«Люди с инвалидностью не всегда понимают, что можно прийти в музей и им там будут рады». Как сделать искусство доступным
Проект «Инклюзивный музей» создан, с одной стороны, для того, чтобы помочь музейным работникам лучше взаимодействовать с самыми разными посетителями, с другой стороны, для того, чтобы люди с инвалидностью знали, что музеи открыты для них и готовы их принять, а с третьей стороны — для того, чтобы общество понимало: музей – это место для встречи самых разных людей. В достижении этих целей помогает акция «Музей для всех», инициированная в рамках проекта. Она пройдет 18-20 апреля этого года, и ожидается, что в ней примет участие несколько сот музеев по всей России. Линор Горалик поговорила с одними из инициаторов проекта, Динарой Халиковой и Натальей Черкасовой.
Как вы обе пришли в «Инклюзивный музей»? Это ведь нелегкий проект и нелегкая тема.
Наталья Черкасова: Я занимаюсь идейно близким проектом «Колесо обозрения», — в его рамках дети с разными типами инвалидности и их семьи приходят на экскурсии и творческие занятия в ведущие музеи Москвы. «Колесо обозрения» помогло мне понять, что необходима база, методология и система, на которых музеи основывали бы свою инклюзивную деятельность, потому что когда мы только начинали, каждый музей занимался инклюзивным направлением, как мог и как умел, получая порой от разных НКО разные мнения по одному и тому же вопросу, и даже в области терминологии не было никакого единства. Возникла идея проекта, который бы дал единую методологию, и в то же время помогал всем музеям одновременно. А потом мы встретились с Динарой.
Динара Халикова: Моя организация, Международный совет музеев (ИКОМ), оказывает разностороннюю помощь музеям и музейным специалистам. Понятно, что сегодня, в XXI веке, музеи очень сильно меняются, — среди прочего, они переосмысляют свое предназначение и гораздо больше работают ради того, чтобы посетителям стали доступны имеющиеся в их распоряжении коллекции. В том числе это касается посетителей, которые долгое время оставались в тени. Нам было ясно, что музейное сообщество просит поддержки и хочет научиться работать с людьми, у которых есть инвалидность, — но зачастую этому процессу мешают страхи и стереотипы, которые у сотрудников музея бывают так же сильны, как и у любых других людей в нашем обществе.
Сотрудники вообще хотят работать с посетителями с инвалидностью? У них есть желание, мотивация?
Динара: Многие сотрудники очень хотели бы, но боятся сделать что-нибудь не так, не представляют себе, как взаимодействовать, например,с глухими и незрячими посетителями и как вовлекать их в музейные программы е. При этом очень важно понимать, что работа на местах ведется уже давно. Зачастую сотрудники музеев даже не используют термин инклюзия, — они просто стараются помочь очень разным посетителям.
Как это обычно происходит?
Динара: Очень естественным путем. Например, в музей приходит человек, который не может получить информацию так, как ее получают многие другие. Конечно, сотрудники пытаются понять, что предложить человеку и в какой форме можно провести для него экскурсию или иное мероприятие. Это прекрасно, но в сложившейся ситуации несколько лет назад мы увидели две проблемы. Первая — такой опыт не был систематизирован, а вторая — зачастую, это делал один-единственный сотрудник, и с его уходом наработки пропадали. Мы же хотим, чтобы работа по инклюзии стала системной и начала опираться на методологию, которую можно передавать друг другу. Вот мы и создали проект «Инклюзивный музей», который позволяет любому сотруднику музея, в любом конце страны обратиться к единому порталу, к единой базе знаний, к единому экспертному сообществу, которое готово его поддержать и помочь в его намерении сделать программу для людей с инвалидностью. А вторая проблема — что люди с инвалидностью не всегда понимают, что можно прийти в музей и им там будут рады. Мы очень хотим донести эту мысль. Это тоже крайне значимая составляющая нашего проекта, и в этом посыл акции «Музей для всех».
