«Молодое кино хочет крови». Александр Петров о том, почему не надо стесняться успеха

В январе 2020 года у Александра Петрова выходит фантастический фильм «Вторжение», в феврале — продолжение романтической комедии «Лед-2» режиссера Жоры Крыжовникова. В 2019-м вышел нашумевший патриотический блокбастер «T-34», но главное событие уходящего года — экранизация романа «Текст» Дмитрий Глуховского, где Петров сыграл главную роль — обычного студента, случайно оказавшегося во время полицейской проверки в клубе, в ходе которой герою подбросили наркотики — и посадили на 7 лет за решетку. Во время международной премьеры «Текста» на фестивале Russian Film Week в Лондоне, где картина была номинирована на премию «Золотой Единорог», мы встретились с Александром Петровым, чтобы обсудить, почему в России никто не умеет радоваться чужому успеху, как создать экосистему вокруг своего бренда и сколько должны стоить российские актеры.

В этом году вы оказались единственным актером, попавшим в рейтинг богатейших звезд до 40 лет по версии Forbes. При этом очевидно, что голливудские актеры давно занимают прочные позиции в рейтингах самых богатых людей мира. Почему так происходит? В России нет системы, которая позволяет артистам зарабатывать состояние?

Такая система у нас еще только создается. В Штатах есть всем известные актерские котировки — целое табло, где ты можешь прочитать, сколько прямо сейчас «стоит» Джонни Депп. И после каждого нового фильма у актера либо вырастают эти котировки, либо уменьшаются. Нет такого, что сегодня Джонни Депп проснулся и сказал: я буду стоить столько — и точка! Он не может так сделать, потому что есть статистика и математика.

У нас такого сегодня нет. В России ты можешь назвать любую цену и сказать продюсерам: я буду работать только за эти деньги. И нет никаких комитетов, профсоюзов, которые отслеживают, почему тот или иной артист стоит столько-то, а этот стоит столько. Я в этом плане — за честность, и мне кажется правильным, чтобы стоимость съемочного дня актера формировали объективные факторы. Я бы хотел, чтобы эти вещи определяла математика.

Кроме того, конечно, у нас нет практики, когда артисты получают процент с проката, например. Притом что есть фильмы, которые «сделал» один актер, вложился максимально. Конечно, над картиной всегда работает команда, но «кассу» часто делают исполнители главных ролей. Мне кажется, было бы логичным, чтобы артист получал в таком случае процент с проката. Опять же, это должен определять не сам артист, а какая-то объективная система. Но у нас нет ничего — ни профсоюзов, ни актерских организаций. В итоге ты не можешь, как Ди Каприо или Хоакин Феникс, раз в несколько лет сняться в крутом фильме и спокойно ждать следующего большого проекта. У нас негласное правило — когда прет, надо фигачить по полной, потому что вдруг тебя завтра перестанут снимать?

Почему так происходит?

Ну сколько лет русской индустрии? Мы только-только начинаем делать первые шаги. А в Голливуде индустрия существует лет сто, все это еще в 60-е работало.

И еще одна штука — в России не принято про деньги говорить. Все как-то стараются молчать, потому что, не дай бог, «сглазят». Никто публично не сообщает, сколько зарабатывает, а зарплаты американских актеров — ни для кого не секрет. Мы в России только начинаем учиться радоваться за других. Что раньше было невозможно.

У нас все ждут, наоборот, когда оступишься?

Да! И это, собственно, произошло со мной после «Героя», когда фильм не собрал тех денег, которые, наверное, мог бы собрать. Это интересное, зрелищное кино, и оно многим понравилось, но мы с ним, кажется, вышли не в то время, или сценаристы не докрутили.

И что происходит в такие моменты? Я просто наблюдал, как на глазах появляются статьи с таким посылом: «Ну вот, все, был Петров популярный, долго собирал кучу бабла, но всему на свете приходит конец». Я на это особо не реагировал, потому что знал, что у меня есть козырь в рукаве в виде «Текста». Я очень надеялся, что «Текст» соберет — так и получилось, я очень этому рад. Он стал самым кассовым фильмом среди русских драм категории 18+. Но главный результат не деньги, а то, что люди с удовольствием идут на такую сложную драму, не развлекательное кино.

