«Непонимание власти и народа — неизбывная проблема России»: Иван Янковский о фильме «Союз спасения»

«Союз спасения» — крупномасштабная и сложносочиненная реконструкция преданий старины глубокой, а именно восстания декабристов на Сенатской площади. Миф о «первенцах свободы» (название книги Мережковского) с 1825 года и по сей день парадоксальным образом являлся чуть ли не единственным общественным консенсусом. Герцен с Огаревым выросли с именем декабристов на устах, Толстой задумывал написать о них роман, Ленин начинал с дворянского движения свою трехчасовую теорию освободительной борьбы, даже Сталин классово чуждых причислил к пантеону, а в брежневские времена декабристы устраивали и власть, и диссидентов. Продюсеры Анатолий Максимов и Константин Эрнст неожиданно решили провести ревизию классики.

Еще до официального релиза картина вызвала ожесточенную полемику в соцсетях и СМИ, с указанием на очевидные параллели между декабристами и фигурантами «Московского дела». Авторы картины намекают на отсутствие диалога между властью и обществом и на то, что насилие — худший ответ. Вопрос — с чьей стороны.

Что ты знал про декабристов до съемок, что помнил из школьной программы?

Все мои знания были родом из детства: декабристы, молодые ребята, названные именем месяца, победили Наполеона. Потом они осмелели и пошли против батюшки-царя. Дальше, как я помню, была смута, неразбериха, кто-то кого-то убил, всех приняли, конец. В тот момент, когда я начал пробоваться на роль, мне сначала предлагали Михаила Бестужева-Рюмина, потом Ипполита, брата Муравьева-Апостола, затем опять Бестужева, и этот перебор ролей длился целый год. Так вот, во время кастинга я купил книжку Якова Гордина «Мятеж реформаторов» и огромный том «Воспоминаний Бестужевых». Стал читать, погрузился в материал и совершенно запутался. Например выяснилось, что «Воспоминания Бестужевых» — это, конечно, хорошо, но про моего Бестужева там нет ни строчки. Я читал дальше, проникался и параллельно своему чтению растил усы. Понемногу картина событий начала вырисовываться, и на меня снизошел дух времени. Я осознал, что XIX век в Российской империи, как бы его ни романтизировали в советской кинотрадиции, в общем-то, был эпохой страшной, скорее адом, чем чистилищем, — даже на контрасте с послереволюционной Францией, утонувшей в крови, которую повидали во время войны 1812 года герои нашего фильма. Россия была местом страха и боли, и именно поэтому в головах Муравьева-Апостола со товарищи зародилась мысль, что страну нужно спасать и все необходимо изменить. Что этот момент настал. Я прямо почувствовал и физически ощутил то неравнодушие, что двигало ими. Как мне кажется, это и есть самое ценное качество человека: мы не выбираем времена, но право на надежду и борьбу за лучшую долю для себя и страны никто у нас отобрать не в силах.

Кто был историческим консультантом на картине, что вам рассказывали, как вас готовили?

Консультантом выступала Оксана Киянская, она серьезный, уважаемый ученый. Но консультировала она, конечно же, не нас, актеров, напрямую, а скорее авторов сценария и режиссера. Он уже исходя из полученной информации корректировал наши действия на площадке и разбирал персонажей. Так обычно и бывает.

Каково, как тебе кажется, видение декабристов авторами «Союза спасения», как из 2019-го зрителю объяснили, что именно случилось на Сенатской площади двести лет назад и почему?

Я могу говорить только за себя: на мой взгляд, «Союз спасения» — это фильм про отсутствие диалога между властью и обществом (народом). В этом непонимании друг друга и заключается неизбывная проблема России, которая актуальна и по сей день. Они нас не хотят слушать, а мы не можем их услышать даже когда прислушиваемся. Так было в николаевские времена, так происходит сейчас: например, когда происходит реновация Москвы. Как гражданину и горожанину мне чертовски не хватает, чтобы градоначальник, перед тем как все перекопал и перекрыл, выступил перед жителями с объяснением своих действий. Чтобы он сказал, что близится чемпионат мира по футболу и поэтому власти хотят, чтобы все было красиво. Но по этой же причине весь следующий год город станет мучительным местом для жизни — и после этих слов градоначальник бы принес извинения за доставленные неудобства. Услышав нечто подобное, я почувствую себя значимым человеком, с которым власть разговаривает, а значит, в ее глазах он существует. К сожалению, этого не происходит никогда. Но пока общество не приглашают за стол переговоров, всегда будут Муравьевы-Апостолы и Бестужевы-Рюмины, Горюновы и Голуновы, а также «московское дело» и далее по спискам.

Ты упомянул Францию, страну с самой сильной культурой неподчинения, что жива и поныне. Во Франции тоже убили короля, но казнь Людовика XVI считается чуть ли не основой национальной идентичности, свободы, равенства и братства не было бы без этой крови. Основная мысль «Союза спасения», на мой взгляд, в непротивлении злу насилием, причем непротивление — ключевое слово. Ты согласен с этим?

Я не специалист по французской истории, но про ситуацию с желтыми жилетами, конечно же, в курсе. Мне трудно выступать с позиций обобщения: я явно не нахожусь в позиции жертвы. И тем более не знаю, как правильно — молчать, говорить, уезжать. Я регулярно натыкаюсь в фейсбуке на мнение, что «пора валить», и оно имеет право на существование, хотя я лично никогда бы не смог жить за границей, в любой другой стране, кроме России. В том числе из-за условных «желтых жилетов» или, наоборот, издержек капитализма, как в США. Например, я сейчас смотрю запоем сериал «Утреннее шоу», и вот этот менталитет — Америка не страна, а бизнес — мне максимально не близок.

Исторические картины всегда интересный опыт для актера. Верховая езда, стрельба из лука, бесконечные переодевания, новый лексикон, чему ты научился во время съемок «Союза спасения»?

Я не люблю все эти истории плаща и шпаги, в них я чувствую себя немного ряженым. Но «Союз спасения» научил меня другому: системе координат и пониманию того, как течет время. Мы же работали в обстоятельствах, скажем так, аутентичных. Нас буквально погрузили в снег и стужу, жару и пыль, грязь и распутицу. Съемки в Белгороде были невероятно тяжелыми. Сцена смотра Черниговского полка — страшный, бесконечный сон, подвиг стоицизма для всей группы. Ты худел в этом мундире в тридцать градусов выше нуля. А при аналогичной минусовой температуре околевал. Именно тогда я понял, кто я и куда я иду, что искусство требует настоящих, всамделишных  жертв, а пустого позерства и кокетства для него недостаточно.

Искусство, разумеется, требует жертв, но мне не понравился «Союз спасения», и я не считаю этот фильм искусством, он для меня клинический случай «имиджевого, продюсерского» кино в России, которое поживает очень плохо и страшно больно. Что ты думаешь по этому поводу?

Я думаю, что решать зрителям. Русские кинематографисты не снимают кино, чтобы вас расстроить. Нами движут исключительно благие намерения, жажда жизни и прекрасного. Ну а болезни роста неизбежны: главное, прислушиваться к критике и, опять же, к обществу.