Назад в Средневековье: как реакция на коронавирус отражает все наши страхи и установки

Крупное общественное событие — например, эпидемия — имеет две фазы осмысления. Первая — экспертная. В ней выдвигаются гипотезы, взвешиваются факты, строятся интеллектуальные модели. Какие-то осколки этого мира вырываются из стерильного пространства науки и попадают в «паблик», где попадают в бесконечный океан массовых реакций. Здесь формируются свои водовороты идей, центры притяжения, волны, панические перехлесты — при этом люди убеждены, за счет подхваченных случайно данных, что поступают «научно», реализуют рациональный выбор.

В социальных науках есть понятие «расколдовывания» — современный человек становится все более рациональным, на место веры приходит наука, на место магии — специалисты. Но если посмотреть на то, как индивид сегодня осмысляет реальность, окажется, что магии в ней не меньше, чем раньше. Тот факт, что вирусы лучше изучены, чем в Средние века, не делает в них экспертом каждого обывателя. Мы по-прежнему думаем о сферах, неизвестных нам, в терминах метафор. И по-прежнему выбираем «шамана», которому доверяем (так как проверить факты сами не можем). И так во всем. Мы не понимаем не только устройство коронавируса, но и устройство нашего айфона. Или самолета, который везет нас за рубеж. Он летит, потому что есть «термодинамика». Но «термодинамика» и «вирус» — это те же ангелы и демоны средневекового человека.

Анализ сетевых дискуссий в отношении новой эпидемии, их сопоставление с позициями врачей, вирусологов подводят к простой мысли. Выбор, ездить или не ездить сейчас по миру, сдавать или не сдавать билеты на взятые рейсы, надевать ли маску, пить «Арбидол» и скупать ли про запас продукты, — это вообще не вопрос рационального решения.

Ответы связаны со всем накопленным багажом фобий, переживаний, личных зависимостей и привязанностей, подхваченных метафор, попыток представить мир без себя, случайных мнений, смоделированных ситуаций, воспоминаний о чем-то похожем, случившемся где-то когда-то не с нами, страха показаться глупым, давления окружения, степени религиозности или фатализма, доверчивости и тому подобных исключительно субъективных факторов. Через этот выбор мы не снижаем или повышаем реальные риски, мы конструируем самих себя.

Выбор ролевых моделей

Что значит конструируем? Обыватель берет смутную, хаотично собранную из разных фрагментов картину мира (которую, в общем-то, и картиной не назовешь) — и пытается определить себя в ней. Отталкиваясь от ситуации, он наделяет себя характеристиками, определяет ролевую модель. Например, «я — ответственный человек, я не могу поэтому рисковать, у меня есть семья, работа, которая, конечно, без меня обрушится, я не могу позволить попасть под двухнедельный карантин или стать тем человеком, который заразит весь мой город, или просто прослыть упрямцем, авантюристом; что скажут коллеги по работе или мама, таким ли я хочу себя видеть?» Здоровый человек принимает роль больного или попавшего под подозрение в болезни и начинает принимать решения, как будто все уже случилось.

Или другая позиция: «Я — рациональный человек и не могу поддаваться панике; я уже осведомлен, что от гриппа умирает 500 000 человек в год, а это гораздо серьезнее; у нас в стране миллион ВИЧ-инфицированных, как Дудь недавно рассказал, у меня был товарищ, который, к примеру, подхватил что-то и где-то без всякого коронавируса... и так далее». Потенциально любая ролевая модель возможна, и, как правило, человек находит свою не потому, что он долго думал и взвешивал, а потому, что в нем срабатывают базовые неосознанные кодировки, которые определяют образ раньше, чем успеваешь о нем подумать. Конечно, это не выбор одежды в магазине, человек не раскладывает модели поведения перед собой, он врастает в роль всем своим существом еще до осознанной рефлексии.

«Есть упоение в бою...»

Проблема в том, что «картина мира» обывателя крайне подвижна. Ее элементы вращаются, меняют свои позиции, образуют самые невероятные комбинации. Человеку в этой неустойчивости необходимы такие опорные позиции, которые позволяют ему сохранять равновесие. Сознание не может конструировать само себя в обыденной  повседневности, в потоке рутины — здесь, скорее, оно растворяется в автоматизме: одно, второе, третье — человек оказывается совокупностью своих обычных дел. Поэтому сознанию нужна экстраординарная ситуация, которая играет роль платформы для сборки.