Мне кажется, что у нас до какого-то времени было очень такое жесткое разделение в восприятии на «коммерческое» и «хорошее» кино. Хорошее кино — это артхаус, который зарабатывать и не должен. А коммерческое кино — это какая-то поверхностная история, которая создается как конвейер для выкачивания денег в кинотеатрах. Это меняется?

Да, я вижу эту тенденцию. И «Текст» доказал всем, что фильм, снятый на собственные деньги продюсеров, абсолютная драма и при этом не артхаусная история, может собирать деньги в прокате. И сейчас, я уверен, на примере «Текста» многие задумались: а если это так работает, может быть, мы тоже найдем какую-нибудь живую историю — про нас, про сегодняшний день, не боясь цензуры. На самом деле обо всем можно говорить. Просто мы сами для себя создаем какую-то цензуру и отказываемся от каких-то вещей. А давай не будем рисковать, вдруг нам откуда-то сверху позвонят, скажут «ай-ай-ай, так делать нельзя».

«Может быть, кинематографисты, прежде чем бросаться в плавание под названием «фильм», 10 раз перечитают сценарий и подумают: а может, и не надо?»

Еще один отличный пример — «Верность», которая тоже очень здорово собрала в кинотеатрах. Несколько лет назад представить было невозможно подобный успех у такого фильма.

А что — зритель дорос?

Во-первых, зритель вырос. Во-вторых, если раньше можно было все что угодно пихать в кино — главное, «это наши сняли», — то сейчас уже этого маловато. И спецэффектами уже не удивишь людей. Зритель теперь идет на историю, он хочет получить какое-то впечатление. Посмотрите, как провалился в прокате «Аванпост» — значит, зрителя все эти бегалки-стрелялки уже не впечатляют.

Люди стали более думающие, и если им вдруг нужен какой-то поверхностный фильм, чтобы за ужином развлечься, есть огромное количество платформ с кучей подобного контента. А в кино человек идет для того, чтобы как-то внутри поменяться, посмотреть на ту или иную ситуацию с разных сторон, о чем-то подумать. Эта тенденция мне очень нравится. И я за то, чтобы такое кино было не артхаусным — для очень узкой аудитории, а более массовым. Потому что иначе качественные штуки будут работать на один и тот же небольшой круг зрителей, но это не развивает людей в массе своей.

Я думаю, мы в самое ближайшее время увидим последствия этих изменений. Может быть, кинематографисты, прежде чем бросаться в плавание под названием «фильм», 10 раз перечитают сценарий и подумают: а может, и не надо?

Но, с другой стороны, вот фильм «Бык» не собирает в прокате. И «Дылда».

Ну у «Дылды» все-таки есть шансы поехать на «Оскар».

А «Бык» — победитель «Кинотавра», ну и что? Если ты победитель «Кинотавра», например, дальше тебе это не дает ничего. Ни проката, ни широкого зрителя. Ну победил и победил — все порадовались, выпили по бокалу и пошли спать. Мне кажется, фестивальные награды надо давно пересмотреть. Было бы круто сделать такую систему, когда победитель «Кинотавра» получает какую-то сумму денег или ресурсы, которые в итоге помогали бы фильму лучше зайти в прокате.

По поводу «Дылды» — это история для более узкого круга зрителей, и это, безусловно, художественное высказывание. Честно скажу, это «не мое», мне не близко. Хотя очевидно, что это делали талантливые люди, но именно для фестивалей, а не проката. Отсюда и цифры. Хотя, возможно, я так говорю, потому что мне в целом тяжело проигрывать. Я надеялся, что на «Оскар» выдвинут «Текст». Но зато мы выиграли не фестивали, а зрителя.

В этом смысле коммерческий успех фильма в прокате для вас лакмусовая бумажка? Это показатель качества кино?

