и в то же время слушали одну и ту же музыку, восхищались одними и теми же писателями и художниками. Единый культурный код, «зашитый» в том числе и в произведениях искусства, сохранился в богатых коллекциях музеев Италии, Франции, Испании и других стран, одновременно таких разных и таких похожих. Филипп Даверио предлагает свои нестандартные маршруты по самым важным музеям Европы. Forbes Life публикует главу, посвященную музею Галуста Гюльбенкяна в Лиссабоне, основанного миллиардером, который в числе других богатых иностранцев покупал в 1930-е годы сокровища из собрания Эрмитажа. Так в лиссабонском музее оказались, например, «Портрет Елены Фоурмен» Рубенса, портрет старика Рембрандта и «Благовещение» Боутса из императорского собрания Романовых.
Лиссабон, Музей Галуста Гюльбенкяна. Роскошь, покой и наслаждение
Галуст Гюльбенкян сидит, изваянный из бронзы, в Лиссабоне напротив своего музея, под каменным изображением орла, символизирующего горную Армению, землю его предков. Он счел за благо покинуть родной квартал Скутари в Константинополе в ту жестокую, суровую эпоху, когда Османская империя под занавес своей продолжительной истории начала притеснять немусульманские меньшинства, которые в течение многих столетий пользовались терпимостью со стороны властей и имели возможность процветать. Некоторые просвещенные историки утверждают, что «всеохватность», характерная для Древней Римской империи, проявлявшей терпимость ко всем и вся, лишь бы исправно платили подати, передалась Византии и сохранилась даже тогда, когда Константинополь превратился в Стамбул и султан Мехмед II заказал свой портрет венецианцу Джентиле Беллини. Османская империя рухнула в 1922 году после поражения, понесенного ею в Первой мировой войне, в ходе которой она заключила неудачный союз с Германской и Австрийской империями против Российской и Британской империй. К концу этой войны погибли все империи; до Второй мировой войны дотянули лишь Российская, превратившаяся в Советскую, и Британская, которой удалось прирастить свои владения на Ближнем Востоке на развалинах империи Османов.
Таков исторический фон, на котором следует рассматривать необыкновенную человеческую и предпринимательскую судьбу Галуста Гюльбенкяна: он оказался подходящим человеком в подходящий момент. Будущий основатель музея в Лиссабоне родился в 1869 году, в тот самый год, когда императрица Евгения, супруга Наполеона III, торжественно открыла Суэцкий канал, сооруженный французом Фердинандом Лессепсом, под звуки «Египетского марша», сочиненного Иоганном Штраусом в честь Луиджи Негрелли, уроженца Тренто и подданного габсбургской империи, причем Египет был уже тогда в значительной степени независимым от Стамбула. По сему случаю французский археолог Огюст Мариет, занимавшийся в те годы созданием Каирского музея, заказал Джузеппе Верди оперу «Аида» на деньги хедива Исмаила-паши. Восточное Средиземноморье превращалось в интернациональный плавильный котел.
Когда Галуст появился на свет, его отец уже торговал новым продуктом, получившим название «нефть», которая за два десятилетия до того была открыта в районе Баку на российской территории, в непосредственной близости от Армении. Мальчика отправили учиться во французский лицей в Константинополе, а затем в Марсель: французская культура наложила неизгладимый отпечаток на его личность, что особенно проявилось впоследствии, когда он занялся коллекционированием. Но поскольку семейный бизнес был делом серьезным, он отправился затем в лондонский Королевский колледж, чтобы выучиться на инженера-нефтяника. Вернувшись оттуда в Османскую Турцию, он получил задание провести разведку залежей черного золота вдоль строящейся железной дороги до Багдада.
Между тем начались гонения на армян, и в 1894 году произошла первая резня, открывшая череду кровопролитных массовых убийств в правление султана Абдул-Хамида II. Гюльбенкян уехал в Каир, и там у него завязались тесные отношения с армянином Александром Манташевым, который тоже занимался нефтью и был принят в интернациональный круг, где встречи с бароном Ротшильдом и другими британскими высокопоставленными лицами являлись делом обычным. Из Египта Галуст перебрался в Англию и в 1902 году принял британское подданство, а пять лет спустя активно способствовал слиянию голландской компании «Роял Датч Петролеум» и британской транспортной английской компании «Шелл». Так на свет появился гигант нефтяной отрасли «Роял Датч Шелл», и Гюльбенкян стал получать 5 % от его прибыли. С тех пор во всех заключаемых им сделках он сохранил для себя эту выгодную долю, так что его даже прозвали Mr. Five Percent. Ему удалось создать международный консорциум Turkish Petroleum Company с участием англичан, немцев, французов и, разумеется, его подопечной компании «Шелл».