Получается, что сотрудники музеев зачастую разрываются между желанием помочь посетителю с инвалидностью и определенными собственными предрассудками или страхами. Чего боятся больше всего?
Динара: Музейщики боятся, что они не смогут подать информацию в понятном и доступном виде, что людям будет неинтересно,и они не захотят возвращаться в музей, потому что не получили то, ради чего пришли. Речь зачастую идет не только об информации про экспонаты,— речь идет про интересный досуг и даже про эмоциональную поддержку, про простые позитивные эмоции при посещении музея. Для сотрудников это очень важно, они боятся ошибиться и сделать так, что опыт от посещения окажется негативным. Ну и, конечно, кроме профессионального страха есть страх совершенно человеческий: боятся неловкости, ощущения не сложившийся коммуникации, дискомфорта в ситуации, когда непонятно, как общаться с другим человеком. Безусловно, многое зависит от того, о каких сотрудниках мы говорим. У одних есть подготовка, а другие могут просто не знать, как реагировать, и в результате у людей с инвалидностью может сложиться впечатление, что на них или не обращают внимания, или, наоборот, их начинают усердно жалеть и слишком старательно помогать; есть еще и наихудший, третий, вариант, — когда они чувствуют, что их считают лишними в музее. Так и возникают ситуации, когда ни посетитель, ни сотрудник не знают, как себя вести.
Наталья: Опыт проекта «Колесо обозрения», о котором шла речь раньше, показал мне, что, когда ты приходишь в музей и пытаешься договориться о программе или о занятиях для детей и подростков с инвалидностью, чаще всего возникают две категории ситуаций. Одна — когда музей говорит: «Мы не боимся ничего!» – и это тоже бывает плоховато, потому что отсутствие страха основывается на отсутствии опыта и непонимании особенностей, которые надо учитывать, — но мы радовались этим ситуациям, потому что желание работать в этом направлении - ключевой фактор успеха. А другая категория ситуаций — когда говорят: «Мы боимся всего». Вдруг вы не справитесь? Вдруг у нас с вами совместно не получится? «У нас, музея, нет опыта взаимодействия с людьми с инвалидностью, мы боимся работать с детьми с особенностями развития». . Есть даже вариант «а вдруг они испортят экспонаты» — это тоже иногда звучало.
Возникала тема: «Приведите к нам специалиста, пусть он этими детьми занимается»?
Наталья: Это тоже имело место быть. Вместо «научите нас, как вести экскурсию для особых детей», нам говорили: «Приведите к нам специалиста, а мы научим его, как рассказывать про нашу экспозицию, и пусть он работает с вашей аудиторией». Мы отвечали, что психолог или педагог-специалист не сможет провести экскурсию по вашей теме так, как это сделаете вы. Наша цель не в том, чтобы с детьми поработал психолог (для этого есть другие контексты), а в том, чтобы вы поделились своими знаниями и всем тем, ради чего существует музей. Проходило некоторое время, прежде, чем нас понимали, но в конце концов нам удавалось убедить сотрудников и это срабатывало. У нас был принцип, который назывался «учимся-делаем». Мы понимали, что он распространяется и на детей, и на сотрудников: учились путем делания все участники процесса. После первого же занятия все понимали, что у нас совместными усилиями все получается, что нас ограничивают не возможности детей, а наши собственные шаблоны и стереотипы.