Нет, не всегда. Но я вам так скажу: плохая комедия кассу не соберет. Хорошая, если в сюжете и героях есть что-то настоящее, — соберет. Отчасти это действительно лакмусовая бумажка. У нас большая страна — и зритель разный, но лично я живу в очень простой системе координат, которая заключается в том, что если зрителям нравится то, что ты делаешь, значит, это и есть фидбэк. Значит, все правильно. Вот фидбэк, который был от «Текста», меня поразил. Люди реально переосмысляют многие вещи, пишут нам, оставляют комментарии.

Вы боитесь выпасть из обоймы?

Нет. Вообще нет. Я думаю, что чем меньше ты об этом думаешь, тем лучше. Да нет никаких обойм, как ни странно. Вот я как ни спрошу у Паля, что он делает, он говорит, что отдыхает! То в Испании, то на велосипеде катается. А все равно кино выходит, и он в обойме всегда. Как у него это получается? Я не знаю. Человек живет красиво, наслаждаясь жизнью, а если мне позвонить, я все время на смене, снимаюсь. У нас с ним разные подходы, но результат одинаковый. Саша занял такую позицию — наглую, очень смелую. Встал двумя ногами и сказал: мое место, я его никому не отдам. То же самое у меня. Я не то что никому не собираюсь отдавать свое место, я даже не думаю про это. Я понимаю, что буду дальше делать свое дело.

Пока я шла на наше интервью, думала о том, что нам часто запрещают гордиться заслуженным успехом. Даже если ты пахал 24 часа в сутки много лет, добился славы или денег, тебе будут говорить, чтобы ты сидел тихо и не высовывался. Вам не обидно, что ваш успех вам все время предъявляют как претензию?

Я объясню. Это история о том, что «я так пахать не могу, не хочу и не умею, поэтому я буду тебя хейтить, сидя на диване, и говорить, что это слишком много».

«Молодое кино — оно хочет крови, хочет зарабатывать»

Да, со мной вышло много проектов, которые заработали в совокупности миллионы рублей. И большая часть этих денег ушла в «казну» русского кино, все честно. Да, тебе 30 лет, но ты уже можешь серьезно влиять на индустрию. Да, ты уже имеешь какое-то право голоса. А почему нет? А что в этом такого? Почему тебя тут же начинают списывать со счетов, ждать провала? На самом деле у меня новых проектов не так много, просто они часто выстреливают. Я посчитал, что их выходит 1-2 за год, а остальное — это продолжения. Сейчас выйдет «Вторжение» — это продолжение «Притяжения». Выйдет «Лед-2», до этого выходили «Полицейские», выходил «Гоголь». Это все — продолжение удачно сложившихся для меня историй.

У нас успешных людей никогда не любили. Но, вообще-то, молодое кино — оно хочет крови, хочет зарабатывать. И молодые продюсеры готовы вкладывать свои средства и возвращать их обратно на кассовых сборах. И это нормально. Кино — искусство и творчество, безусловно, но ничего плохого в том, чтобы ребята, которые собрались и сложились деньгами, заработали по результатам своего труда. Потому что они рисковали своими — и в следующий раз они 8 раз подумают над фильмом прежде, чем его снимать. Это не то же самое, что взять без возврата деньги в Фонде кино. И ты пошел снимать. Ты понимаешь, что они безвозвратные. Ну, отчитался за них и все. Когда деньги не твои, ты всегда немного расслаблен. Как мой мастер говорил, «с теплой попкой».

Ваш герой в «Тексте» оказывается совершенно беззащитным перед жерновами системы, которая его подставила и бросила в тюрьму, разрушила жизнь. И в России это обычная история. Деньги и положение в обществе дают вам ощущение безопасности?

Сложный вопрос. Потому что и Иван Голунов, и Кирилл Серебренников закон не нарушали, они были в себе уверены, потому что они не виноваты. И в конечном итоге положение в обществе и массовая поддержка помогли достать их из жерновов, но Кириллу Семеновичу это стоило домашнего ареста.

