Реквием по лужковской мечте. Чем запомнится Москва самодержавного мэра
В двух тысячах километров от Москвы, в одной из клиник немецкого Мюнхена, скончался Юрий Лужков — «хозяин» столицы на протяжении почти двадцати лет. В его эпоху выросло целое поколение москвичей, для которых Москва стала особым местом, замысловатым гибридом капитализма и социализма. Это был новый русский «Laissez faire, laissez passer» — пускай все идет, как идет, давайте, делайте, что хотите, но по правилам мэра. Лужков не разрывал свой родной город, как это сделал в XIX веке в Париже Жорж-Эжен Осман, но его противоречивая политика еще будет годами переосмысляться потомками.
От Советского Союза постсоциалистическая Москва унаследовала не только свою центральную роль в политике и экономике, но и огромное количество государственной собственности. Стратегия не отдавать землю для приватизации позволила мэрии Москвы собрать все козырные карты в одних руках. Дэвид Хофман, американский журналист, обладатель Пулицеровской премии, писал, что Лужков играл роль самодержавного, но доброжелательного босса, который управлял городом, как будто это был его собственный бизнес. В городе был один стейкхолдер, и он крепко держал свой «стейк». Коммерсанты быстро сообразили, как соблюдать новые стандарты поведения и конкурировать за благосклонность мэрии. А жителей почтительно держали от вопросов городского развития на расстоянии.
Чем, в первую очередь, запомнится урбанистика лужковского периода? Пожалуй, любовью к амбициозным проектам. Лужков охотно вкладывался в имидж Москвы как глобального города. Ее результатом стали стеклянные башни Москва-Сити, Храм Христа Спасителя, Дом Музыки, памятник Петру Первому, мыльный пузырь монорельса. И мягко поощрял частный сектор поддерживать его идеи. Таким способом он легко завоевывал сердца избирателей и СМИ, которые часто восхищались новыми символами русского городского возрождения. Здесь Лужков был не просто мэром. Он видел себя лидером, который отвечает за «свою» землю и за «свой» народ. И в хаосе тех лет это было куда больше, чем люди обычно ожидали от своих вождей.
С другой стороны, результатами такой политики стали обширное, беспорядочное строительство и эклектичная архитектура. Были утрачены многие объекты культурного наследия, а общественные пространства пришли в запустение. Центр Москвы свой облик поменял совсем. Сотни тысяч жителей переехали на окраины Москвы, а огромное количество квартир в пределах Садового перевели в коммерческую недвижимость. Рассказы о тех событиях, с точки зрения сегодняшней урбанистики, конечно, выглядят диковато. Например, в истории о переселении жителей Арбата в Жулебино девелоперы упоминали, что некоторые жильцы не соглашались освободить дом, но на них «как следует поднажали и проблема была решена довольно скоро». Пускай следы жестокости 1990-х остались только в образах города, но они являются неотъемлемой частью ландшафта тех лет.
Также к лужковскому периоду стоит отнести и весьма многочисленные конфликты, связанные с точечной застройкой и подобными градостроительными фокусами. Были нередки ситуации, когда застройщик выходил на стройплощадку и рыл котлован без разрешительной документации и экологических экспертиз, на одних «пацанских» договоренностях с местной администрацией. Воробьевы горы, Крылатское, Хамовники, Сокольники, Ховрино… Трудно назвать район, жители которого не столкнулись бы с нежеланием лужковской мэрии принимать во внимание их мнение.
В целом, градостроительство при Лужкове по нынешним меркам оставалось несовременным. Оно тиражировало устаревшие подходы типового возведения стандартных домов, ориентировалось на цифры, метры, домостроительные комбинаты. И сводило роль горожанина к тому, чтобы быть «населением», безмолвной единицей по типу фигурок на бумажной карте. Поэтому заглохли продвинутые идеи с ТОС (территориальным общественным самоуправлением), захромали городские сообщества, а муниципалитеты так и остались закрепленными лишь на бумаге, без финансов и адекватных полномочий. Да и лужковский генеральный план Москвы, по которому мы поныне живем, хотя и был открыт для общественного обсуждения, на деле представляет собою документ, где отражены только пожелания городской администрации.
Сегодняшний горожанин стал куда более капризным, и его вряд ли бы удовлетворили простые популистские приемы лужковских времен с идеями народных бань и пивных фестивалей. В наше время житель хочет, чтобы городская среда была комфортной, достойной, эстетически приятной и подходящей для повседневных нужд. Чтобы городская политика была более открытой, демократичной и справедливой, а за гражданами оставалось последнее слово. Но, пока мы все еще находимся на пути к идеальному городу, вспомним лишний раз внушительную фигуру Юрия Михайловича, ставшую неотъемлемой частью истории столицы.