Динара: Больше, чем любой страх за экспонаты или за порядок в музее, нам мешает желание общества (и отдельных его представителей) делить людей на обычных и необычных, нормальных и ненормальных, своих и чужих. О людях с инвалидностью очень часто говорят «эти люди», «эта категория посетителей», — но ведь это не однородная группа, люди с инвалидностью очень разные (как и все вокруг). Наша задача — сделать так, чтобы в посетителе увидели не «представителя этой категории», а живого человека. От этого меняется все: например, становится понятно, что живого человека можно спросить, чего он хочет, или что в музее его интересует, или как ему помочь. Еще один страх, который сейчас возникает у музеев, — это страх, что инклюзия означает «дорого». Это происходит потому что есть очень активные музеи, многого добившиеся в сфере развития доступности, и они действительно делают дорогостоящие проекты. Одна из задач инициативы «Инклюзивный музей» — показать, что первые шаги можно делать, не располагая большими средствами. Например, можно просто учить сотрудников по-новому общаться с самыми разными людьми, приходящими в музей; можно использовать уже существующие ресурсы; можно привлекать другие музеи, партнеров; можно задействовать довольно простые приемы, которые помогают сделать программу инклюзивной и привлекательной для всех.
Есть мало тем, которые вызывают такое сильное переживание и такие сильные эмоции, как работа с людьми с инвалидностью. Я представляю себе, что вы, как два человека, погруженные в эту тему, наверняка, сталкиваетесь с немалым объемом трудностей. Что в этом проекте самое непростое, с чем приходится справлять внутри себя каждый день?
Наталья: Для меня самое тяжелое — это осознание своей ответственности. Проект «Музей для всех», в отличии от «Колеса обозрения», выводит всю ситуацию за пределы личной экспертизы, — он экспертный в широком масштабе. С одной стороны, мы предлагаем музеям уникальную методологию, с другой стороны, мы популяризируем инклюзию в музеях среди посетителей, мы говорим: «Приходите, и музеи будут знать, как вас встретить». Таким образом, мы вовлекаем обе стороны в процесс, за который отвечаем, — но отношение к инклюзии в профессиональном сообществе неоднозначное, как неоднозначно и отношение общества в целом к тому, какой инклюзия должна быть. Мы оказываемся в неблагодарной роли проводников новых идей.
Даже сама акция «Музей для всех», которая состоится в апреле, подразумевает, что люди придут на мероприятия акции и должны остаться довольны, — как должны остаться довольны и сами музеи. Особенно остро мы ощущаем ответственность перед теми площадками, для которых этот день будет мотивацией сделать свой самый первый шаг в сторону инклюзии. Нам тем труднее, что мы, конечно, не сможем отследить и проконтролировать каждую акцию, — мы можем только дать инструментарий и надеяться, что им воспользуются, что он не подведет, и что люди останутся довольны и не разочаруются в инклюзивных практиках. Конечно, мы очень волнуемся, потому что нам важно, чтобы вся эта история не оказалась номинальной: провели, закрыли, отчитались.
Динара: Если говорить об ответственности, то есть еще и другая сторона происходящего: мы работаем в большой команде экспертов, которые вкладывают свои интеллектуальные, временные и прочие ресурсы для того, чтобы менять ситуацию с инклюзией в музеях к лучшему. Мы не можем обмануть их доверие, как не можем обмануть доверие людей, которые приходят в музеи. Мы отлично знаем, что один положительный отзыв приводит в музей одного человека, а один отрицательный отзыв отвернет от музея десять человек. К счастью, у нас есть единомышленники, — как в музейном сообществе, так и за его пределами. Например, сейчас акцию «Музей для всех» поддерживают СМИ, которые помогают нам, как минимум, рассказывать о людях с инвалидностью в уважительных терминах. Это кажется очень базовой вещью, но это очень важно: мы стремимся изменить риторику, связанную с этой темой, в российском обществе, мы стремимся к тому, чтобы это перестала быть исключительно риторика жалости, чтобы на посетителей с инвалидностью перестали смотреть, как на людей, которым милостиво подарили возможность сходить в музей. Наша задача — показывать, что самые разные люди достойны принятия и уважения и что для каждого человека поход в музей — нормальное времяпрепровождение, на которое он имеет право, а не акт доброты со стороны общества и государства. Но ответственность огромная, и нам, конечно, непросто.