Почти десять лет назад я поехала в Чечню в командировку от «Комсомольской правды». Вторая чеченская война была в самом разгаре. Мне был 21 год, и увиденное меня потрясло. Настолько, что показалось невозможным вернуться и продолжать жизнь так, как будто ты ничего этого не знаешь.
В начале 2004 вышла моя книжка «Невесты Аллаха» — о смертницах. До этого было больше года работы: поездок, встреч, поисков. Условия, естественно, спартанские: спала на полу, в холодных беженских съемных комнатах, без теплой воды и элементарных удобств, тогда и застудила почки — типичный «поствоенный синдром». Занималась расследованием «Норд-Оста», ездила с пачками документов по воюющей республике, идя буквально по следам всех женщин, которые из Чечни отправлялись взрываться к нам.
Смотреть в пропасть
Я пыталась понять, как люди становятся орудием убийства, что с ними происходит, найти скрытую пружину механизма, убирающего в человеке табу и барьеры на убийство другого существа. Мой любимый ученый и писатель, лауреат Нобелевской премии, этолог Конрад Лоренц, считает человека самым агрессивным существом в мире, потому что он убивает не исходя из целесообразности и не ради выживания, а просто в силу своей жесткости. Однажды чуть было не началась перестрелка, люди в масках преследовали мою машину, щелкали затворы автоматов, я подумала: ну все, конец! Но пронесло. Военная жизнь делает людей фаталистами. Потом в Чечне же меня едва не арестовали, формально придравшись к отсутствию командировочного листа. Поставили ультиматум: чтобы завтра тебя здесь не было, иначе… Я поплакала, постучала в нервной лихорадке зубами, утром уехала в Дагестан, где продолжила работать по теме, а через неделю вернулась в Чечню. Если бы я испугалась, поддалась панике или отчаянию — возможно, я не смогла бы написать эту книгу вообще.
Книга вышла, у меня уже родилась дочь, но я продолжала ездить в Чечню и заниматься исследованием этой темы. Отправилась в Израиль, в офицерскую школу для женщин-военнослужащих в Негеве. Красный песок пустыни, жара, винтовки на плечах. И женщины, амазонки, которые едва ли не каждый день стоят перед выбором: стрелять на поражение или нет. Я все пыталась понять, меняется ли что-то в женщине, когда она берет в руки оружие. Закончив репортерскую работу в Негеве, поехала в Intelligence and Terrorism Information Center at Center for Special Studies (C.S.S) под Тель-Авивом, чтобы ознакомиться с палестино-израильским опытом суицидального терроризма.
Как-то после эфира на НТВ, куда меня пригласили в связи с книгой «Невесты Аллаха», до меня дозвонился военный психолог. Он отговаривал меня заниматься такими темами. Процитировал Ницше, мол, «когда ты долго смотришь в пропасть, пропасть начинает смотреть в тебя».
Смысл жизни
Но я не могла не поехать в Беслан. И он стал для меня историей не столько о терроризме, сколько о том, как все может закончиться в одно мгновение. Помню, я приехала к молодой женщине, у которой в школе погибли ее единственные сыновья-близнецы, которых она растила одна, без мужа. По профессии она парикмахер, и в то утро, 1 сентября, она не повела их на праздничную линейку, потому что 1 сентября для ее крошечного салона красоты — самые заработки. Сыновья просили ее, а она ответила: «Мальчики, а кто будет деньги зарабатывать для нас с вами? Вот скоро заработаю, квартиру в кредит куплю, будет у нас свой дом, наконец». И они погибли там, и после этого все цели и смыслы, выражавшиеся в деньгах и достатке, просто рухнули. Когда я приехала к ней, она сидела в пустой съемной квартире, из которой не выходила уже две недели, на диване, и повторяла: «Я все время говорила им: какой ужас, что мы спим вместе на одном диване! Валетом спали, тесно же. А сейчас думаю: это было самое счастливое в моей жизни, мы были вместе, рядом, а я ничего не понимала…»
Я написала «Бесланский словарь», очень важную для меня книгу. И как раз тогда у меня родилась вторая дочь, а вскоре после нее — сыновья-двойняшки. Я занялась детьми и планировала уже не поездки и репортажи, а занятия, прогулки и меню на завтра. Сегодня, оглядываясь назад, я понимаю, что решение заниматься детьми было попыткой сбежать от опасной темы, которой я отдала несколько лет жизни. Но не получилось.