Поэтому я, с одной стороны, чувствую себя в безопасности в том плане, что я не нарушаю закон, я плачу налоги, живу честно. А с другой — все время думаю: здесь бы чего-нибудь не сказать лишнего, не сделать — а вдруг что-то будет. Конечно, на подкорке этот страх сидит. Но, мне кажется, современное молодое общество настолько, скажем так, смелое, что мне хочется им помогать. Я в этом плане патриот, на самом деле. Я считаю, что самому надо что-то делать каждый день полезное — и все будет нормально.

Она из важных историй финансового успеха западных звезд заключается в том, что они создают вокруг своего имени бренд, а вокруг бренда — экосистему, включающую в себя и творчество, и мерч, и бизнесы. Вы как-то движетесь в этом направлении?

Конечно. Этого не надо стесняться и бояться. Если ты интересен людям, то почему бы и не выпускать футболки с крутыми надписями?

У меня есть гостиница в Переславле, которую я построил на свои деньги вместе с сестрой. И ввалил туда кучу денег — не чтобы зарабатывать, для меня это больше имиджевый проект. Мне круто, когда в город Переславль приезжают мои друзья. И живут в классном месте, в классном отеле. Управление я полностью передал сестре. И это именно часть моей экосистемы, а не бизнес.

Есть бренд «Заново родиться» (на протяжении трех лет Петров выступал на крупных площадках, например, в московском Crocus City Hall, с собственным оригинальным шоу на стыке спектакля, музыкального концерта и поэтического вечера — «#ЗановоРодиться». Forbes Life), у которого был и мерч, и все что угодно — и узнаваемость, и коллаборации. Под этим брендом мы делаем спектакли, там есть команда людей, которая вместе со мной создает продукты, которые становятся частью бренда. Если человек ходит в футболке, на которой написана фраза из спектакля, и она для него тоже важна — это круто.

Вот следующий, например, мой новый проект — открою завесу тайны — наш новый спектакль, который уже написан талантливым человеком — Сергеем Минаевым. В апреле будут подробности.

«Люди не должны этого бояться — любви, взаимоотношений между мужчиной и женщиной»

Ваш карьерный взлет сделал вас жестче?

Да, с точки зрения профессии — конечно. Это нормальный процесс. Ты должен быть таким волчонком, каким-то сторожевым псом, ты готов вцепиться в глотку в профессии любому. А в жизни ты при этом должен быть человеком абсолютно простым. И в съемочном процессе я обязательно скажу все, что думаю, прямо, если считаю человека неправым. А в жизни я, скорее всего, промолчу.

Вы ощущаете, что люди вообще стали аккуратнее говорить на тему собственных эмоций — про любовь, семью, личное? 

Да-да. И, мне кажется, люди не должны этого бояться — любви, взаимоотношений между мужчиной и женщиной. А мы и слева, и справа слышим про какие-то свободные отношения и так далее. Это какая-то такая бредятина, в которую я лично не верю. Ну какие свободные отношения? Вот с этим как раз надо быть аккуратнее, потому что стираются базовые понятия, в которые я свято верю, — искренность чувств, красивый романтизм. Ну это же так здорово, каждая девочка этого хочет всегда. Она, может, и говорит тебе, что ей все это не интересно, а сама думает: как было бы классно — яхта, закат и шампанское. Каждая девочка об этом мечтает. И это не пафосно, мне кажется, а красиво.

Почему, как вам кажется, вот эта лиричность и эмоциональность теперь подвергается сарказму? 

Защита, я думаю. Гораздо проще ходить в маске. Гораздо сложнее быть собой, быть искренним человеком. Гораздо сложнее сказать: «Слушайте, а вот мне нравятся бальные танцы». Гораздо проще все это простебать. Очень сложно в современном мире быть настоящим, искренним человеком. Каждый хочет надеть маску сарказма.

В этом смысле, мне кажется, очень сильно изменился подход к романтическим комедиям. Скоро выйдет «Лед-2». Вам комфортно играть романтического героя?

Да я там не героя романтического играю — я играю историю, персонажа. И тем более, в центре сюжета второго «Льда» — взаимоотношения отца и дочери. Мне кажется, Жора Крыжовников, он же Андрей Николаевич Першин, сделал очень крутое кино.

