«Сиротский Бруклин»: весь свет Голливуда в детективном нуаре Эдварда Нортона
Среди актеров своего поколения Эдвард Нортон всегда выгодно отличался разборчивостью в ролях. Исключение составляет, пожалуй, лишь лента «Ограбление по-итальянски» — вялый ремейк одноименной картины 1969 года, к участию в которой его принудил контракт со студией Paramount. В итоге за плечами Нортона «Золотой глобус» за дебютную работу «Первобытный страх» (1996), три номинации на «Оскар», участие в культовых картинах («Бойцовский клуб», «25-й час», «Народ против Ларри Флинта», «Американская история Х», «Королевство полной луны» и др.) и немаловажные отказы от ролей («Спасти рядового Райана», марвелловская франшиза «Мстители»).
Причиной подобной щепетильности в выстраивании собственной карьеры, очевидно, является не только актерское чутье, но и бакалавриат по истории в Йельском университете. Логично, что человек с таким вдумчивым отношением к актерскому мастерству рано или поздно должен был попробовать себя в качестве режиссера. Первой пробой стала картина «Сохраняя веру» (2000) — легкая мелодрама, не обязательная ни для просмотра, ни для фильмографии фигуры такого уровня. За год до этого, еще в 1999-м, Нортон начинает думать над экранизацией романа Джонатана Литэма «Сиротский Бруклин». Только спустя 20 лет Нортон представит публике свою вторую режиссерскую работу с одноименным названием — и это уже полноценное кинематографическое высказывание.
Мелкий сыщик, страдающий синдромом Туретта, — Лайонел Эссрог — непроизвольно выкрикивает слова и фразы, по большей части неприличные. Он не всегда контролирует свои движения, за что коллеги прозвали его Чудилой. При таком раскладе любая сыскная операция оказывается сложной.
В самом начале картины убивают его босса Фрэнка Минну (Брюс Уиллис), которому Лайонелл был серьезно обязан, так что найти убийц для него становится делом чести. Именно честь (а ее у героя окажется больше, чем у прочих подопечных Минны) и феноменальная память, производная от недуга Лайонелла, станут главными двигателями в расследовании. Теперь Чудилу ждут встречи с вооруженными громилами, не самыми дружелюбными гарлемскими джазистами. А заодно и побои от тех и других. Также в программе митинги против расовой и социальной дискриминации, коррумпированные застройщики, большие деньги, заговоры и власть. А заодно убийства свидетелей.
Главное, что сделал Нортон-режиссер (и сценарист, кстати, тоже), — перенес сюжет из современности в 1950-е — эпоху масштабной застройки Нью-Йорка. Такой временной скачок позволяет Нортону в полной мере эксплуатировать стилистику нуар с непременными для жанра шляпами, плащами, емкими фразами и роковыми женщинами. Ведущую роль Нортон оставил себе: во-первых, она технически сложная, а во-вторых, Чудило со своим причудливым сознанием по сути осуществляет деконструкцию классического нуара.
Нортон позвал в картину и именитых коллег по цеху. Брюс Уиллис за весьма короткое экранное время, кажется, возвращает себе былое величие в роли сурового немногословного мужчины. Алек Болдуин с невероятной легкостью создает образ экспрессивного негодяя-мегаломана Мозеса Рэндольфа, рушащего районы и судьбы ради своих грандиозных замыслов. Герой Уильяма Дефо — вечно сидящий между двух стульев брат Рэндольфа — получился пресноватым, впрочем, и здесь актер отрабатывает не ниже своего уровня.
Однако ключом для понимания взаимоотношений между Лайонеллом и реальностью оказывается безымянный трубач, играющий в гарлемском джаз-баре в исполнении Майкла Кеннета Уильямса. (Как и многих других героев ленты, у него есть свой оригинальный прототип — Майлз Дэвис.) И это, пожалуй, самый важный персонаж фильма, помимо главного героя. Только трубач понимает, что доставляемые из головы Чудилы во внешний мир шифровки с битым кодом рождают новую реальность — то же самое происходит в голове и у музыкантов. Звучащий с экрана джаз — это не просто дань уважения жанру или дополнительный инструмент в выстраивании атмосферы. Образ мыслей главного героя и способ их выражения и есть джаз. Практически все реплики Чудилы имеют четкий ритм как на уровне концепции, так и на уровне исполнения, это главная удача картины.
Именно поэтому многочисленные лестные и нелестные сравнения «Сиротского Бруклина» с такими картинами, как «Китайский квартал» и «Секреты Лос-Анджелеса», не особо уместны. Эдвард Нортон не играет в чистый нуар-стиль; это фон, реальность, сквозь которую основному герою, не обладая необходимыми возможностями, надо прорваться к истине. Хорошо, что режиссер не зацикливается на эстетическом воспроизведении нуар-атрибутики. (Исключение составляет, пожалуй, лишь сцена в воссозданном специально для фильма Пенсильванском железнодорожном вокзале, но это скорее такое «пасхальное яйцо» для ньюйоркцев, чем определяющая эстетику доминанта). Нортона интересует не воспроизведение нуар-реальности, а то, как главный герой, совсем к ней не приспособленный, будет ее преодолевать. И в этом отношении Чудило близок не столько к различным нуар-ипостасям Хамфри Богарта, а к Нео из первой части «Матрицы» — только каждый из них перестраивает реальность вокруг себя по-своему.