Как императрица Мессалина стала символом женской сексуальности и врагом общества

Вечером 21 марта 1899 г. к Опере Монте-Карло через Плас дю Казино двигалась пестрая толпа: европейские аристократы и американцы-нувориши, светские девицы и куртизанки, спавшие с их женихами, удачливые игроки и те, кому уже нечего было терять. В тот вечер должна была состояться мировая премьера новой оперы английского композитора Изидора де Лары, озаглавленной «Мессалина».

Когда оркестр заиграл, поднялся занавес над воображаемым Римом Викторианской эпохи. Монументальную каменную лестницу обрамляли ионические колонны, арки были украшены позолоченными факелами, пышными гирляндами и скульптурами обнаженных людей. Сплошные излишества. Даже хор девушек-рабынь нарядили в ярко расшитые туники, ожерелья в три ряда и золотые браслеты. Когда наконец яви лась Мессалина — в исполнении знаменитой бельгийской сопрано Мерианн Эглон, — она не разочаровала: ее богато украшенное шелковое платье было перепоясано под грудью широкой лентой со стразами, а тяжелое бархатное покрывало удерживал на голове венок из золотых листьев.

Предполагалось, что действие происходит в 45 г. н. э. — на вершине власти Мессалины, однако либреттисты Сильвестр и Моран вольно обошлись с историей. В центре их сюжета — вымышленный любовный треугольник между императрицей и вымышленной же парой братьев, поэтом Гаром и гладиатором Гелионом. Оба вступают в связь с Мессалиной, затем Гелион убивает своего брата, а затем и себя при трагических обстоятельствах ревности и путаницы. Императрица выживает и остается безнаказанной. Если кто-то из публики, собравшейся в тот вечер в Зале Гарнье, вспомнил достаточно из своего классического образования, чтобы заметить дикие исторические неточности в «Мессалине», это нисколько не омрачило их удовольствия. Возможно, некоторые лучше помнили о ней по найденному в библиотеке прадедушки экземпляру книги Дидо 1798 г. с порнографическими гравюрами, изображающими Мессалину-Лициску. Так или иначе, опера предлагала все, чего хотела публика: римский декаданс, сексуальную разнузданность и много смертей.

После восторженных отзывов в Монте-Карло «Мессалина» с триумфом пронеслась по всей Европе. Анри де Тулуз Лотрек слушал оперу следующей зимой в Гран-театре в Бордо, куда ходил вечер за вечером, чтобы делать зарисовки. На всех шести картинах, написанных Тулуз-Лотреком по мотивам «Мессалины», царит одна и та же странная, призрачная и смутно угрожающая атмосфера. Персонажи, одетые наполовину по римской моде, наполовину в стиле Прекрасной эпохи, озарены зеленоватым светом освещающих сцену газовых ламп. В каждой сцене выделяется Мессалина, самоуверенная и надменная, в ярко-красном.

«Мессалина» шла также в Королевском оперном театре в Лондоне, а в 1901 г. стала первой оперой английского композитора, поставленной в Ла Скала в Милане. К январю 1902 г. успех «Мессалины» докатился через Атлантику до Метрополитен-опера в Нью-Йорке.

Однако то, что принесло успех в Европе эпохи «конца века» (fin de siècle), не нашло одобрения в Нью-Йорке. Рецензент, писавший в The New York Times утром 23 января 1902 г., был категоричен :

Постановку новой оперы в театре «Метрополитен опера» можно справедливо охарактеризовать как «событие» <…> Либретто «Мессалины», мягко говоря, смелое, а откровенно говоря — грязное. Оно целиком основы вается на шумной страсти сквернословящей, откровенно похотливой и вульгарной женщины <…> [Либреттистам] совершенно не удалась попытка облечь мысли этой Мессалины в «поэзию». Их стихи не скрывают своего смысла, и смысл этот неприятен <…> воспитанная публика, высидевшая до конца в прошлый вечер, не могла апеллировать к обычному для зрителя оперы незнанию сюжета и диалогов. Смысл этой сцены был очевиден.

Рецензент все же похвалил сквозь зубы исполнение ведущей сопрано.

Вряд ли на данном этапе истории оперы в Нью-Йорке необходимо, — пишет он, — сообщать любому читателю газет, что мадам Кальве обладает роковым талантом изображать соблазнительные чары. Тем, кто видел ее Кармен, — а кто не видел? — известно, что она досконально понимает природу того класса женщин, который паразитирует на слабости и глупости мужчин, который ставит на первое место собственное удовлетворение и без угрызений совести посылает своих брошенных жертв на разорение или на смерть <…> Но если нам нужно увидеть покойную Мессалину воскресшей во плоти, надо признаться, что прошлым вечером она ожила и пролила пагубный свет сквозь огни рампы Метрополитен.

Очевидно, не до конца успокоившись, тот же самый возмущенный рецензент уже через три недели опять явился на «Мессалину».

* * *

За восемьсот лет до того, как «Мессалина» вызвала негодование (и интерес) оперного критика из The New York Times, богослова XII в. Гонория Отенского беспокоил вопрос совсем иного характера: монахини, по его мнению, стали дурно себя вести. Гонорий утверждал, что дьявол проник в монастырские спальни и склоняет девушек к участию во всевозможных бесчинствах. Эти женщины, говорил он, больше не хотят подражать Деве Марии — они подражают греческой куртизанке Фрине и Мессалине. Через тысячелетие после ее смерти Мессалину превратили в своего рода антихриста женской сексуальности.

