«Голые» платья, фижмы и велосипедные брюки: какие предметы одежды возмущали общество в прошлом
Оголенные животы в 1990-е наводили ужас на приподъездных морализаторов и заставляли вспомнить о былых временах, когда одежда была благопристойной и ни на что такое не намекала. Суровая правда такова: «аморальные» одежда и аксессуары существуют столько же, сколько существует мода. Для каждой эпохи они свои, но что остается неизменным, так это обличительные речи современников — обвиняющие, клеймящие и высмеивающие.
Фижмы
Фижмы — прототип кринолина, появившийся еще в конце XV века в Испании. Они меняли свою форму в зависимости от текущей моды, но вне зависимости от формы неизбежно вызывали язвительные комментарии. «Обручи в юбке / Делают задницу похожей на бочку» (Роберт Кроули, «Эпиграммы», 1550). «Постыдные зады, подобные бутылке, / И их пустые безделушки создают для дьявола изрядное седло...» (Чарльз Бансли, тогда же).
Изобретение, придававшее пышность юбке, требовало определенных навыков и могло доставить немало неприятностей окружающим. Так, фижмы XVIII века при неумелом обращении взлетали, по свидетельствам современников, «почти к самым лицам проходящих мимо», а кроме того, занимали немалое пространство.
Этот предмет словно был создан для оттачивания сатирических навыков. Джозеф Аддисон, автор журнала The Spectator, писал в 1710 году, что женщина в фижмах показалась ему беременной, пока он вдруг не понял, что «беременны» все модницы. Попытка дам объяснить популярность фижм их удобством в условиях жаркого лета вызвала у Аддисона следующее замечание: «Это выдумки, и все мы знаем, что столь умеренного лета мы уже давно не видали, поэтому жар, на который они жалуются, едва ли исходит от солнца».
Вдобавок ко всему фижмы раздражали дороговизной (на широкие юбки тратилось огромное количество материала) и заставляли самых чутких современников высказываться об их вреде для здоровья женщин, величая свои трактаты не иначе как «Чрезвычайно омерзительные фижмы».
Кринолин, войдя в модные гардеробы полутора веками позже, тоже вызвал массу претензий — и риторика оказалась на удивление узнаваемой.
«Разрезы и зазубрины»
Канонический нарратив, стоящий за появлением декоративных разрезов на одежде конца XV века, таков: во время битвы при Грансоне в 1476 году швейцарцы-наемники разграбили кортеж герцога Бургундского и, разобрав его гардероб на детали, пришили их к своей одежде. Молодые немцы взяли на заметку модный стилистический прием и обыграли его, делая прорези в верхней одежде (дублетах и платьях) так, чтобы через них проглядывал контрастный нижний слой.
Подобные излишества немедленно попали под прицел моралистов, увидевших в этом символ падения нравов: наряды окрестили «развратными и распутными». Бдительные англичане, в частности, решили, что тренд, как и все дурное, родом из Франции (справедливости ради, французы действительно быстро им увлеклись, так что ошибиться было легко). Текст начала XVI века под звучным названием «Трактат о щеголе» объясняет, в чем дело: стремление подражать иностранной манере одеваться есть гордыня, а гордыня эта ведет ни много ни мало к погибели Англии.
Вполне естественно, что новое увлечение особенно раздражало на фоне еще недавно славного прошлого. Александр Баркли, один из авторов, высказывавшихся на эту тему, называет эти наряды «напрасной одеждой», которую носят не иначе как «презирая обычаи благородной древности». Как, впрочем, и все модники во все эпохи.
Плундры
Ноги стали полноправной составляющей канона женской красоты совсем недавно, каких-то сто лет назад. Не то что ноги мужские: именно они привлекали к себе самое пристальное внимание много веков подряд, наглядно демонстрируя ловкость, изящество и физическую форму их владельца (аналогом силиконового бюста выступали специальные накладки на икры, которые могли спасти обладателя слишком невыразительных голеней).
В середине XVI века роль брюк в мужском гардеробе играли штаны-плундры — короткие и объемные набивные шаровары, которые, по выражению театрального режиссера Федора Комиссаржевского, «были до того широки, что приводили в ужас всех благомыслящих людей». Видимо, шарообразность плундров действительно вызывала подозрения в безумии, поскольку в 1562 году британским портным выдали специальные инструкции: штаны следовало шить так, чтобы они «лежали прямо по ногам, как было принято в старые времена».