Крыжовников вообще удивительный режиссер во всех своих ипостасях — этот тот самый редкий в России человек, который снимает и коммерческое, и абсолютно авторское кино. Как вы с ним сработались?

У нас с Крыжовниковым построена работа таким образом, что я являюсь абсолютным пластилином. Я не задаю ему практически ни одного вопроса. Но если у меня зажигается что-то внутри с точки зрения актерства, он меня видит и слышит. Он доверяет моему актерскому аппарату. Он говорит: я так не умею, как ты. А я не умею, как он. Я не режиссер, а он не актер. Вот и все. И мы это поняли. И нашли друг друга.

Вообще он какая-то ходячая энциклопедия. И он всегда четко знает, чего хочет. И главный его плюс — он отлично владеет ремеслом, базовой школой. И это значит, что ему не о чем волноваться: даже если будет не самый удачный фильм, потом он снимет хороший. Таких режиссеров у нас не так много — Клим Шипенко, Крыжовников, Бондарчук. Хотя, конечно, у Федора Сергеевича особое место — он главный, лидер и предводитель. Он куда-то всех за собой тащит, такой крестный папа для всех в кино.

А например, Андрей Звягинцев выбрал свой путь — писать художественные картины. Холст, масло и так далее. Он их пишет и дарит эти картины миру — на разных международных площадках. И все его уважают и не трогают. Но мне было бы интересно посмотреть, что было бы, если бы Звягинцев взял и бабахнул комедию.

С трудом представляю!

Я тоже. А Крыжовников может и «Звоните Ди Каприо», и «Горько». Причем даже в драме у него много юмора — мы во время съемок «Ди Каприо» все время смеялись. В некоторых случаях даже приходилось специально делать сцену менее смешно, чтобы шутка не работала «в лоб».

Раз уж мы заговорили про Бондарчука. В январе выходит «Вторжение» с вами в главной роли. Научились ли мы со времен «Притяжения» снимать крутое жанровое кино в России?

Тут важно понимать, что «Вторжение» — это основной фильм, а «Притяжение» — предисловие к нему. И знаете, там заложена интересная глобальная мысль серьезного характера. И там есть сцены провокационные — про нас, про политику и про государство, про наши недостатки в экстремальных ситуациях. Но, конечно, в первую очередь это большой блокбастер.

А мы умеем блокбастеры снимать?

Уже умеем. Мы «Вторжение» снимали на студии в Будапеште, где рядом делали последнего «Терминатора». Правда, пока у нас бюджеты сильно отличаются — все, что мы делаем, в Голливуде стоило в 10 раз дороже. Там другие зарплаты, другие рабочие дни, другие гонорары. Но мы плюс-минус уже где-то рядом ходим — и скоро выйдем на международный рынок. Нам надо выходить на уровень международных коллабораций и продвигать наши темы для сериалов и кино. Вот сейчас «Чернобыль» — лучший сериал планеты, например. Странно, что не мы это сняли. И это большой вопрос, потому что тема лежала на поверхности.

Боятся трогать сложные темы?

К сожалению. Я бы хотел, чтобы тенденция изменилась и чтобы люди про это не думали. Чтобы люди были смелее в кино. У нас такие молодые режиссеры есть крутые — тот же Кантемир Балагов. Представляете, если бы мы сняли сериал, про который все сказали, что он номер один в мире? Круто как!

Просто надо быть смелыми, чтобы говорить про свои проблемы и себя, а не копировать удачные идеи у Запада. Как это часто бывает: приходишь на пробы к режиссеру, и он тебе обещает, что «у нас все будет как у Гая Ричи». Ребята, подождите, какой Гай Ричи? Может, мы попробуем свою проблему взять и разобрать ее по полочкам? Как было с темой СПИДа в «Ди Каприо» — мне потом писали люди, что пошли сдавать анализы. И один человек даже узнал о диагнозе вовремя благодаря сериалу. Но на массовом уровне мы пока этого всего боимся, к сожалению. Притом что интерес к нашему рынку на Западе большой, потому что он быстро растет, у нас хорошие продажи фильмов — только «Джокер» в России собрал под 2 млрд. рублей.