Что у людей в голове
Когда в 2010 году случились теракты в метро, да и в мире одни за другим гремели взрывы, я почувствовала свою причастность: мне казалось, я понимаю про этих людей, смертников, может быть, несколько больше, чем остальные. И мне хотелось попытаться использовать свой опыт. Последние полтора года, с четырьмя детьми на руках, я работаю над книгой. Опираясь, с одной стороны, на документальные свидетельства, а с другой — на исследования нейрофизиологов, я разрабатываю узкую тему: как готовят людей для совершения терактов, что происходит у людей в голове, как их зомбируют и программируют. Самый страшный момент, пожалуй, я пережила в минувшем году в Дагестане — последние смертницы приехали в Москву именно оттуда. В Дагестане нет войны, потому списать теракты на месть, как в Чечне или в Палестине, невозможно. Тут я столкнулась с тем, что существует именно технология превращения людей в камикадзе. Я набрала много материала и когда уже, казалось, почти дошла «до самой сути», очутилась в одном доме, где меня угостили чаем. А после скорая отвезла меня в Грозненскую БСМП — я едва не получила инфаркт. После больницы пришлось улететь в Москву, переждать какое-то время. Чтобы потом опять вернуться... Довести дело до конца, преодолеть собственный страх — вот что поистине требует мужества. Глаза боятся, а руки делают. И только так.
Очень близкий мой друг ценой собственной жизни вычислил расстояние между трусостью и мужеством. Это полтора метра. «Средняя длина мужского шага — 75 см. И вот когда настает момент, стоя у черты, сделать выбор, трус делает шаг назад. А смелый — шаг вперед. Вот и получается, что среднее расстояние между смелостью и трусостью — полтора метра». А у женщины это расстояние и того меньше. Страшно не под дулом автомата, страшно, когда ты укладываешь детей и спать, а сам думаешь: ну и чем мне их кормить завтра? Кстати, и опыт чеченской войны, и то, что я видела в Беслане говорит о том, что женщина более стрессоустойчива, потому что в любой ситуации, даже если вокруг ад, ей все равно нужно накормить детей и почитать им книжку перед сном; мужчина может впасть в депрессию, для женщины это непозволительная роскошь. Никогда не забуду картину, увиденную в чеченском селе: мать, пару дней назад похоронив старшую дочь, кормит с чайной ложечки едва не сгоревшую заживо среднюю, а только выйдя на кухню, где раскатывает лепешки, позволяет себе слезы: «Не хочу, чтобы младшие видели мое отчаяние».
И сегодня, побывав в горячих точках, в армии, в горных ваххабитских селах, на краю пропасти, я скажу вам парадоксальную вещь: лично мне самое большое мужество понадобилось в обычной жизни. Когда вышла моя первая книга, изданная в десяти странах, в которой я здорово критиковала власть, на долгие годы путь в журналистику мне оказался заказан. И так сложилось, что я осталась одна, без мужа, с четырьмя детьми, вне профессии, то есть, не имея возможности зарабатывать деньги. Очень болезненный, но ценный опыт, школа выживания, после которой, кажется, переживу уже все.
Мне нравится изучать поведение и состояния человека, стоящего на разделительной полосе между жизнью и смертью, Наверное, дело в том, что я-то знаю, где заканчивается поле и начинается пропасть, вот стою и стерегу тех, кто беспечно бегает у края, — чтобы не сорвались вниз. Вот такое вот «над пропастью во ржи». Я точно знаю, что кого-то мне удалось удержать. И это придает моей жизни смысл.