К 80-м годам XVI века плундры укорачиваются настолько, что заставляют Мишеля де Монтеня назвать их «безобразными панталонами, которые выставляют напоказ наши обычно скрываемые части тела». Под плундры надевали шелковые чулки, плотно обхватывающие ноги и имитировавшие обнаженное тело. Такая мода особенно была по душе «золотой молодежи», раздражавшей своим видом не только пуритан, но и тех, кого положение дел в государстве волновало несколько больше тонкостей гедонизма. В частности, характерный туалет красавчиков-миньонов при дворе Генриха III был подробнейше описан Томасом Артусом в «Новейшем путешествии на остров гермафродитов» — острой сатире на короля и его фаворитов.
Интересно, что при всей нетерпимости к плундрам и объемным дублетам, которые носили в паре с ними, едкие современники совершенно обошли вниманием гульфик, имитировавший постоянную эрекцию: историкам костюма не известно ни одного текста, в котором бы он высмеивался.
«Голые» платья
Визуальный символ рубежа XVIII-XIX веков, белое муслиновое платье, во Франции стало вместе с тем и символом идеалов античности, весьма востребованных во время Великой буржуазной революции. Женщины, завернутые в тонкую облегающую ткань, напоминали белоснежные статуи. Писатель Луи-Себастьян Мерсье, наблюдавший новую моду непосредственно, заявил, что дамы одеваются à la sauvage — то есть буквально ходят нагими.
В вопиющей непристойности новой моды Мерсье винил выставленные в общественных садах статуи, которые своим видом провоцировали нескромность дамских туалетов. Поэтому, продолжал Мерсье, статуи «сладострастных Венер» следовало хранить в музеях, дабы не подстегивать женщин к демонстрации «столь откровенной наготы, что они могут стать отвратительны даже себе».
Не менее выразительный анекдот того времени рассказывает о том, как молодой человек, гуляя по одной из центральных улиц Лондона, начал приставать к проститутке, одетой «в элегантное белое муслиновое платье, по всей видимости, без корсета; у нее был большой живот, а грудь ее была выставлена на всеобщее обозрение». Приставания, однако, ничем не закончились, а на следующий день молодой человек узнал, что принятая им за проститутку девушка была его невестой.
Надо сказать, что, хотя истоки скандального платья ищут в античности, в реальности оно, по всей видимости, восходит к знаменитому платью-шемиз Марии-Антуанетты. В его основу был положен фасон нижней сорочки, из-за чего платье немедленно заклеймили непристойным «нарядом проституток». Портрет Марии-Антуанетты в скандальном платье, выставленный в Салоне 1783 года, пришлось не только убрать, но и переписать — в более приличествующем монарху виде. Стоит ли говорить, что к середине следующего десятилетия все женщины повально предпочитали именно этот фасон.
Велосипедные брюки
Конец XIX века ознаменовался изобретением велосипеда, сделавшего, по словам писательницы Розы Майредер, больше для эмансипации женщины, чем «все усилия феминистского движения вместе взятые».
Хотя сама Майредер была феминисткой, далеко не все ее единомышленницы приветствовали еще одно неизбежное изобретение — одежду для езды на велосипеде. Так, журналистка Мария Дерэм (выпускавшая, между прочим, еженедельник «Женское право») сообщает нам: «Я враг этих уродливых и сомнительных одеяний, которые превращают нас в гибриды, в какие-то нейтральные и двусмысленные существа, что-то среднее между мужчиной и женщиной. Кто эти бесполые личности, которых даже не знаешь, каким именем назвать?»
Велосипедные штаны вызывали у окружающих много сильных эмоций, которые не считалось необходимым сдерживать: девушки зачастую подвергались словесной атаке, а иногда и физической.
Отчасти ужас перед велосипедками обосновывался (как обычно) опасениями за нравственность: что хорошего может произойти с девушкой, разъезжающей на велосипеде по сельской местности? Девушек в велосипедных брюках регулярно не пускали в общественные места, как если бы они своим видом распространяли свежеоткрытый вирус. О здоровье применительно к брюкам, между прочим, тоже было сказано — по мнению части морализаторов, велоштаны были вредны для здоровья ничуть не меньше, чем для нравов.