Вы часто говорите про желание построить карьеру на Западе, ваши патриотично настроенные поклонники не возмущаются? 

Ну я же не хочу «свалить», я останусь в России. Это мой дом. Мой дом — это Переславль-Залесский, где я вырос. Это Москва, где я живу. А если я уеду куда-то сниматься на несколько месяцев, это не означает, что я отказываюсь от того, что происходит в России. Нет, наоборот, я болею за русское кино, я хочу, чтобы оно развивалось. А этот путь — все бросить, от всего русского откреститься и начать писать посты в инстаграме на английском — путь в никуда. Таких, как ты, — сотни тысяч.

Моя финальная цель, конечно, — это объединять нашу индустрию с международной. Чтобы мы могли вместе снимать крутые проекты, кросс-культурные. У нас, обратите внимание, сколько неснятого, такой кладезь литературы сумасшедшей, которая всегда была интересна западному рынку.

Насколько ваш успех — это свобода, а насколько — ограничение?

Хороший вопрос. Мне кажется, в равных долях за все надо платить. И за свободу тоже, и за успех.

А тот факт, что вы считаетесь самым дорогим актером в России, ограничивает ваш выбор фильмов? Вот мечтает молодой режиссер без бюджета вас снять в гениальном кино…

Мы можем договориться — это не проблема. Другое дело, что они не приходят. И плохо, что не приходят такие люди, потому что можно же как минимум получить процент с проката. В таких случаях просто другая схема работает: если денег на производство мало, но фильм хороший, ты получаешь процент с проката. Если ко мне придет молодой режиссер с офигенным сценарием, я этот сценарий отнесу в любую студию — и она завтра даст денег. Я под это подпишусь, просто на других условиях.

«Мне не нужны яхты. Я не буду покупать корабли, не буду скупать недвижимость. Мне не нужна роскошь, брендированные вещи»

Проблема-то в том, что сценариев нет! Если человек действительно написал хорошую историю — поверьте, она не останется незамеченной. Потому что очень мало хороших сценариев в России. Очень мало. И за ними бегают все продюсеры. Как только появляется вменяемый сценарист или режиссер, его сразу берет в охапку большой продюсер. И я схвачусь, даже свои могу вложить в хороший дебютный фильм. Поэтому, если кто-то об этом задумывается и мечтает, если история крутая, — пожалуйста. Я эти истории жду. Сейчас появляются платформы, куда можно свои сценарии нести, которые готовы дать тебе денег — и снимать. «Старт», «Окко», «Премьер». И все самое крутое уходит в интернет, в том числе авторское кино. Что дает огромное количество шансов сценаристам. Это такая незаполненная ниша. Режиссеров хватает, артистов хватает, операторов хватает, всех хватает. Деньги даже уже есть в кино. Бери и снимай — не хочу. А скриптов хороших немного.

Вернусь к цене успеха. Деньги дают вам свободу?

Да, безусловно. Как бы мы это ни отрицали. Деньги могут давать свободу в профессиональном плане — например, через какое-то количество лет у меня будет возможность самому запускать сценарии в работу или продюсировать спектакли. Я хочу иметь возможность вложить свои деньги в проект, ни у кого ничего не спрашивая. Вот в этом есть творческая свобода, которую дают деньги.

Но в бытовом плане я всегда к деньгам относился достаточно просто, с легкостью. Я не могу сказать, что они мной управляют. И я не могу сказать, что я ими управляю. Мне нужно, чтобы у меня был какой-то небольшой запас на путешествия, на жилье, на ужин в ресторане. С любимой девушкой, либо в компании друзей. Чтобы у родителей и сестры все было. Свобода — когда ты понимаешь, что можешь заплатить за это все, чтобы порадовать себя и близких. Мне больше ничего не надо. И у меня еще мечта — маленькая квартирка в Риме. Мне не нужны яхты. Я не буду покупать корабли, не буду скупать недвижимость. Мне не нужна роскошь, брендированные вещи. Вот вчера, кстати, купил шапку в Diesel и так рад был, как слон.