Еще через тысячу лет, в 2013 г., датский режиссер Ларс фон Триер снова привнесет мистику в сексуальные шалости Мессалины. В начале второй части его спорного двухсерийного фильма «Нимфоманка», в извращенной интерпретации преображения Христа на горе, двенадцатилетняя Джо (заглавная героиня) во время своего первого оргазма переживает видение Мессалины и вавилонской блудницы. Мессалина появляется в облике статуи из Лувра, с покрытой головой и младенцем Британником на руках. Вспоминая свою историю десятилетия спустя в доме Селигмана, холостяка средних лет, Джо упоминает, что женщина походила на Деву Марию. «Это была не Дева Мария, могу вас заверить, — отвечает начитанный Селигман. — По вашему описанию это должна была быть Валерия Мессалина, жена императора Клавдия, самая известная нимфоманка в истории».

При всем различии целей Ларса фон Триера и Гонория, оба используют Мессалину одинаково, превращая ее из женщины в аллегорию сексуального излишества. По мере того как Мессалину превращают сначала в демонического ложного идола, а затем в псевдосвятое видение, она лишается своей исторической подлинности и какого-либо несексуального аспекта своей идентичности. И средневековый богослов, и режиссер XXI века низводят сложную историю императрицы до простого символа неконтролируемого женского желания.

Используя Мессалину как архетип, Гонорий и фон Триер следуют давней традиции. История Мессалины служила темой в искусстве и литературе, и само ее имя становилось существительным, прилагательным, предостережением, шуткой, оскорблением, комплиментом и мерилом. Фигура «мессалины» в нарицательном смысле имеет мало общего с конкрет ными историями, которые рассказывают о Валерии Мессалине древние источники; скорее, ее имя становится эвфемизмом сексуальной женщины — и вообще дурной женщины.

Авторы, сведущие в древних историях о сексуальных похождениях императрицы, вновь и вновь возвращаются к Мессалине как модели откровенно сексуальной женщины. Женщин сравнивают с Мессалиной, когда они хотят секса, когда они часто им занимаются, когда они в нем преуспевают или когда они им наслаждаются. В одном французском романе 1830 г. описывается «неистовая жажда удовольствий, терзающая этих мессалин». Измученная бандерша, которая обслуживает тайное общество аристократов в романе Андреа де Нерсиа «Афродиты» (Les Aphrodites), удивляется одной из своих клиенток: «Разве я не поставляла этой Мессалине до трех швейцарских гвардейцев в день? Она ненасытна!» Еще один французский романист XVIII в., Ретиф де ля Бретонн, пишет о женщине, которая «двигала бедрами, словно Клеопатра и Мессалина», а в «Жюльетте» маркиза де Сада один из любовников обещает заглавной героине «испытать оргазм, достойный Мессалины».

Идея «мессалины» как воплощения неудержимого женского сексуального желания распространилась и в Великобритании. Уже в 1670-е гг. положение Мессалины как архетипа шлюхи par excellence достаточно устоялось, чтобы его вывернул наизнанку знаменитый либертен Джон Уилмот, граф Рочестер. В сатирическом обращении к Гортензии Мансини, французской любовнице короля Карла II, он пишет: «Почту я Мессалину лишь твоею тенью: / Ты непотребства стала высшею ступенью». 

Иногда мессалинами называли проституток или дам полу света, но чаще каких-нибудь заблудших представительниц респектабельного общества. В 1770-е гг. бурно изменявшая мужу Каролина Стэнхоуп, графиня Харрингтон, получила прозвище Мессалина с конюшенного двора (конюшенным двором называли ее дом в Сент-Джеймсе). Десятилетием позже сестру ее снохи, Сеймур Флеминг, леди Уорсли, — на знаменитом процессе по ее обвинению в «преступных разговорах» будет названо двадцать семь предполагаемых любовников — назовут «Мессалиной нашего времени». И еще в середине XX в. говорили, что герцог Аргайл называл свою скандально неверную жену Маргарет «Мессалиной в семье».

Подтверждает ассоциацию между прелюбодейкой из высшего света и культурной памятью о Мессалине и публикация письма, якобы написанного анонимной «Дамой из высшего общества» в газету The London Courant в октябре 1781 г., где высмеивается идея моногамного брака и в самых восторженных тонах превозносится супружеская неверность. 

Можно ли предположить, — спрашивает автор, — что женщина, наделенная вкусом и темпераментом, глубоко впитавшая галантность нашего века, сможет примириться с мыслью о том, что все свои драгоценные моменты она посвящает старому потрепанному мужу, чей пульс в минуты воодушевления больше не отзывается теплым любовным биением, чьи угасающие искры служат лишь тому, чтобы распалять желание ? <…> Разве может это сравниться с усладами непостоянных любовных утех и с восторгами, неотделимыми от бесконечного разнообразия на бархатном пути ветрености и беспутства?

Выбор псевдонима автора красноречив: письмо подписано «Мессалина».