В Турции, где сначала в 1908 года произошел госпереворот, а в 1909 году — контрпереворот, положение, казалось, стало более благоприятным для возвращения Галуста.
К тому времени нефть стала важнейшим видом сырья: если в XIX в. она использовалась в керосиновых лампах, то в начале XX в. из нее стали изготавливать моторное топливо. Появились автомобили и первые самолеты, а на смену старым пароходам пришли более современные теплоходы. Развивалась химическая отрасль: открытие в 1830‑е гг. парафина, получаемого из нефти и применяемого для смазки текстильных станков, привело в скором времени к разработке десятков производных и параллельных продуктов. Уже в 1867 г. в Берлине Пауль Мендельсон-Бартольди, сын известного композитора Феликса Мендельсона-Бартольди, и его друг Карл Александр фон Мартиус создали Акционерную компанию по производству анилина (AGFA), деятельность которой впоследствии приняла международный масштаб. Нефть приближалась по значимости к углю, и ощущалась большая потребность в новых месторождениях.
Разведка новых месторождений приобрела систематический характер после Первой мировой войны, когда Османская империя была расчленена. Британский паспорт и свободное владение французским языком сослужили огромную службу Гюльбенкяну, который принимал участие во всех партиях, разыгрываемых на ближневосточной шахматной доске. Баснословно разбогатев, он занялся коллекционированием.
Предметы искусства Гюльбенкян собирал, пользуясь возможностями, которые открывались перед ним на разных этапах его жизненного пути. Так, он коллекционировал египетские древности и персидскую керамику; приобрел самые роскошные золотые римские медали, едва они были найдены в Абукире и доставлены ему в Париж таинственным торговцем. Как истый британец он восхищался китайским фарфором и японскими лаками. Как питомец французского лицея он окружил себя превосходной — мебелью из красного дерева. Как христианин он приобрел самые роскошно иллюминированные кодексы. Галуст любил красивых женщин и при покупке портретов гораздо большее внимание обращал на красоту объекта, нежели на известность автора. Он стал эталоном коллекционера-гедониста. В соответствии с его завещанием были созданы организации по оказанию помощи армянам, музыкальные школы и великолепный музей в Лиссабоне, где он жил после Второй мировой войны. Если бы выражение «Роскошь, покой и наслаждение», принадлежащее Шарлю Бодлеру, потребовалось применить к музейной сфере, выбор, разумеется, пал бы на Музей Галуста Гюльбенкяна в Лиссабоне. И не только из-за его утонченных собраний, но и благодаря району города, в котором он расположен, архитектурной гармоничности его здания и даже приятно постаревшим деревянным полам, которые прогибаются при ходьбе по ним, не говоря уже о мягком свете, что проникает из садов, раскинувшихся вокруг.
Очарование полутонов
На этот раз зритель может получить от меня довольно заурядный совет: провести полчаса за внимательным изучением различных картин Франческо Гварди, имеющихся в собрании. Если Каналетто очень полюбился англичанам за свою точность в описании, то Гварди гораздо больше радовал глаз любителей живописной роскоши. При взгляде на его картину Большой канал у моста Риальто (1762) мы теряемся среди изображенных персонажей, больших и маленьких лодок, нагруженных товаром, и гондолами, снующими по воде туда-сюда, подобно пугливым утятам. То же деятельное оживление царит на картине Канал Джудекка с церковью Санта Марта, причем Гварди выстраивает ведуту, как если бы оптическая камера, которой он пользовался, была уже фотоаппаратом, и вот с левой стороны мы видим обрезанное изображение лодки, а вся композиция наполнена водой, бегущими по небу облаками, что полстолетия спустя придется так по душе Тёрнеру. Паруса у Гварди своей мягкостью напоминают написанные тогда же, в 1770‑е годы, одеяния графини Дюбарри, которая сидит, в промежутке между плетением своих интриг, помешивая ложечкой кофе, в ожидании своего любовника Людовика XV, а еще позднее — ножа гильотины. Какой шик!
