Парки, ямы, вокзалы: 5 московских мест, которые интернет изменил навсегда
Социальные сети — «Яма»
Произошедшее на Хохловской площади войдет в учебники для урбанистов: успешный городской проект стал жертвой собственной популярности. Амфитеатр вокруг древней стены сразу после создания обсуждали как пространство, в котором ничего не должно происходить, городское нечто или ничто. Но очень быстро оно стало популярным, и на Маросейке, где до этого бюджетные кафе и узкие тротуары создавали шарм, несовместимый с приличной публикой, она появилась в большом количестве. Ресторан процветал, авторы «Моей улицы» (проекта пешеходизации и переустройства публичных пространств центра Москвы. — Forbes Life) гордились.
С какого-то момента место стали называть «Ямой», и компания молодых ребят создала аккаунт с таким названием. Набирая популярность, он привлекал других подростков и вот уже скоро это место снова стало маргинальным: разбитые бутылки, мат и драки вернули Маросейке ее утерянное лицо в концентрированной форме. Другой блогер — Лев Против — стал приходить туда, развязывая конфликты для раскрутки своего YouTube-канала. Местные жители, которым вся эта городская активность мешала нормально жить, не знали, что делать. Власти закрыли яму на реконструкцию, потому что непонятно, что вообще делать в этой ситуации.
Когда война инстаграма с ютубом разворачивается на городской площади, никто не знает, что с этим делать, — по крайней мере, пока.
Классическая музыка всегда считалась лучшим репеллентом от хулиганов — но спасет ли Моцарт от войны за подписчиков?
Свободный доступ — Казанский вокзал и его ограждения
Мало кто сейчас не говорит об изменениях, связанных с глобальной сетью: со свободой, которую она дает, скоростью обмена и реакции, всемирной деревней вместо промышленного города — и прочими изменениями. Скотт Маккуайр обратил внимание, что чем больше становится виртуальной свободы, тем больше границ накапливается в реальных пространствах. Поставленные впопыхах, рамки металлоискателей уродуют входы, аэропорты стали коллекцией очередей, и единственная открытая дверь вокзала теперь защищена двумя сканирующими устройствами и четырьмя охранниками.
Все усугубляется тем фактом, что последние 100 лет архитектурная теория и практика шли в направлении размытия границ между внешним и внутренним и весьма в этом преуспела. В современном городе не так просто понять, где заканчивается одно здание и начинается следующее, но охрана делит вотчины как умеет, и границей теперь становится не стена, а угрюмый мужчина.
Обездвиженность — Крымская набережная с ее велодорожками
Современный человек двигается по ровному полу, двери открываются перед ним сами, эскалаторы и лифты возят туда-сюда наши ослабевшие тела. Движение в природном ландшафте предполагает работу каждой мышцы, а старение населения требует еще большего «универсального доступа». Где-то в сердце этого противоречия таится ответ на вопрос, который человечество еще себе не задало: нужна ли тебе карта Worldclass на самом деле?
Скейтборды и паркур дают способ по-новому осваивать городское пространство, но запрос на движение есть не только у молодых и смелых. Пока IT-компании делают спортзалы прямо в офисе, ЗОЖ становится идеологией десятилетия — как свобода 1960-х или движение хиппи: вегетарианство, йога и Ironman стали символом нашего невротического бега к успеху, избегания экологических проблем, жажды вечной юности и страха смерти. В зачарованности побегом мы перестали замечать, насколько странно стоять в пробке по пути к беговой дорожке спортзала. Спортзалы тем временем включились в гонку за лучший дизайн (worldclass от vox) в которой эффектный интерьер становится частью маркетинговой стратегии, а вовсе не самостоятельной ценностью, как было раньше.
Брендинг — Парк Горького c площадкой Nike и музеем Garage
В мире победившего капитализма даже борьба против него становится брендом: мягкое поглощение протеста вместо борьбы. Повсеместная торговля воспринимается как что-то окончательное: практически любое современное пространство будет испещрено рекламой по периметру.
Города регламентируют вывески, арендодатели пытаются держать в рамках фантазии маркетологов, но, несмотря на это, фасады — постоянный фронт борьбы. Между абсолютной невоздержанностью Лос-Анджелеса и Токио, где количество и яркость рекламы делают ее абсолютно бессмысленной, и аккуратным брендингом в музеях есть 50 оттенков жадности — или тщеславия? Незаметно они определяют сейчас то, как выглядят городские пространства и как ведут себя в них люди.
Вовлечённость — Зарядье
Когда Эрвин Гоффман писал «Поведение в публичных местах», еще не было никаких смартфонов и буржуазные правила хорошего тона не подвергались атаке каждый год. Люди совершают множество действий, поддерживая принятые в том или ином месте правила игры и помогая другим «сохранять лицо» — к таким выводам пришел ученый, наблюдая за сумасшедшими. Социальное пространство всегда создавалось запретом на телесный контакт — но что создается группой, уткнувшейся в экраны мобильных, пока неясно. На наших глазах меняются правила игры — с каждым новым экраном больше предыдущего и ускорением ритма жизни, изменяется сама сущность вовлеченности.
Современные пространства должны ответить на вопрос, чем они лучше виртуальной реальности. И удивительно, как часто им это удается: толчея в Парке Горького и вытоптанные газоны Зарядья, очереди в музеи, энтузиазм и скорость, с которой заполняется любая городская пустота.