Он извлекает себя из вороха обстоятельств, видит себя как цельность, подвешенную между жизнью и смертью. Назовем эту цельность «фигурой» или «личностью». В нахождении себя через катаклизм есть тончайшее удовольствие, которое точно выразил поэт Тютчев: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые», ведь на рациональном уровне хорошо понятно, что в роковые минуты мир этот лучше не посещать.

Отчасти все это объясняет паническую и эмоционально вовлекающую реакцию на коронавирус. Здесь примерно такая же логика, как в реакции на авиакатастрофу. Хорошо известно, что вероятность гибели в автомобильной аварии существенно выше. Однако в авиации срабатывает функция «переноса»: человек как бы воссоздает себя в ситуации крушения, мысленно помещает свой образ внутрь самолета. На этом построена повышенная медийность подобных случаев: сообщения об авариях буквально всасывают в себя трафик, а повышенный трафик стимулирует вновь и вновь воспроизводить новость, дробя ее на этапы: первые сообщения, уточненные сообщения, нашли черный ящик, расшифровали черный ящик, соболезнования и причины аварии. При этом потребителю медиа не так важно, где географически произошла авария — переносу это не мешает. Он ужасается катастрофе, но любой психоаналитик подтвердит: аудитория получает скрытое удовольствие от погружения в детали.

При эпидемии сознание работает аналогично: воображаемое «я» ставится в ситуацию, когда оно фактически не управляет событием, не может заранее знать, что с ним произойдет, и здесь появляется «интрига». Опасность заражения представляется почти неизбежной за счет повышенной медийности. С одной стороны, человек переносит себя в контекст местности, подверженной эпидемии, а с другой, обстоятельства этой местности — на свой собственный город, в котором еще ничего нет, но наверняка ведь будет. И поскольку люди быстро организуют горизонтальные связи, возникает сетевая воронка. Например, в популярной в FB-группе «Найди своего доктора» вопрос участника комьюнити, стоит ли ему лететь в Италию, содержит более 700 комментариев при среднем показателе 10-20 комментариев под стандартным постом. Очень показательным выглядит украинский кейс, когда местные жители перегородили дорогу эвакуированным из Китая соотечественникам: в общественном мнении участники протеста уже фактически были больны.

Медийная эпидемия

В эту же воронку втягиваются и более широкие объяснения причин эпидемии и способов борьбы. Коронавирус выступает уже как элемент торговой войны между США и Китаем, как план по сокращению населения планеты, как разработка спецслужб и «большой фармы». Сюда же сыпятся рецепты лечения или наоборот — доказательства того, что никакое лечение ни от чего уже не поможет, вирус не выводится из организма. Из всего этого потока сознание выхватывает версии, которые органичнее всего входят в пазлы его восприятия мира. Все остальное вытесняется на периферию, в слепую зону, предается быстрому забвению. Получается, что эпидемий целых две — одна связана с инфекцией, а другая, медийная, — с дискуссией вокруг инфекции. Конечно, такие ситуации создают пространство для манипуляций общественным сознанием: оно здесь максимально открыто, подвержено быстрым и технологичным воздействиям. Люди сфокусированы на новой информации, задача в том, чтобы ее правильно подобрать и предложить интерпретацию.

Смысл этих наблюдений не в снижении рисков, не в попытке найти что-то положительное в глобальной драме. Но в стремлении более внимательно относиться к тому, что мы называем «позицией», «мнением», «рациональным решением». Раскрутка вопроса, откуда берется позиция, как формируется и на чем в реальности основана, может привести к обескураживающим результатам.

Современная цивилизация сосредоточила усилия на блокировке боли в ее разных проявлениях, предложив огромное количество физических или медийных анастетиков. Поэтому большую часть времени обыватель спит, даже если полагает себя бодрствующим. В ситуации кризиса сознание начинает просыпаться, оно вдруг осознает, что боль или смерть возможны. Впрочем, пытаясь облегчить боль этого открытия, оно до конца будет хвататься за остатки своего сна.

Пространство рефлексии

Возможен ли выход из средневекового, мифического сознания к большей ясности и рациональности? Выписать рецепт гораздо проще, чем его исполнить, но тем не менее здесь есть основные принципы. Первый — выйти из потока, заполнившего все информационное пространство. Выработать дистанцию и осознать: сама интенсивность потока зависит от готовности аудиторий воспринимать именно эти новости. Второй — внимание к себе, самоанализ: почему мы думаем так, а не иначе. При достаточной честности здесь можно открыть много интересного. Например, так просто удобно думать, от нас ожидают, что мы будем думать именно так, а не иначе. Третье — осознать, что общепринятое и массовое далеко не всегда соответствует глубине вещей и более того — массовое и нужно для того, чтобы эту глубину спрятать.